После мы встали из-за своих мест, и я решила первой покинуть это место, выходя на улицу. Приятные прохладные дуновения ветра обдавали моё лицо, словно прогоняя тоску и плохое настроение куда-то с дыханием природы. Но помимо этого ко мне приходил запах человеческой крови, такой манящий, и такой соблазнительный, но я никогда не поддавалась этому соблазну. Каким бы сильным не был запах, даже если под мой сон подставляли кровоточащего человека, я не срывалась. Я и сама не знаю, откуда во мне был такой титанический контроль моей сущности, я никогда не отказывала себе в чём-то. Если мне чего-то хотелось я просто брала это, потому что могла себе позволить, родители также не держали меня железной хваткой, и не были строгими. Но всё равно было не понятно, ведь я была такой с самого первого дня обращения. Потом были подозрения, что это дело рук матери Клауса, но в этом не была никакого смысла, и я больше не думала об этой идее. Но я окончательно убедилась, что это не дело рук ведьм, когда сами ведьмы сказали мне, что они не способны заглушить жажду новообращённого вампира, всё дело во внутренней силе. По их словам, если я достаточно способно контролировать саму себя и свои желания, если у меня есть внутренний стержень, то не удивительно, что я никогда не срывалась с цепи. Но это и не значило, что я совершенно себя подавляю, иногда бывает желание разорвать пару тройку людишек, и тогда я отправляюсь на охоту. Обычно это какие-то уроды, которым вечно всё сходит с рук. Своего рода женское правосудие.

Я не редко ходила на охоту с Клаусом. Когда у меня появляется такое желание, он сам вызывается пойти со мной. Как правило, он ничего не делал, просто наблюдал за мной и моей работой, и заканчивалось всё неистовым сексом. Его возбуждало то, с какой жестокостью и безжалостно я убивала этих людей, и он говорил, что его особенно сильно впечатляет моё каменное лицо, когда эти ублюдки молят о пощаде и истерически просят прощения за всё что сделали. Да будто насильное раскаянье что-то изменило бы в них. Они просто говорили то, что на их взгляд, должно было пронять такую девушку как я, что самолично наказывала плохих людей. Но зато, какой у них был взгляд, когда они понимали, что пришёл их конец, сколько бы они не унижались. Даже не будь я такой проницательной, и не видь истинных мотивов этих людей, я бы всё равно не поступила иначе. Всё потому, что люди, которым они делали больно, тоже просили их остановиться, тоже умаляли их, но они не останавливались. Причиной моего выбора жертв было так же и то, что я стала матерью. Мне не хотелось, чтобы наша маленькая Хоуп жила в городе, в котором не безопасно, и где есть такие вот отбросы. Но я никогда не переходила черту, и никогда не трогала невинных. Да, я могла запугать, могла давить на психику, но я никогда не причиняла им физической боли. Я была единственной такой в нашем доме, но это не значило, что я осуждала семью Майклсон за их поступки. Но я и не пыталась это предотвратить, так что часть вины на мне всё же есть. Просто однажды, в начале нашей семейной жизни в Новом Орлеане, когда я стала свидетелем пиршества первородных, то как они наслаждались испитеем крови из вен людей, я не могла сказать, что видела это впервые, ведь Бекка часто позволяла себе подобное, когда мы путешествовали вместе, а мне приходилось за ней прибираться. Я не осуждала, я понимала, что для них это в порядке вещей, также как для обычных людей — дышать. У меня не было права их осуждать, потому что я никогда не пыталась их остановить, но сама я не принимала в этом участия. Хотя мне часто предлагали, и Клаус различными способами пытался завлечь меня к этому веселью, но я лишь отворачивалась и беря пакет с кровью, поднималась в комнату Хоуп. Они всегда удивлялись моему контролю, и тому как даже будучи новорождённой, я спокойно переносила жажду крови. Но спустя определённое время, я настрого запретила им устраивать такие попойки, когда дома была Хоуп, всё потому, что эта девочка была такой непоседливой, как и все дети в общем-то, так что она могла застать подобное. Но естественно, меня не послушал Коул, поэтому когда я почувствовала запах крови в его комнате, а в то время Хоуп была в гостиной и играла в другими детьми, с мамочками которых я познакомилась на детской площадке, ворвавшись в его комнату, я была в такой ярости. Этот чёртов детсадовец, совсем не понимает, какой пример подаёт ребёнку? Он может делать что хочет, но только не в этом доме. В этом доме есть свои правила, не следование которых строго наказывается. Я успела вовремя, девушка была ещё жива, поэтому откинув Коула к стене, я вылечила её, и внушила забыть обо всём, и идти домой. Тогда я так громко и неистово кричала на Коула, говорила ему насколько это безответственно так поступать, когда в нашем моме есть дети. Я даже пару раз ударила его, потому что этот любитель веселья, даже не понимал, почему я так разозлилась. Но потом, мне стало грустно, потому что он и правда не мог понять. Я сказала ему, что для Хоуп они должны быть самыми любящими и добрыми людьми на планете, она не должна видеть весь этот ужас реальной жизни нашей семьи, пока является ребёнком, и если он этого не понимает, то ему лучше переехать. И он так и сделал. Через неделю, он переехал в новый дом, а потом и вовсе покинул Новый Орлеан, сказав, что здесь ему стало скучно. Но куда бы Коул не ехал, он звонил и говорил с Хоуп, или же с кем-то из нас. Хотя обычно я звонила ему каждую неделю, чтобы успокоить своё беспокойство за него, и он всегда насмехался над этим, хотя меня ведь ему не обмануть, ему нравилось то, что я беспокоилась за него, а когда он не брал трубку, я была напугала, что с ним могло что-то случиться. Мне ли не знать, сколько врагов у этой семейки, и плевать что они первородные, можно различными способами поймать их, и причинить боль. Но он иногда намеренно пропускал мои звонки, чтобы потом выслушивать мои взволнованные полукрики, и намерения самой приехать и убедиться, что с ним точно всё в порядке. Клаусу никогда не нравилось, что я так за него волновалась, но честно говоря, этот парнишка был для меня как непоседливый младший брат. Он всегда во что-то влипал, а я всегда волновалась.

