Очнулся я в полной темноте.

С минуту лежал, прислушиваясь к ощущениям.

Вроде ничего не болело.

Сухо. Тепло. Пахнет пылью — дорожной, прокаленной солнцем пылью и сухой травой.

Тихо, но тишина не мертвая, как в предутренние часы в квартире. Что-то едва различимо шуршит и попискивает.

Так — где же я нахожусь?

Вроде бы мы выезжали на игру. Полигон — возле деревни Киржач, это на границе Московской области. Красивые места — та самая Мещера, описанная Пришвиным. Сосновые леса и березняки, мелкие речушки с чуть коричневатой водой, широкие плесы…

Нет, не то…

Была игра.

У меня была роль орочьего недошамана… Мышкун из клана Приречных, бабушка у него была ведуньей, научила внучка кой-чему по мелочи…

Опять не то…

Приехали в пятницу утром, днем был парад, потом до темна носились по полигону, как заведенные… Потом Берк поссорился с женой и мы пошли с ним пить…А что дальше?

Так…

Надо попытаться думать с самого начала.

Ночевать мы собирались в палатках. Палатки — в нашем орочьем лагере. Я лег, а парни еще бродили по лесу…

Но почему так темно?

Летом же светает рано. И костром вроде не пахнет. И воздух слишком сухой для предутреннего часа в подмосковном лесу.

Я ощупал то, на чем лежал. Ерунда какая-то! Нет ни пенки, ни спальника. Похоже на голую землю. То есть получается, что я уснул где-то под кустом? Но почему темнота? Даже в самую глухую полночь в лесу абсолютной темноты не бывает. Небо всегда чуть светлее деревьев.

Даже пасмурное.

К тому же — какие тучи? Тепло и сухо как-то… не по-лесному. Если днем жарко, ночью обязательно выпадет роса и будет знобко.

«Вот это нажрался!» — заключил я.

Впрочем, обижаться не на кого — сам виноват.

Сверху посыпалась земля. Или пыль — не знаю. Сухое, мелкое и забивающееся в ноздри. Я чихнул, попытался подняться и со всего размаха врезался лбом во что-то твердое.

Внезапно стало светло. Нет, это не искры из глаз, это…

Я осмотрелся. Интерьер напоминал уютную могилу: крохотная пещерка с земляными стенами и полом, из потолка торчат корни толщиной в руку. Об один из них я, видимо, и треснулся.

А свет исходил от чего-то круглого, здорового, как прожектор, но странно плоского.

«Вот блин!» — пробормотал я и заворочался, пытаясь принять полусидячее положение. Повозился, устроился более или менее удобно и продолжил осматриваться.

И вдруг в мозгах словно кто-то щелкнул выключателем, и я вспомнил все: и превращение в орка, и путешествия по степи и горам, и войну с хаоситами, и наши с еще одним попаданцем, Богданом, приключения в каком-то странном недооформленном мире, сотканном из страхов и ожиданий тех, кто туда попадает. Все, даже последнее напутствие Арагорна по поводу того, что в орочьем государстве, которое я уже привык считать своим, назревает дворцовый переворот.

Итак, я теперь — не врач второго мужского отделения областного психоневрологического стационара Александр Рогов, не олдовый ролевик Сан Саныч, а самый натуральный орк по имени Мышкун. Немолодой, потрепанный жизнью орк, владеющий весьма полезными лекарскими уменьями.

Но где я?

Перед тем, как ввязаться в историю с освобождением Лофта, я нашел подходящую пещерку на берегу реки Бальсы и спрятался в ней, приказав не беспокоить меня, пока я сам не вернусь к родичам…

— Долгонько же ты шлялся, лекарь! — загудело над ухом низкое контральто.

Я на миг замер. Еще бы! Раньше местная богиня — Мать-Сыра-Земля — никогда не заговаривала со мной первой. Отвечала на мои призывы, но по собственной инициативе общаться не рвалась. Богиня же, а не одинокая старушка, тоскующая без собеседников.

Я хотел ответить максимально почтительно, а получилось, как всегда, двусмысленно:

— Так не по своей же воле, матушка! Вы, боги, пока своего не получите, не отвяжетесь.

— Да знаю, знаю, — смех у богини земли был низкий, грудной. — Игрок мне уже насплетничал про ваши подвиги.

