Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вскоре после начала работы на авиационном заводе Грейс обнаружила, что получает вполовину меньше коллег-мужчин за одну и ту же работу. Потребовав повышения и получив его, она накопила достаточно денег, чтобы снять жилье в Ньюарке, где спряталась от пристальных взглядов родителей Боба. А кроме того, так она оказалась ближе к Айку. Он был женат и почти в два раза старше ее, но стал ее любовником. «На самом деле он больше научил меня тому, что делать в постели, чем рисованию и живописи, – утверждала Грейс[39]. – После секса с Айком у меня все болело, буквально все, с головы до ног». Она вспоминала, что после их первого секса подумала: «Так вот что это такое!»[40]

В 1945 году, с окончанием войны, земля под ногами американского общества сдвинулась. С 1940 по 1946 год, в этот очень короткий по историческим масштабам промежуток времени, ткань жизни в США менялась постоянно. Очень сильно. Браки, скрепленные накануне битв клятвами в вечной верности, в мирное время разваливались – пятьсот тысяч в одном только 1945 году. Миллионы семей, сорвавшихся с насиженных мест для работы на военных производствах, не вернулись обратно. А миллионам женщин, которые в военные годы смогли обрести уверенность в себе и реализоваться в профессиональной жизни, пришлось возвращаться обратно к стиральным машинам и плитам[41]. И там они столкнулись с детьми – непослушными, озлобленными и зачастую склонными к правонарушениям детьми. Как это ни невероятно, но, по словам психологов, это было одновременно результатом и пренебрежения со стороны тех матерей, которые выбрали работу вне дома, и излишней заботы и контроля мам-домохозяек[42]. Словом, традиционное американское общество разваливалось на куски, и многим хотелось верить, что в этом виноваты исключительно женщины. Так, в одном послевоенном бестселлере под красноречивым названием Modern Woman: The Lost Sex («Современная женщина: потерянный пол») в приступе осуждения этих существ, сбившихся с пути истинного, автор заявлял, что они зашли «в тупик и теперь затаскивают туда же все остальное общество»[43]. А в конце 1940-х годов ворчанию и стонам, угрожавшим разрушить структуру традиционной американской семьи, дали конкретное имя – «женский вопрос». Эта тема неустанно обсуждалась в обществе, а «эксперты» в конце концов пришли к заключению, которое с огромным воодушевлением разнесла по городам и весям массовая пресса: если женщину привести в чувство, если она опять примет роль, для которой ее создала природа, – роль помощницы своего мужчины и матери своих детей, то все вновь будет хорошо[44].

Однако в обществе все чаще слышались и контраргументы против этой формулы, прежде всего, разумеется, от женщин, которые отлично понимали, откуда ветер дует. От их внимания, конечно, не ускользнул тот факт, что пресловутый «женский вопрос» весьма удобно встал ребром именно тогда, когда мужчинам, вернувшимся с войны, потребовалось вытеснить их с рабочих мест. Симона де Бовуар в своей революционной книге «Второй пол», написанной после поездки по Соединенным Штатам в 1947 году, утверждает: «Так же, как в Америке нет “негритянского вопроса”, ибо это скорее проблема белых; так же, как “антисемитизм – вопрос не евреев, а наш”; так и “женский вопрос” на самом деле всегда был проблемой мужчин… Мужчины всегда жестко держали женщин в своих руках; и они решили, что так должно быть, отнюдь не ради того, чтобы соблюсти женские интересы, а скорее с учетом собственных планов, своих страхов и своих потребностей»[45].

В сущности, проблемой послевоенной Америки был не «женский вопрос»; страна оказалась в вихре социальной революции. В те годы редкая семья не претерпела радикальных изменений, и людям, переживающим последствия этого процесса, зачастую трагические, было совершенно ясно, что для разрушения семьи нужны как минимум двое. Ярким примером в данном случае можно назвать Грейс. В конце войны Боб написал ей, что влюбился в играющую на пианино дочку голландского пивовара и намерен остаться в Нидерландах и работать на ее отца. Грейс отнеслась к этой новости спокойно, назвав произошедшее «естественным расставанием после пяти лет разлуки такой молодой пары». Они с Айком тем временем решили уехать из провинциального Ньюарка в самое сердце мира американского искусства, в Нью-Йорк, и жить там как семья, несмотря на его брак с другой женщиной и ее ребенка от другого мужчины[46]. Боялась ли Грейс общественного презрения и порицания в результате такого шага? «Кажется, она вообще об этом не думала. Она просто сделала это, и все, – говорил Рекс Стивенс, художник, помощник и доверенное лицо Грейс Хартиган, долгое время работавший с ней. – Вы должны понять, что это чрезвычайно интуитивный и импульсивный человек»[47].

Айк Мьюз прежде уже жил в Нью-Йорке и был частью его арт-сцены; он писал довольно интересные картины, вдохновленные кубизмом: в 1943 году одну из его работ приобрел Музей Уитни. Была его картина и в коллекции Музея современного искусства. Словом, Айк чувствовал себя в этом мире комфортно и знал его досконально, что помогло им быстро найти жилье: они сняли целый дом на пересечении 19-й улицы и Седьмой авеню. Грейс, Джефф и Айк переехали[48]. В свои двадцать три Грейс не знала ни одного профессионального художника, кроме Айка. Она не была знакома ни с одним человеком из мира искусства в Нью-Йорке и, следовательно, в плане общения целиком и полностью зависела от любовника. Однако в материальном отношении зависимость была обратной. Айк, безусловно, изначально ожидал, что Грейс согласится на традиционную роль «жены художника» и станет материально поддерживать его, устроившись на какую-нибудь работу, пока он будет заниматься живописью. Сначала Грейс так и сделала. Определив Джеффа в церковную школу, она устроилась на работу чертежницей в Уайт-Плейнсе с достаточно большой зарплатой, чтобы оплачивать их счета. А когда она не работала, не заботилась о сыне и не занималась делами Мьюза, она писала «сколько только могла» в утлой комнатушке, которую ей выделили в доме под мастерскую. Грейс считала себя ученицей Айка, но довольно скоро начала понимать: то, чему он ее учит, не слишком пригодится ей в творчестве[49].