Пожалуй, единственные в этой семье, кто не доставлял проблем это были Финн и Сейдж, они вели спокойную, уединённую жизнь с не большом городе. Финн даже на работу устроился, и они усыновили мальчика. Хорошая, спокойная жизнь для тех, кому надоело быть под прицелом. Они даже сегодня были тише воды, ниже травы. Приспокойненько вели беседы с другими гостями, пока их сын играл с нашей дочерью. Дерек хороший мальчик, и в отличи от нашей ненормальной семейки, он был самым обычным, но даже так, он знал кто его родители, и кто были мы. Этот мальчуган никогда не пугался этого, а когда Хоуп что-то случайно колдовала, или её силы выходили из-под контроля, мы точно знали, что на Дерека можно положиться, и он вовремя приведёт Хоуп домой, или же позовёт какого из взрослых. Честно говоря, я была даже не против, если бы такой надёжный ребёнок был для Хоуп хорошим братом и другом. Но Клаус был с этим не согласен, всё потому, что этот мальчик обычный человек, и ему может навредить даже соседская собака. Своего рода беспокойства за этого паренька, хоть Клаус этого никогда и не признает. Но даже с их спокойной жизнью были свои проблемы, вроде тех, когда Дерек получал раны по неосторожности. И быстрое их исчезновение заставляло людей что-то подозревать, а уж не старение его родителей и подавно зарождали страх. Так что им пришлось переехать в не менее тихое место.

Стоя на улице, я вдыхала прохладный воздух и вдруг подумала, что теперь и у меня есть семья. Теперь я часть этой ненормальной, но такой любимой для меня семьи. Наверняка, в будущем будет много проблем, но кому какое дело. Обернувшись на звук, я видела как Клаус выходил из нашего особняка, в котором сейчас во всём разгаре шло празднование нашего бракосочетания. Идя к нему на встречу, я обхватила его талию руками, и крепко обняла, положив голову ему на грудь.