После удара лбом о корень мысли еще путались, поэтому я совершенно не к месту подумал:

«Эх, с таким голосом бы на эстраду — Зыкина в уголке бы тихо курила. Как там она пела? „Я — Земля, я своих провожаю питомцев, сыновей, дочерей, долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей!“»

Но, помолчав немного и сосредоточившись, спросил:

— Много времени прошло, как я тут залег?

— Время? — переспросила Мать-Сыра-Земля. — А! Ты о днях и сезонах дождя? Не знаю, много ли для тебя или мало… Тюльпаны уже пять раз цвели. В Кароде нынче отсеялись, всходы дружные. Правда, на яблоневые сады напала плодожорка, поела завязи. Но виноград обещает хороший урожай, не то, что в то лето, когда твои друзья в каменный город подались. Да и в апельсиновых садах тоже все ладно. Овцы в степи окотились, двоен много. В горах начали собирать мед…

Перечисление местной флоры и фауны продолжалось, и я почти перестал понимать, о чем идет речь.

«Интересная система измерения времени, — пронеслось в голове. — „Индо взопрели озимые…“ Как это перевести в нормальные годы, месяцы и дни? Матушка Земля — дама с оригинальными взглядами на реальность. Хотя, может, так и нужно жить, думая только о яблоках и овцах? Однако „тюльпаны пять раз отцвели“ означает, наверное, что пять раз был сезон дождей. Ни фига себе! Получатся, что мы с Богданом по тюрьме Лофта пять лет шарились!»

Когда Матушка Земля закончила рассуждать о видах на урожай, я попытался получить еще хоть немного значимой информации:

— Когда я сюда залег, то вокруг было много орков, волков и других животных. Где они сейчас?

— Ушли. Сначала Карод, в каменный город, потом, когда степь выгорела, — на юг, туда, где лес.

— Ясно. Спасибо, Матушка! Придется мне их догонять…

— Догоняй, — милостиво разрешила Земля. — Ты, лекарь, на одном месте не любишь сидеть, я давно поняла.

Зашуршало сильнее, и свет от моего щита — я вспомнил, что это был не прожектор, а волшебный щит, — смешался с солнечными лучами, ворвавшимися в мою могилу сквозь дырку в стене. Корни зашевелились, стряхивая землю, и вскоре проход настолько расширился, что я смог в него протиснуться.

Выбравшись из пещеры, я оказался в тоннеле. Стены — из грубо отесанных валунов, а в нескольких шагах светится выход наружу — неровный прямоугольник небесной сини.

— Ни фига себе! — я не удержался, чтобы не выругаться.

Я твердо помнил, что рядом с тем распадком, где я присмотрел себе уютное лежбище, никаких тоннелей не было.

Вокруг снова загрохотало — это смеялась Мать-Сыра-Земля:

— Глупый ты лекарь! Улегся в плохом месте. У ручья берега слабые, песок осыпается, если бы не я, твой труп давно бы степные падальщики клевали. А тут и стены крепкие, и места тебе знакомые. Бывал ты тут, лекарь, куда идти — поймешь.

— Спасибо, конечно, — пробормотал я. — Но как я здесь оказался?

Мать-Сыра-Земля не ответила, и я понял, что сморозил очередную глупость. Богиня она или так, погулять вышла? Что ей стоит перетащить меньше центнера мяса и костей на пару сотен километров?

Ничего не оставалось, как выбираться наружу.

Тоннель заканчивался низким проемом, за которым я увидел мощеную каменными истертыми за века плитами площадку. Встал на четвереньки, чтобы протиснуться в дырку, и сразу же сообразил, где нахожусь. Я уже однажды пробирался через это проем, только тогда снаружи раздавался грохот барабанов и крики боли.

Сейчас в ущелье стрекотали кузнечики, а где-то высоко в небе заливался жаворонок.

Распрямившись, я осмотрелся.

Чуть в стороне от лаза стояла мраморная скульптура: прекрасный юноша, держащий надо головой факел. Третий раз попадаю в этот заброшенный храм, но до этого времени, чтобы полюбоваться статуей, не было. Сейчас я подошел к мраморному изваянию, установленному на невысоком, мне по пояс, постаменте, и принялся рассматривать произведение древних скульпторов. Изображен был человек — не эльф и, тем более, не орк. Обычный человек с великолепным телом и лицом юного поэта. Тонкие черты, большие глаза с чуть прикрытыми веками, словно факелоносец смотрит куда-то вдаль, туда, где никто из нас ничего еще не может разглядеть.