Но как это сделать? Элементарно, гениально, просто! Если существо испытает внезапный испуг, то произойдет спонтанный и неконтролируемый выброс той самой тонкоматериальной субстанции, которая так необходима для инициации выздоровления от любой самой тяжелой болезни, в том числе и от старости. Эманация должна быть тут же уловлена, поглощена и усвоена нуждающейся стороной.
Более всего в качестве донора, по учению покойной Шевчук, подходит девица в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, у которой этой субстанции хватит на четверых. Девица, естественно, не в физиологическом смысле, а всего лишь в возрастном. Где сейчас найдешь в восемнадцать лет «девицу»? В сибирском скиту?
Алгоритм процедуры прост: приблизься, напугай, поглоти, уходи. И молодей. Та, которую напугала, все равно скоро все забудет и заживет обычной жизнью. Вполне гуманно и даже изящно. На худой конец, потянет на мелкое хулиганство, да что со старой женщины возьмешь?
Но не все так складно.
В предсмертной записке, которую оставила Шевчук, она признается, что в приватных беседах с пациентками советовала им не просто лаять в ухо ничего не подозревающей, выходящей из-за угла девахе, а воздействовать физически, иными словами – наносить жертве раны, пустяшные, но внезапно. И затем развивала мысль далее, намекая, что при умерщвлении «донора» выброс жизненной силы будет громаден и настолько мощен, что «акцептора» ждет моментальное омоложение чуть не на двадцать лет с постоянной положительной динамикой.
При этом Шевчук усиленно подчеркивала, что без специальной методики, которой владеет только она сама, и без определенных медитационных формул, которые, опять же, известны только ей одной, все это будет вульгарным убийством, которое оздоровительного эффекта не даст, а лишь испортит биографию, и рекомендовала удерживаться в рамочках и довольствоваться малыми «уколами».
Непонятно, была ли это глупость метрессы, болезненное тщеславие или ее накрыло весеннее обострение, но, кажется, кое-кто из ее пациенток наживку заглотил, и ритуальное убийство все же произошло.
По непонятному совпадению в день самоубийства Шевчук, только несколькими часами раньше, была убита молодая девушка без видимых мотивов и причин. Нашлись свидетели, которые видели, как некая особа в бесформенной одежде появилась из прохода между домами, где впоследствии и был обнаружен труп, выбежала во двор, а затем сняла с себя дождевик и больничные бахилы и все это тут же сунула в мусорный контейнер. И моментально с места событий смылась.
Эти предметы в контейнере впоследствии были обнаружены. Как выяснилось, они были со следами крови жертвы. И, по словам все тех же свидетелей, суетилась возле контейнера «нервная пенсионерка». Когда она стаскивала с себя свой «защитный костюм», капюшон пальто съехал ей на затылок. Но об этом немного позже.
Итак, с самоубийством психологини все ясно и понятно. Это действительно самоубийство. Встала на стульчик, просунула голову в петлю, потом стул оттолкнула ногами. Вписывается в привычную картину как способ, так и мотив. Записку предсмертную, опять же, на принтере своем распечатала и не поленилась все подробно объяснить, спасибо ей огромное за это от лица их отделения полиции. Но не по этому поводу пришел беспокоить гражданку Кирееву оперуполномоченный лейтенант Кутузов. А вот по какому.
Дело в том, что к той предсмертной записке, видимо в качестве бонуса органам внутренних дел, покойная Шевчук Галина Васильевна прикрепила список своих пациенток, а также их отчеты, то есть где, когда и какое конкретно «домашнее задание» дамы выполняли. Обнаружились некие совпадения по прошлым инцидентам.
В течение января-февраля было зафиксировано несколько немотивированных хулиганских нападений на улице, а конкретно был случай, когда студентке в подворотне плеснули в лицо соляную кислоту, был инцидент с попыткой удушения в подъезде жилого дома, тоже студентки, а еще одной потерпевшей, продавцу-кассиру из «Макдоналдса», пытались резать лицо, однако все это не складывалось в общую картину.
