Серебряков поднялся и подошел к окну. С третьего этажа хорошо просматривался пустынный, заросший старыми липами двор. Большинство людей сейчас находилось на работе. Старики сидели по домам. Двор пересекла женщина лет семидесяти с небольшой сумкой в правой руке. Она приостановилась, перевела дыхание, переложила ношу в другую руку, слегка сгорбилась и потопала дальше.

Неожиданно в дверь кто-то позвонил.

Тревога Глеба Сергеевича усилилась.

«Кто же это может быть? Ведь никого не ждем».

– Глеб, открой, пожалуйста. Это Маришка из сорок первой квартиры пришла. Я ей вчера туфли отдавала. Она на концерт с мужем ходила. Сказала, что принесет перед нашим уходом. Может, я их надену. Они как-то понаряднее будут.

– Ну как знаешь, – буркнул Серебряков и пошел открывать дверь.

Начальник отдела по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска майор Бережной Ефим Григорьевич пришел со службы около двенадцати часов ночи. Выглядел он усталым, озабоченным, был задавлен невеселыми мыслями, неразговорчив. Ефим едва поздоровался с женой, выскочившей навстречу, и отправился в ванную комнату. Там он долго мыл руки, потом ополоснул холодной водой лицо, несколько посвежел и прошел в комнату.

– Где Люся? – спросил Бережной, устраиваясь за столом.

– У нее сегодня была вторая смена, потом ее на какие-то курсы от завода отправили. Предупредила, что будет ночевать у подруги.

– Почему она не сказала об этом мне? – Бережной нахмурился. – Или мое слово уже ничего не значит?

– Ты был на работе, – попыталась успокоить мужа Прасковья.

– Могла хотя бы позвонить.

– Ефим…

– Что? – удивленно посмотрел Бережной на жену.

– Она хотела с тобой поговорить.

– О чем?

– Я не знаю. Она тебе сама все скажет.

На столе уже стоял разогретый куриный суп, на небольшой тарелке лежали два куска ржаного хлеба. Ефим Григорьевич вдохнул аромат супа и взял ложку.

Прасковья, выучившая мужа за двадцать лет совместной жизни едва ли не назубок, не приставала к нему с расспросами. Она сидела в сторонке и, подперев аккуратную ухоженную голову кулачком, наблюдала за тем, как тот неторопливо, продувая каждую ложку горячего супа, ужинал.

Ефим буквально размякал и добрел с каждой порцией проглоченного варева. Прасковья видела, как уходили переживания этого дня. Ее муж понемногу становился прежним, каковым она его полюбила.

Ефим Бережной посмотрел на жену, сидевшую рядом, попытался улыбнуться. Однако получилось это у него как-то очень тускло, под стать вечерней усталости.

Весь прошедший день он вместе со своими подчиненными проверял жилой фонд. Большинство граждан работало сейчас по двенадцать часов в сутки, так что значительная часть жилья на долгое время оставалась без надзора. Преступники чувствовали себя в опустевших домах весьма вольготно. Квартирные кражи выходили на первое место среди всех уголовных преступлений.

Сегодня милиционеры целый день занимались осмотром домов. Уже в первой многоэтажке они обнаружили шесть ограбленных квартир. Преступники действовали безо всяких затей, были уверены в своей безнаказанности. Короткими ломиками, называемыми в народе фомками, они взламывали входные двери, проникали в жилище, забирали деньги, драгоценности, одежду и обувь, все, что можно было быстро продать на рынке, и тотчас уходили.

Нельзя сказать, что такие рейды были чем-то особенным. Милиция практиковала их все время, вот только в последние месяцы ограбленного жилья становилось все больше. Особенно доставалось квартирам граждан, призванных в Красную армию. Они буквально годами стояли безо всякого присмотра и находились на особом счету у преступников.

Однако сегодняшний день морально был особенно тяжел. Бандиты ограбили квартиру Олега Харитонова, его одноклассника, воевавшего сейчас на Первом Украинском фронте. До войны Ефим Григорьевич не однажды бывал в этой квартире, прекрасно был знаком с его отцом Федором Евграфовичем, профессором, доктором географических наук, и с матерью Лидией Ивановной, известным искусствоведом. Она скончалась в самом начале войны.

