Однако, когда она побежала быстрее, он обнаружил, что ни одна гонка еще не служила для него таким испытанием. Ее ноги и впрямь летели быстрее, и только благодаря своему размашистому бегу он мог держаться рядом. Но сердце его было преисполнено решимости, и он пока не страшился провала.

И отчаянная гонка продолжалась. Их ноги взметали рыхлый снег, дыхание дымилось паром в холодном чистом воздухе, и они исчезали прежде, чем оседал снег и развеивался пар. Иногда Христиан поднимал глаза, чтобы определить по звездам приближение полуночи. Еще так долго — так долго!

Белая Шубка не сдавалась. Она, очевидно, полагалась на непревзойденную быстроту своего бега и так же упорно стремилась вымотать преследователя, как он — продержаться до полуночи и исполнить свое предназначение. И Христиан держался. Он был по-прежнему уверен в себе. Он не мог потерпеть неудачу, не мог. Он поклялся себе сделать все, на что только способен человек, чтобы отомстить за Рола и Треллу, но ради Свена он был готов и на большее. Белая Шубка поцеловала и Свена, но он не должен был умереть, как они; Свена нужно было спасти во что бы то ни стало.

Свет не знал подобного состязания — даже во времена Древней Греции, когда мужчины и девушки соперничали в беге, поставив свои судьбы на карту. Белая Шубка и Христиан безостановочно мчались, час за часом, и звезда за звездой поднимались все выше, и близилась полночь.

Христиан вдруг увидел и услышал нечто, что заставило его содрогнуться от страха. На опушку лесистого склона выскочило что-то темное; раздался визг, затем ужасающий громкий вой, и на снегу задвигалось темное пятно — за ними по пятам неслась стая волков.

Этих зверей Христиан почти не боялся; при той скорости, которую он сохранял, он мог держать их на расстоянии, пусть они и были быстрыми и четвероногими. Но он бесконечно страшился хитростей Белой Шубки, ибо она вполне могла призвать на помощь свирепые челюсти волков, сродных звериной половине ее натуры. Она не удостоила их ни взглядом, ни жестом, но Христиан, опасаясь, что Белая Шубка ускользнет, на бегу поймал и удержал ее за меховую полу.

Она молниеносно обернулась со звериным рычанием, снова сверкнув зубами и глазами. Топор блеснул на восходящей и нисходящей дуге, рубя запястье. Христиан отбил удар медвежьим копьем, однако лезвие топора все же прошло сквозь древко и раздробило кости руки.

Христиан поневоле разжал хватку. Они помчались вперед, как и прежде. Христиан не сбавил скорость, хотя его левая рука теперь бесполезно болталась, кровоточащая и сломанная.

Рычание, бесспорное, пусть и видоизмененное женской гортанью, злобная ярость в блеске зубов и глаз, острая невыносимая боль от искалечившего его удара отвлекли внимание Христиана от волков; он со всей ясностью осознал, что бежавшее впереди смертоносное существо воплощало в себе несказанно большую опасность.

Когда же Христиан спохватился и оглянулся назад, он узрел чудо, ибо волчья стая, едва добравшись до их следов, тут же испуганно отпрянула в сторону; завывания погони сменились визгом и скулением. Это падшее существо было так же отвратительно для зверя, как и для человека.

Белая Шубка подобрала складки одеяния и плотнее запахнулась в свои меха, так что теперь они больше не развевались у пят и ни единый клочок меха не свисал ниже колен, и проделала все это легко, продолжая бежать с удивительной быстротой. Она все так же высоко держала голову и крепко сжимала губы, дыша через раздутые ноздри, и в ужасной скорости ее бега не чувствовалось ни малейшего признака усталости.

На Христиане уже ощутимо сказывалось напряжение. Голова его отяжелела, затрудненное дыхание с громким хрипом вырывалось из груди; медвежье копье было бы теперь для него тяжким бременем. Сердце его стучало, как молот, мозг был окутан свинцовым туманом, и лишь постепенно он начал понимать, в каком беспомощном состоянии оказался: раненый и безоружный, он преследовал жуткое существо, которое было сейчас свирепой, отчаянной, вооруженной топором женщиной и вскоре должно было обратиться в хищного и еще более грозного зверя.

