Правая половина лица Прохора ничего не выражала, поэтому Андрон счёл разумным сменить позицию и зайти слева.

– Кранты «Ёксельбанку», – помолчав, жёстко молвил бесштанный телохранитель. – Вот-вот лопнет. – И что? – не понял Андрон. – Не он первый… Прохор с сожалением покосился на него здоровым глазом.

– Устарелые у тебя понятия о бизнесе, – упрекнул он. – А имидж? А честь фирмы? Представь: люди доверили тебе свои деньги, а ты их, получается, растратил. Как после этого вкладчикам в глаза смотреть? – Да, – признал Андрон. – Неловко…

– А тут как раз газета со статьёй вышла. Что этот твой Уаров нашёл способ отправиться в прошлое… – Он нашёл! – фыркнул Андрон.

– …и намерен уничтожить всё человечество в зародыше, – невозмутимо закончил Прохор. – На корню. – И что?

– И всё… И никаких проблем. Нет человечества – нет «Ёксельбанка». А значит, и банкротства не будет. – Застрелиться не проще? – с интересом спросил Андрон.

– А толку? Всё равно совестно. Банк-то лопнул.

– Можно заранее…

– Какая разница? Хоть раньше застрелись, хоть позже, денег-то у вкладчиков от этого не появится! А так какой с тебя спрос? Раз человечества не было, то и банка не было…

– Да-а… – чуть ли не с уважением молвил шкипер, потирая двухдневную железную щетину на широком подбородке. – А тебе в этом во всём что за выгода?

– Заказ… – чуть ли не позёвывая, напомнил Прохор.

Искусства, как известно, делятся на боевые и небоевые. К боевым относятся различные виды восточных единоборств, к небоевым – всё прочее: литература, театр, ну и тому подобное. Бесполезность небоевых искусств очевидна. Попробуйте прочесть наехавшим на вас в тёмном переулке отморозкам что-нибудь из Иннокентия Анненского – и вы сами это поймёте.

Иное дело боевые искусства. К ним, кстати, в последнее время причисляют пулевую стрельбу и гранатометание, поскольку и то и другое, согласитесь, тоже представляет собой разновидность диалога. Обмен мнениями, если хотите, причём зачастую на интернациональном уровне. Не зря же международный язык ударов по печени в последнее время решительно вытесняет эсперанто.

На Востоке принято считать, что невозможно по-настоящему зверски убить противника, не достигнув предварительно вершин духовности. Походить на солдафона по нашим временам вообще романтично, а уж на японского солдафона – тем паче. И когда славянин принимается изучать какое-либо экзотическое душегубство, неминуемо срабатывает обратная связь: скажем, стоит освоить проламывание переносицы согнутым пальцем, как на тебя нисходит просветление.

Меняется отношение к миру, да и к самому себе. Если для европейца жизнь – это подарок, то для самурая – это долг, который надлежит вернуть по первому требованию, неизвестно, правда, кому. С юного возраста самурай ищет своего таинственного кредитора и, не найдя, как правило, расплачивается с кем попало. Обычно со старшим по званию. «Устав Вооружённых Сил» читали? Так вот у японцев это называется бусидо.

Словом, безразличие Прохора к себе как к части рода людского нисколько не удивило Андрона. За свою долгую жизнь встречался он и с такими. Но тему всё же решил сменить.

– Что ж ты в белой робе по лесу шастаешь? Мог бы и что понеприметнее напялить…

– Понеприметнее – всякий дурак сможет, – с надменной ноткой откликнулся Прохор. Тут же, впрочем, сбавил тон, оглянулся на ванты, где сохла нижняя часть его амуниции. Опять мелькнула жуткая правая сторона лица. – Дурака свалял, – смущённо признался он. – Надо было что-нибудь на выброс, а я, видишь, новёхонькие загубил… А с другой стороны, не голым же бегать…

Отношения явно налаживались. Каждый почуял в собеседнике родственную душу: профессионала, мастера своего дела – и теперь исподволь проникался к нему уважением.

– Охотой не увлекаешься? – как бы невзначай поинтересовался Андрон.

– Охотой?

– Ну, там… на крупного зверя… На медведя, скажем.

– Нет.

– А кто ж тебе так физию свёз?