Вскоре Мьюз организовал сеансы рисунка с живой натуры для группы нью-йоркских художников, его знакомых; среди них были Марк Ротко, Милтон Эйвери и Адольф Готлиб[50]. Все мужчины были примерно ровесники Айку (сорок или старше), и все уже добились определенного признания. Грейс подружилась с ними и с их женами, которые все, как одна, были заняты исключительно эмоциональной и материальной поддержкой своих мужей. Грейс претила сама мысль о подобном будущем, а между тем жизнь с Айком Мьюзом практически гарантировала его. Грейс занималась живописью лишь между другими делами и со временем даже отказалась от идеи быть художником. «Постепенно я все больше осознавала ужасную несправедливость этой ситуации», – рассказывала она потом[51]. Так продолжалось до января 1948 года – до того момента, когда Грейс увидела первую выставку Поллока в галерее Бетти Парсонс[52].

«Загипнотизированная и очарованная», Грейс стояла перед каплями и завихрениями красок на полотнах. Не то чтобы ей очень нравились картины; ее притягивала их какая-то невероятная, неотразимая сила[53]. «Это было так странно, – признавалась она потом. – Вы не можете себе представить, каково это – впервые увидеть в жизни то, чего еще никогда не существовало»[54]. Для Айка авангард означал Матисса и Пикассо. Они были той вершиной, к которой он стремился. Но на Грейс работы Поллока произвели огромное впечатление, и после выставки у них с Мьюзом произошла серьезная ссора, закончившаяся тем, что Айк настоятельно посоветовал подруге «никогда не писать абстракций»[55]. А запреты, надо сказать, были для Грейс чем-то сродни красной тряпки для быка. «После этого я не считала Айка настоящим художником», – рассказывала она[56]. Как же он мог им быть, если сам, намеренно, перекрывал и себе, и ей все пути к исследованиям и открытию чего-то нового в творчестве? Грейс снова и снова ходила смотреть на картины Поллока – они стали для нее таким же деликатесом, каким в детстве была опера, которую она слушала тайком от матери[57]. А еще она все больше времени уделяла собственной живописи, пытаясь включить в свои маленькие работы то, что увидела в галерее на огромных полотнах Поллока. Что в итоге привело к окончательному разрыву с Айком. Грейс вспоминала тот решающий момент такими словами: «Однажды мы устраивали вечеринку, а я только что написала картину, и Айк милостиво позволил мне повесить ее в нашей гостиной. И все, кто приходил, поздравляли его с лучшей работой из всего до сих пор им написанного. Вы же понимаете, к чему это привело? С тех пор мы только и делали, что ругались. Он… он настаивал, чтобы я бросила живопись»[58].

вернуться

39

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI; Curtis, Restless Ambition, 25, 28.

вернуться

40

Betsy Prioleau, Seductress, 159.

вернуться

41

Costello, Virtue Under Fire, 262; Barrett, The Truants, 20, 263; Brogan, Penguin History of the United States, 566; Clements, Prosperity, Depression and the New Deal, 212; Polenberg, War and Society, 244. За четыре года войны двадцать миллионов американцев стали работать на военную промышленность и более 12 миллионов поступили в армию. США, по словам Брогана, «стали страной переходных процессов», изменивших социальные, политические и культурные модели, сложившиеся в стране до 1941 года. Население Калифорнии, штата, в котором во время войны работало больше всего оборонительных заводов, увеличилось на 72 процента, и многие из приехавших туда в этот период решили остаться и после войны.

вернуться

42

Lundberg and Farnham, Modern Woman: The Lost Sex, 71, 120; Ditzion, Marriage, Morals and Sex in America, 405; Costello, Virtue Under Fire, 272; Margaret Mead, Male and Female, 274–276; Williams, “Woman: Myth and Stereotype”, 241. Один из авторов бестселлеров того времени назвал мать-домохозяйку «королевой ада».

вернуться

43

Lundberg and Farnham, Modern Woman: The Lost Sex, 201.

вернуться

44

Фридан Бетти, Женская мистика, 37; Mead, Male and Female, 274–276; Chafe, The American Woman, 200.

вернуться

45

Бовуар Симона, Второй пол, 159–60.

вернуться

46

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI.

вернуться

47

Rex Stevens, interview by author.

вернуться

48

Curtis, Restless Ambition, 27; Grace Hartigan, 11.

вернуться

49

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI; Curtis Mattison, Grace Hartigan, 11.

вернуться

50

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI; Mattison, Grace Hartigan, 11.

вернуться

51

Mattison, Grace Hartigan, 11.

вернуться

52

Curtis, Restless Ambition, 38.

вернуться

53

Mattison, Grace Hartigan, 11.

вернуться

54

Nemser, Art Talk, 155.

вернуться

55

Mattison, Grace Hartigan, 12.

вернуться

56

Grace Hartigan notes for Elaine de Kooning Memorial, May 12, 1990, Box 9, Grace Hartigan Papers, Syracuse.

вернуться

57

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI.

вернуться

58

Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI.

3
{"b":"675079","o":1}