Истинные. Одна боль на двоих. И радость одна. Только вот жизни разные. У каждого – своя. Семьи, дети, работы-планы. Что же их держит сейчас и не дает разойтись? Связь или не только?

– Йона, – поднимаясь, Джей встряхивает росу с одежды. – Йона, – повторяет еще раз, запоминая привкус имени, которого избегал. – Я ухожу.

Он будто разрешения спрашивает. И так понятно, что уйдет. Выхода по-прежнему нет. Но он запоминает каждый кадр. Усердно. Это почти-светлое небо, загоревшееся где-то у горизонта оранжевым пламенем. Горные хребты в одной стороне, шум океана – в другой. Озеро в предрассветных красках-отражении небосвода. Туман. Роса, травы, птицы. Лес.

Этот мир еще спит, а Джей не спал вовсе.

В теле приятная истома, тягучая и разливающаяся по венам. Это как наркотик и только что он принял дозу. Сейчас хорошо, но через время снова ломка. И снова встреча, утоление жажды. Это и правда замкнутый круг.

Если бы можно было бы по-другому, чтобы не прятаться и взгляд от родных не прятать. Если бы только можно было бы вместе… и так, чтобы навсегда. Если бы можно было бы вернуть прошлое, тогда бы он знал, что выбрать.

Джей разминает шею, наблюдая за последними гаснущими звездами-свидетелями его грехопадения. Иен поднимается, по-прежнему без майки. Подходит и без спросу руку его берет в свои. Ту, которая с ярко-высеченным брачным браслетом. Хах. На руке Иена тоже кольцо, как свидетельство брака. Только вот ирония в чем – принадлежат они разным людям.

Двое неверных им, но верных друг другу.

Это настолько неправильно, что черта неправильности стирается и превращается в «неизбежно».

– А, да, – вспоминает Джей, как будто ищет поводы остаться подольше. – Я все думал… Ты же несерьезно про конфликт Итаны и Феродии тогда? Не мог же ты за шесть лет…

– Ты меня недооцениваешь, – хмыкает Иен. Руку его по-прежнему держит. Такой… простой. Домашний. Без пафоса. Уже хмурится, но глаза печали полны. – Я сказал когда-то, что положу Итану к твоим ногам. Я словами не бросаюсь.

– Боги… – выдыхает Джей и не знает больше, что говорить.

Он до конца надеется, что слова эти – просто слова. Хоть и знает, что Иен и правда обещаниями не сорит. И это та привлекательная твердость характера, которой не хватает мягкому Эду. Но… сравнивать их – кощунство.

Рассвет же пришел слишком быстро. Вылился первыми лучами на плечи. Заморосил туманами. Напоминает всячески, что пора прощаться.

– Ухожу уже, – в который раз повторяет Джей, но не идет.

– Уходишь со мной, – отрезает Иен и с ним тяжело поспорить, настолько убедительным звучит его голос. – Я развожусь с Фа, ты со своим этим. И на твоей руке будет уже мой брачный браслет.

– Для тебя никогда не существовало преград, – горько усмехается Джей, зная, насколько все это нереально. – Я так не умею… в смысле, бросать. Я не смогу жить без детей и того всего, к чему привык. Ох… чувство, будто все в который раз повторяется. Ты все так же уговариваешь меня, планируешь нашу с тобой жизнь наперед, а я – отказываюсь и убегаю. Эти циклы, они, – Джей запинается, когда Иен оказывается ближе.

– Закрой глаза, – говорит альфа и Джей, сам не понимая, почему, подчиняется. – А теперь представь, чего бы ты хотел, если бы был свободен.

Джей представляет это слишком ярко. То, что представлял всегда и на исполнение чего ни разу не осмелился. Но он молчит. Распахивает глаза, натыкаясь прямо на взгляд светло-серых глаз Иена. И ему кажется, что тот все прочитал. Увидел. Но первые лучи светила пробиваются сквозь чащи и Джей понимает: пора. Или туда, или тут.

Выход есть.

Он был изначально.

Просто выход этот, как и всегда, не в пользу Иена.

Джей смотрит ему в глаза и молчит долгие минуты. Видит, как во взгляде его истинного гаснет зажженная ночью искра. Надежда.

– Можешь не говорить. Я понял.

Джей опускает взгляд под ноги, на помятую траву.