Олег был поздним ребенком, он появился на свет, когда обоим его родителям было далеко за сорок. По просьбе своего друга майор Бережной не однажды навещал престарелого профессора и, как уж мог, старался облегчить его судьбу. Последний раз он был у Федора Евграфовича с месяц назад, застал его вполне деятельным, бодрым, выпил вместе с ним крепкого чая с печеньем и вернулся в отдел. После этого Бережной несколько раз звонил старику. Голос профессора был звонким, даже где-то боевитым, что не могло не радовать.

Так уж получилось, что последняя неделя выдалась у Ефима Григорьевича весьма напряженной. У него не было возможности навестить профессора и провести время в обстоятельном разговоре с ним. Он позвонил ему вчера в середине дня, но профессор трубку не взял. Повода для беспокойства вроде бы не было. Мало ли где тот мог находиться в обеденный час? Однако утром Бережной опять не сумел дозвониться до Федора Евграфовича. В душу его стало закрадываться беспокойство. Поэтому сегодня при плановом обходе жилых домов майор милиции решил посетить квартиру профессора.

Пятиэтажный дом Федора Евграфовича был вторым на очереди. Уже поднимаясь на лестничную площадку третьего этажа, Бережной почувствовал нечто недоброе. Сердце его стучало гулко и взволнованно. Он даже не удивился, когда подошел к двери и увидел, что она слегка приоткрыта.

Милиционеры вошли вовнутрь.

Ефим Бережной прекрасно помнил, какой квартира профессора была до войны, когда здесь хозяйничала Лидия Ивановна. С ее преждевременным уходом жилище как-то сразу поблекло и обветшало, как будто у него забрали душу. Сейчас он видел перед собой лишь осколки того прежнего великолепия, каковое его встречало здесь до войны. Громоздкий дубовый лакированный шкаф, стоявший в самом углу комнаты, теперь выглядел архаичным и некрасивым. Хрустальная люстра, некогда несомненное украшение просторного зала, потускнела и посматривала на сотрудников милиции как-то мутно, весьма неприветливо.

Квартира была ограблена. Бережной понял это, едва перешагнув порог. В этом жилище он помнил каждую вещь. Все они годами находились на одном и том же месте: книги с цветными корешками, аккуратным рядком стоявшие на полках, фарфоровые статуэтки в шкафу со стеклянными дверцами.

Сейчас большинство вещей, которые он наблюдал прежде, исчезло. Например, пропала экзотическая маска из черного дерева, висевшая на стене у окна. По заверениям Федора Евграфовича, она обладала магическими свойствами, и получил он ее в качестве подарка во время экспедиции в Южную Африку от одного из тамошних вождей. Из шкафа грабители унесли фарфоровую посуду, а в шифоньере не стало одежды.

Майор с усиливающимся волнением прошел в смежную комнату и увидел профессора, лежащего на диване. Самое жуткое было в том, что Федор Евграфович был абсолютно голым. Его тощее длинное высохшее тело, перевернутое на бок, выглядело невероятно нескладным, даже каким-то ужасным на темно-коричневой коже старинного, еще дореволюционного дивана.

Выражение лица профессора было каким-то умиротворенным, каковое бывает у людей, тихо умерших во сне. На тощем теле со сморщенной кожей ни царапины, ни синяка, ничего такого, что могло бы указывать на насилие.

Обычно дома Федор Евграфович облачался в любимый темно-красный халат с драконами, вышитыми желтой шелковой нитью. Он привез его из Тибета. Халат тоже пропал: не обнаружился ни в шкафу, ни в комнатах, ни в ванной. Скорее всего, мародеры сняли его прямо с покойника. На запястье левой руки профессора отсутствовали швейцарские часы, с которыми он практически не расставался.

Возможно, Федор Евграфович умер от нервной болезни, подломленный нежданным уходом супруги и в переживаниях за судьбу сына. В военное время такое происходит нередко.

В квартиру вошли домушники. Они забрали все ценные вещи, каковых в квартире профессора было немало, сняли с него любимый халат и старенькие швейцарские часы, а потом, нагруженные баулами и сумками, ушли так же незаметно, как и проникли в дом.