— Будто наша свадьба во дворце, но среди нищих, — шепнула она Тальвару.
Жених с гирляндой цветов на шее сидел рядом — молодых поместили на небольшой помост под блестящим, усыпанным зеркальными осколками балдахином. На длинных, под белыми скатертями столах томились нетронутые яства — над ними витали шальные вихри сорвавшегося с цепи времени.
Почему же гости не стали ничего есть? Не успели они оправиться от уличных страхов, как в доме Хайдаров их ждало новое потрясение; каждый получил по маленькой карточке с рукописным текстом (сколько часов трудилась Билькис!), извещавшим, что невеста — та, что и предполагалась, то есть Благовесточка, а вот жениха в последний миг пришлось заменить. «По независящим от нас обстоятельствам, — говорилось в маленькой белой (наверное, от унижения) карточке, — за жениха на свадьбе будет капитан полиции Тальвар Уль-Хак». Бедняжке Билькис пришлось написать эту фразу пятьсот пять раз, и с каждой следующей карточкой когтистый стыд глубже и глубже пронизывал душу. И к тому времени, когда собрались гости и слуги раздали им карточки, Билькис, окаменев от позора, держалась так, будто ее посадили на кол. Мало-помалу с лиц гостей сходил ужас от виденного на улицах, его сменяло осознание бедствия, постигшего семью Хайдар. Тогда одеревенел и хозяин, до него тоже дошло, что он выставлен на всеобщее позорище. А Шахбану, стоящая рядом с Суфией Зинобией, созерцала Гималаи нетронутых сладостей и фруктов и страдала так тяжко, что даже не поприветствовала Омар-Хайама Шакиля. Тот тоже объявился на сборище миллионеров, одетых точно садовники. Мысли Омара всецело были заняты своей собственной (весьма двусмысленной) помолвкой с полоумной властительницей его души, и он даже не заподозрил, что забрел в мираж далекого прошлого: над пиром этим незримо витал призрак легендарного вечера в старом доме сестер Шакиль. Карточку с «поправками» он. не прочитав, зажал в пухлом кулаке и лишь позже, обратив внимание на горы нетронутых яств, смекнул: что-то неладно.
Сходство с давнишним пиром в доме Шакиль, конечно, далеко не полное. Во-первых, к угощению никто не притронулся, а во-вторых, свадьба все-таки состоялась. Но не слышно шуток, комплиментов дамам, не слышно даже музыки — музыканты, пораженные случившимся, так и не сыграли ни одной ноты. И еще: вряд ли припомнится много свадебных застолий, где б на новоявленного жениха набрасывалась будущая золовка и душила его чуть не до смерти.
Увы, это так. Горько, но необходимо поведать вам (и с тем наложить печать забвения на тот воистину разнесчастный день), что демон стыда, вселившийся в Суфию Зинобию (когда она забылась лунатическим сном) и толкнувший ее на избиение индюшек, вновь напомнил о себе подле сверкающего шатра позорной свадьбы.
Глаза у нее подернулись мутной, с матовым блеском пеленой — как и в предыдущем приступе. Ее хрупкая, чувствительная душа не выдержала напора стыда, от которого, казалось, трещали стены шатра. Страшным пламенем полыхала девушка с головы до ног: на щеках не различить румян; на пальцах ног и рук — красного лака на ногтях.
Омар-Хайам заметил эту внезапную перемену. Но было уже поздно. Он успел крикнуть «Берегись!», и во всеобщем оцепенении Суфия Зинобия, влекомая демоном, бросилась через весь зал к Тальвар уль-Хаку, схватила его за голову и повернула раз, другой, да так резко, что чуть не сломала ему шею — капитан взвыл от боли.