Далекие звезды не торопились: до полуночи оставался еще почти час.

Помутившийся разум рисовал перед Христианом невиданные образы: ему чудилось, будто Белая Шубка спасается от полуночных звезд, столь медлительных, что в безумной гонке по полярному кругу мира прошли многие дни — и многие дни пройдут, прежде чем наступит конец, если только она не ослабеет или он не сдастся.

Но он еще не готов был сдаться.

Как долго он повторял это себе? В прежней самоуверенности он не нуждался в подобном подспорье; но сейчас это заклинание казалось единственным средством удержать раздувающееся сердце в груди и усыхающий мозг в голове. Какое-то животное рвало и дергало острыми зубами его искалеченную левую руку; он не видел его, не мог стряхнуть, но порой молился, чтобы оно исчезло.

Ясные звезды впереди задрожали, и он знал, почему: они страшились того, что гналось за ним. Раньше он и не догадывался, какие странные существа прячутся от людей под видом заснеженных холмов или раскачивающихся деревьев; и вот они скинули свои безобидные маски и помчались за ним, смеясь над его бессильными попытками заставить родственное им создание принять истинный облик. Он знал, что они кишели в воздухе за его спиной, слышал слитное бормотание их бесчисленных легионов; но их никак не удавалось увидеть, так как они были слишком быстры и проворны. Однако он твердо знал, что они были там: оглядываясь назад, он видел, как разбухали снежные холмы, когда существа эти уползали с глаз долой, прижимаясь к земле, как качались деревья, когда они недвижно замирали, скрываясь меж ветвей.

После звезды на некоторое время вновь обрели четкость, и хладный серый мир сковала бесконечная тишина, нарушаемая лишь быстрым ровным топотом ее летящих ступней и ударами его собственных ног, более медленными в размашистом беге, а еще звуком его дыхания. В редкие минуты просветления он говорил себе, что должен бежать все также быстро, невзирая на боль и страдания, должен напрячь все силы и до полуночи не позволить ей скрыться или увеличить расстояние между ними. Затем снова появлялась эта невидимая толпа, жужжащая и копошащаяся позади, достаточно плотная и темная, чтобы заслонить звезды у него за спиной, но постоянно и ловко избегающая его взгляда.

Гонка оборвалась внезапно и жутко. Белая Шубка развернулась и прыгнула вправо, а у ног застигнутого врасплох Христиана, не готового к столь быстрому рывку, разверзлась глубокая расщелина. Он не успел бы остановиться, однако, уже падая, вцепился в ее правую руку здоровой рукой, и они вместе закачались на краю пропасти.

Белая Шубка дернулась в сторону, пытаясь удержаться, и тем уравновесила его в падении; мгновение спустя оба оказались в безопасности.

И прежде, чем Христиан окончательно уверился, что они не погибнут, рухнув вниз, он услышал, как она в дикой ярости заскрежетала зубами, стараясь освободиться. Он по-прежнему удерживал ее правую руку, и она выхватила топор левой и нанесла удар.

Удар этот, тем не менее, был достаточно силен; правая рука Христиана бессильно упала, рассеченная, с переломанным предплечьем, и его пронзила ужасная боль, когда рука задергалась в разные стороны от прыжка вперед; он бросился следом за ней, спеша наверстать те несколько ярдов, которые она выиграла, пока он приходил в себя.

Спасение от гибели и эта новая острая боль снова оживили все фибры его души и тела. Он понимал, что преследует воплощенную Смерть: раненый и беспомощный, он был полностью в ее власти, и она могла осознать это и начать действовать. Он больше не надеялся отомстить, спасти, и лишь отчаяние при мысли о Свене заставляло его все бежать и бежать за ней, опережая брата, обреченного на смерть ее поцелуем. От его изначальной уверенности в себе остался лишь последний луч надежды; о, если он только сумеет гнать это существо до полуночи и увидеть, как оно преображается, переходя из соблазнительной и коварной женской формы в вечную тюрьму звериного облика!