– Прошу тебя, прими мой выбор. Если бы не дети, я бы… Не хочу их ранить. Не хочу, чтобы в будущем они ненавидели меня за это. Если я их брошу, то… И с Эдом разлучить тоже не могу. Я не могу им просто стереть память и сказать, что у них новый отец, им почти по шесть, ты же тоже потерял папу в шесть, и ты помнишь это. Знаю, что помнишь и что это навсегда оставило в тебе след.

– Не оправдывайся, – останавливает Иен, легонько касаясь его предплечий руками и сжимая. Вздыхает и нерадостно усмехается. – Понимаю сам. Иди, раз так.

Эти последние слова звучат, как силком выдавленные. Иен открывает рот, будто собирается оспорить свою же фразу, но не говорит и хмурится. Опускает голову с тяжелым вздохом. Джей всматривается в его лицо, запоминает, и ступает ближе. Прижимается к его горячей груди, обнимает руками. Сильно-сильно. Жмурится, чтобы не заплакать. И не плачет.

Он Фахо, а Фахо рыдать не смеют.

Иен недолго бездействует, обнимая в ответ. Они стоят так долго. Джей все жмурится и запоминает каждый его удар сердца, учащенный. Ком в горле мешает дышать. Суставы сводит от бесконтрольной дрожи. Миг – он сорвется. Но не срывается.

Фахо – сильные.

Джей отстраняется, смотря в сторону, на редеющий туман над озером и глухо-зеленые чащи. Отходит на шаг, чувствуя, что если помедлит – Иен передумает, Иен не даст ему уйти, а он и сам уже не сможет противиться ему. Джей ступает еще шаг назад, вдыхая их смешанные запахи полной грудью и игнорируя горький ком.

– Я буду помнить тебя, – произносит.

И уходит, не оборачиваясь. Как тогда, на заснеженном озере. Или как в далекие шестнадцать. Все повторяется и новый цикл пройден. Остается жить надеждой на следующий круг. Это – все, что у него осталось. Самое драгоценное. То, что он когда-то пытался погубить, да не смог в итоге.

Воспоминания.

…До дома остаются считанные метры, но Джей не останавливается. Решительно залетает в комнату, прикрывая за собою дверь. Эд спит. Дети тоже. Он прислоняется к двери спиною, практически задыхается, горло жжет. Бежал. Глаза слезятся, но он вытирает их грубо рукой. Никаких сожалений.

Половицы под ногами, как назло, скрипят. Он крадется к тумбе с зеркалом, как вор. Хватает приведенную непонятно (понятно) зачем заглушку запаха и брызгает. Раз, второй и замирает. Резковато переводит взгляд в сторону шума. Кровать скрипит. Эд просыпается и смотри на него сонно, потягиваясь.

Джей прыскает снова и снова, замечая, что старания его бесполезны: вырез горловины майки открытый. Видно наливающиеся отметины. Много их. Он надеется, что Эд не видит этого в полутьме. Тянется за полотенцем. Но щелчок включателя опережает его действия. Свет настенных ламп в глаза. Слепит.

– Ты где… ты чего весь мокрый? Купался?

– В траву упал, – тихо говорит почти-правду Джей, оглядываясь на кроватку в углу комнаты.

Дети посапывают в глубоком сне. Их умиротворенные лица напоминают Джею о собственном проступке. Нет. Бросить их он не смог бы в любом случае.

– И давно ты со своей травой видишься? – Эд понимает сразу. – Неделю?

– Два вечера и одну ночь, – пожимает плечами Джей и внутренне обмирает.

Он больше всего не хочет сейчас смотреть мужу в глаза и видеть в них разочарование и боль. Эд не начинает кричать только потому, что дети спят. Они говорят шепотом.

– Я его убью, – как-то глухо рычит Эд.

– Лучше меня убей. Я так больше не могу, – Джей выдыхает и совершенно-обессилено смотрит в потолок, неудобно задрав голову. Ожидает удара. Словесного яда. Но Эд не спешит.

Со временем Эд поймет. И простит. Эд что угодно ему простит, только бы удержать рядом, но помимо уважения это вызывает лишь жалость.

Джей переводит взгляд в зеркало, понимая, в какую мразь превратился. Проводит пальцами по отражении от лица и вниз. Лучше бы он оставался воспитанным мальчишкой, свято разделяющим поступки на «правильно» и «неправильно». Лучше бы верил, что за добро добром зачтется. И не грешил никогда.

Эд… и правда не заслуживает этой правды. Тем более, так резко сказанной. Но обманывать его – еще большее преступление. Лучше так, чем годы лжи.