Андрон предчувствовал, что вопрос прозвучит несколько неделикатно, однако никак не предполагал, что до такой степени. Прохор дёрнулся и, по всему видать, с превеликим трудом заставил себя проглотить оскорбление.

– Несчастный случай… – соврал он через силу.

– Ага… – озадаченно молвил Андрон.

Зашедший в тупик разговор был удачно прерван призывным криком Димитрия Уарова.

– Неужто навёл? – оживился шкипер, оборачиваясь.

Но нет, похоже, новость с настройкой машинки связана не была. Вскочивший на ноги Димитрий взволнованно указывал на что-то замеченное им за бортом. Андрон с Прохором, переглянувшись, поспешили на зов.

Несомненно, парусник уже вплотную прибизился к землям садового товарищества «Экосистема». В неглубокой ложбинке лежал навзничь изувеченный труп мародёра с грушей-скороспелкой во рту. Путешественники молча проводили его глазами: Андрон – скорбно, Димитрий – испуганно. Прохор остался невозмутим, лишь пренебрежительно дёрнул левой щекой, как бы давая понять, что, будь он на месте дачников и застань мерзавца на месте преступления, – применил бы совсем другие приёмы.

Специалисты вообще ревнивы к чужим успехам.

К пяти часам достигли развилки. Безлюдные окрестности выглядели настолько идиллически, что мысль о засаде возникала сама собой. Андрону несколько раз чудилось, будто из-за наглухо оплетённого декоративным виноградом штакетника за ними наблюдают. Возможно, так оно и было. Наблюдали, держа наготове нелицензионные грабли и складывая особым образом смертоносные витки поливного шланга. Нападения, однако, не последовало. Скорее всего, дачники вовремя уразумели, что платформа вторглась на их территорию исключительно с тем, чтобы как можно скорее её покинуть, – и, смирив инстинкты, решили не делать резких, а тем паче гибельных движений.

Не без труда переведя ржавые стрелки, перебрались на соседнюю ветку. Пролегала она стороной от водных угодий, поэтому Андрон, подрабатывавший в основном доставкой рыбаков к местам обильного клёва, пользовался ею редко. Тем не менее рельсы и шпалы были и здесь вполне исправны. Мало того, чем дальше, тем исправнее они становились – то ли и впрямь попечением нечистой силы, то ли правы были эзотерики, утверждавшие, будто в глубине аномальных зон память металла заметно улучшается вплоть до полного излечения склероза, ведущего в обычных условиях к ржавению и деформации.

День клонился к вечеру, в рощах уже залегла ночь. На борту всяк занимался своим делом: Андрон разбирался со снастями, Димитрий крутил что было велено, Прохор чинил просохшие штаны, причём чувствовалось, что делает он это не впервые. Игла сновала бойко, сноровисто. Так и поблёскивала, так и поблёскивала…

– Чёрт… – тоскливо произнёс Димитрий, отрываясь от линзочки своей дальнобойной машинки. – Она или не она?

Игла застыла, не завершив стежка. Прохор отложил рукоделье и медленно повернулся к Уарову.

– Ты что, бабу в прошлом ищешь? – Вопрос прозвучал то ли укоризненно, то ли угрожающе.

– Ну да…

– Зачем?

Уаров замялся.

– Пристрелить, – ответил за него Андрон. Иногда он бывал удивительно циничен.

– Это правда?

– Ну почему обязательно пристрелить? – жалобно вскричал Димитрий. – Усыпить, перебросить в другое время…

Прохор недоверчиво посмотрел на него, понял, что собеседник не шутит, и, презрительно фыркнув, принялся шить дальше.

– Как? – мрачнея, спросил Андрон Уарова.

– Что «как»?

– Как перебросить?

– Ну… с помощью вашей машинки, разумеется…

– Ты ж мне её одноразовую заказывал!

Уаров со страхом посмотрел на умельца.

– Баламут… – безнадёжно определил тот. – Ладно. Вы двое тогда поморячьте, а я посмотрю, что там в ней ещё можно сделать…

Сходил принёс газетку, чтобы было на чём раскладывать запчасти, и отодвинул Димитрия от агрегата. Тот потоптался немного за плечом мастера, а потом платформа пошла в поворот – и пассажир с телохранителем, бросив всё, занялись парусом.