Конечно, в отделениях удивлялись, что хулиганят именно старухи, но это были разные старухи, и происшествия случались в разных концах города. Теперь, после этого самоубийства, все похожие дела подняли и пытаются как-то объединить.
В списках пациенток Галины Шевчук имеется и Инесса Николаевна Киреева.
– И это точно родственница вашего мужа, а не ее полная тезка. Мы проверили рабочий компьютер покойной Шевчук, в базу вбиты и прочие анкетные данные, – подвел черту опер Кутузов.
– Ну и что? – спросила с вызовом Надежда, хотя примерно что-то такое она и ожидала услышать. – Она не имеет права посещать оздоровительные тренинги? Или вы имеете что-то на нее? Она тоже кого-то облила купоросом?
– Да нет, не облила. Впрочем, не знаю, может, и обливала кого-то. Я же вам объяснил, что произошло убийство. Колотая рана в сердце была нанесена девушке, которая по документам… ну, это не важно. Короче, нам удалось выяснить кое-какие подробности данного преступления. Так вот, во-вторых, на месте убийства обнаружен рекламный буклет того самого Центра.
– А во-первых? – спросила лейтенанта полиции Надежда, уже предчувствуя гадость.
– А во-первых, я же говорил, есть два свидетеля, которые видели убийцу. Правда, издалека и в свете фонарей, но тем не менее оба с уверенностью показали, что это рослая пожилая женщина с черными, вероятно окрашенными в черный цвет, волосами.
– Таких по Москве тысячи, – уже не очень уверенно проговорила Надя.
– Точно, – легко согласился опер. – Осталось убедиться, что у вашей родственницы есть алиби, и я вас оставлю в покое. Поздно уже. Я вообще-то ненадолго планировал.
– А как я могу помочь с ее алиби? Мы редко встречаемся, и я совершенно ничего не знаю о ее жизни.
– Отнюдь, – оживился опер, – подозреваемая Киреева…
Надежда вздрогнула.
– Подозреваемая гражданка Киреева уверяет, что вчера вечером приезжала к вам и гостила довольно долго. Вы это можете подтвердить, гражданка Киреева?
Надежда несколько запуталась в «гражданках Киреевых» и механически кивнула, соглашаясь.
– И во сколько это было, можете уточнить? – продолжал работать опер.
– Конечно. В половине восьмого она была уже здесь. Это могут подтвердить соседи через стенку. У Инессы Николаевны голос очень… пронзительный. Кстати, мы по телефону с ней еще разговаривали до того, как ей приехать. Это алиби?
– Не совсем, – задумчиво проговорил лейтенант.
– Почему? На какое, собственно, время ей алиби нужно?
– Убийство девушки произошло около семи часов вечера. Чисто гипотетически ваша родственница могла зарезать потерпевшую и потом приехать к вам пить чай.
– Глупости. Мы же с ней по телефону в это время говорили. Я в семь вечера как раз от мужа пришла, он у меня сейчас в больнице.
– А звонила она вам откуда?
– Из дома, конечно. А какое это имеет значение?
Опер завис, соображая.
– Иными словами, за тридцать минут ей удалось добраться к вам с улицы Плещеева? Она же на Плещеева живет, так?
Надя молчала. Помедлив, ответила:
– Возможно, я ошиблась со временем. Возможно, я пришла домой раньше. Вчера был такой суматошный день…
– Так это же легко проверить! – с деланым добродушием воскликнул лейтенант. – Ваш мобильничек можно?
– А она мне, кажется, на домашний звонила… – замялась Надежда. – И сунула я куда-то мобильник…
– Гражданка Киреева, – сдвинул брови лейтенант, – сумочку свою проверьте. Или это мне проделать?
Надежда со вздохом приподнялась со стула и отправилась в прихожую.
Опер потащился за ней. Вот зараза.
– Ну вот, – произнес он удовлетворенно, понажимав на кнопочки ее «Нокии», – вот он, этот звоночек, видите? В девятнадцать ноль семь она вам позвонила. Алиби, значит, отсутствует.
Лейтенант остался доволен разговором.
А вот Надежда – нет. Сидит теперь в супружеской спальне и не может собрать мысли в кучку.