Благовесточка вцепилась сестре в волосы и что было сил стала оттаскивать от капитана. Пышущее жаром тело Суфии жгло пальцы. На подмогу бросились и Омар-Хайам, и Шахбану, и Реза Хайдар, и даже Билькис, меж тем ошеломленные гости молча взирали на очередной сюрприз безумного дня. Впятером едва-едва сумели разъять руки Суфии Зинобии на шее Тальвар уль-Хака, иначе и его голова была б оторвана наподобие индюшачьей. Но тут же Суфия впилась ему в шею зубами, оставив след—знак своей ненависти, похожий на отметину с другой стороны, только та напоминала о чьей-то чрезмерно пылкой страсти. Из раны прямо на гостей, разодетых в рубище, ударила струя крови, и, глядя на многих из них (не говоря уж о родных), можно было подумать, что они только что славно потрудились на скотобойне. Тальвар верещал и впрямь как резаный. Когда Суфию Зинобию наконец оттащили от несчастного, в зубах у нее красовался клочок его кожи с мясом. (Потом, даже выйдя из больницы, Тальвар не мог поворачивать голову влево.) В туже минуту Суфия Зинобия Хайдар — воплощение семейного стыда и (уже во второй раз) его главная причина — без чувств упала на руки своему жениху, и Омар-Хайаму пришлось и виновницу, и пострадавшего срочно везти в больницу. Сто один час находился в критическом состоянии Тальвар уль-Хак, а чтобы вывести Суфию Зинобию из транса, потребовались гипнотические средства куда более сильные, чем обычно, — Омар-Хайаму к ним прибегать раньше не доводилось. А Благовесточка провела первую брачную ночь, безутешно рыдая на материнском плече у дверей больницы.
— Эту гадину нужно было во младенчестве утопить! — горестно всхлипывая, выговаривала она матери.
Вот краткий перечень «достижений» скандальной свадьбы: Тальвар уль-Хак впредь не сможет повернуть голову, а посему его спортивная звезда закатилась; зато он обрел прощение Резы, тот понял, что нельзя не примириться с человеком, едва не павшим от руки его дочери, поэтому Тальвара и Благовесточку в конце концов вернули в лоно семьи, которую, казалось, прокляла судьба; еще быстрее пошел душевный разлад Билькис, и все труднее стало его скрывать. В дальнейшем она обратится в бесплотные слухи да сплетни, так как на людях больше не покажется — Реза Хайдар посадит ее под домашний арест, так сказать в неофициальном порядке.
Что же еще? Когда стало очевидно, что Народный фронт, возглавляемый Искандером Хараппой, победит на выборах, Реза Хайдар нанес Иски визит. А Билькис осталась дома. Неприбранная и простоволосая, поносила она небеса за то, что ее муж, ее Реза, поехал на унижение к этому толстогубому — он всего, чего хочет, добьется! Хайдару стоило немалых трудов заставить себя извиниться за свадебный конфуз, на что Искандер лишь весело сказал:
— Да полно тебе, Реза. Гарун уж как-нибудь не пропадет. А этот твой Тальвар уль-Хак мне определенно по душе. Ловко он все устроил. Мне как раз такие и нужны!
А вскорости, когда улеглись страсти вокруг выборов и президент Пудель ушел с политической арены, премьер-министр Искандер Хараппа назначил Тальвар уль-Хака шефом полиции (история страны не знала еще столь молодого начальника), а Резе Хайдару присвоил очередное генеральское звание и поручил командовать армией. Оба семейства — и Хайдара, и Хараппы — перебрались в новую столицу, поближе к горам.
— Отныне у Резы выхода нет, как только меня держаться. Он так себя ославил, что, не приди я к власти, он сейчас бы и прежней должности лишился.
Гарун Хараппа, смертельно уязвленный Благовесточкой, с головой окунулся в партийную работу, к которой его приобщил Искандер, и вскорости стал заметным лицом в Народном фронте. Поэтому, когда в один прекрасный день Арджуманд объяснилась ему в любви, он честно признался:
— Ничем помочь не могу. Я дал зарок никогда не жениться. Получив отказ от обманутого и брошенного благовесточкиного
жениха, девственница Кованые Трусы — натура сильная, еще больше воспылала ненавистью ко всему семейству Хайдар, и угаснуть этому пламени было не суждено. Что касается любви, предназначенной Гаруну Хараппе, Арджуманд обратила ее в жертвоприношение отцу. Председателю — от дочери. Искандеру — от Арджуманд.
«Порой мне кажется, — думала Рани, — что не я его жена, а она».
И еще одна не обсуждавшаяся в лагере Хараппы закавыка была в отношениях Гаруна Хараппы и Тальвар уль-Хака — им приходилось работать вместе, но за долгие годы сотрудничества они не сочли нужным обменяться ни словом.
Отошла и свадьба Омар-Хайама Шакиля и Суфии Зинобии, отошла тихо, без происшествий. А что же Суфия? Пока скажу лишь, что демон, проснувшийся в ее душе и заснувший опять, еще напомнит о себе. И, как вы убедитесь, мисс Хайдар, превратившись в миссис Шакиль, далеко не исчерпала своих возможностей.
