– Надо прикрыть «хозяйство», – шутил он, подкладывая цветную тряпку между култышками бывших ног.

Потом я отвозил его в курилку к другим инвалидам, таким же беспомощным, как он. Слепой Виктор с катетером, привязанным длинным бинтом к шее, всё время скулил: «Никому я не нужен. Никто не приходит уже полгода. Что сделала, сука… Никто и не вспомнит. Курить хочется, а сигарет нет».

Николай же в этом «отделении постоянного сестринского ухода» чувствовал себя совсем не уныло.

– Нина, – обращается он к полной санитарке, – иди ко мне.

– Да я у тебя не помещусь, – отшучивается толстая Нина, ловко меняя «утки» у лежачих стариков.

Я начал его рисовать.

Он шутит со всеми и обращается ко мне, хитро прищуриваясь:

– О чём это я? Чего не могут сделать две женщины, а три мужика запросто?

Или:

– А вот ещё анекдот. Учительница спрашивает Вовочку: «Почему ты позавчера не был в школе?» – «Трусы стирал». – «А вчера почему не был?» – «Помогал отцу, корову к быку водил». – «А отец один не мог?» – «Отец мог, но бык лучше».

Хохот стоит в палате.

А Николай:

– А вот ещё…

Не унывает человек, несмотря на все свои невзгоды.

На другой день:

– Вчера ночью приходила ко мне моя жена. Вышла из стены и села возле меня. Я её глажу и говорю, мол, что ты во мне нашла, ведь за тобой весь автопарк шофёров ухаживал. А она: «Как мы увидели, что ты зубы у себя плоскогубцами выдираешь, сын со страху из дома сбежал, а я поняла, что лучше тебя-баламута никого мне не нужно». А я ей: «Я тебе не рассказывал, как наш начальник умер? Поехал с любовницей в тайгу, чтобы никто их не увидел и не узнал, а медведь подошёл, хлоп по капоту лапой, хлоп по крыше жигулей – и смял всю машину вместе с ними. Вот так и погуляли. А ему памятник потом поставили в Ангарске, возле самой плотины. Говорят, самый порядочный, лучший человек был из всех на стройке». – «Баламут ты, Николай, креста на тебе нет». – «Да вот он». Вытащил крест, показываю ей. А она то крест целует, то меня… плачет, плачет, просит: «Приходи ко мне скорее». А я ей: «А где ты, далеко?» – «На звезде Альфа-Центавра. Вон она, посмотри в окно». – «Хорошо, теперь каждую ночь буду на тебя смотреть». И поцеловал её. Тут уж и светать стало.

Так и живёт убогий Николай с улыбкой на красивом стареющем лице.

Рисовать дворики и закоулки – любимое занятие для 99 % художников всего мира. Ну и я такой же. Увидел в Биробиджане тюремный больничный дворик, весь в решётках и замках, и сразу вспомнил «Московский дворик» Поленова. А был март, последний снег таял под ярким солнцем. «Март» – встала перед глазами картина Левитана. «Ну что ж, – думаю, – каждое время диктует свои нюансы вечной темы двориков, переулков и закоулков. В наше время пусть будет и такой зарешечённый дворик с курящими внутри него под замками всего 15 минут душевнобольными преступниками».

А солнце и март всегда останутся такими, какими были и сто, и двести, и триста лет назад.

Ночью в «отделении интенсивного наблюдения» Биробиджанской психбольницы какая-то особенная тревожная тишина. Охранники и санитары разговаривают с медсёстрами тихо, приглушёнными голосами. И смеётся ночью молодёжь, работающая в этом отделении, тоже тихо. Так происходит в психбольнице. На зоне в колонии – другие порядки, тут за больными преступниками постоянно подглядывают… ухаживают, как в детском садике.

– Для чего вы за ними наблюдаете? – спросил я удивлённо, рисуя ночной изолятор.

– Смотрим, чтобы одеяло на голову кто-нибудь не натянул. Под одеялом не видно, что человек делает. А бывает – раз! – и прокусил вену, и лежит кровью истекает всю ночь, а к утру – труп. А нам отвечать. Вот и смотрим всю ночь, не спим, – рассказали мне охранники.

Из 1200 больных туберкулёзом преступников, собранных в тюремной больнице «Бира» со всех колоний Хабаровского края и ЕАО, – психохроников всего одно отделение, 4 камеры. А из них только одна камера – 14 человек – «обиженные». По тюремной иерархии, заведённой ещё с незапамятных времён самими преступниками, главные в тюрьмах – это «чёрные», «воры в законе» и просто воры. Они «смотрят» за зоной, знают всех и вершат свой воровской «суд». Они никогда в жизни – ни на воле, ни в тюрьме – не работают. «Отрицаловка» во всём, никакого контакта с властью. Сидят от звонка до звонка, снисхождения к себе не просят и не признают никакой власти над собой.

Потом идут «мужики» – работяги. Эти выполняют все хозяйственные работы: строят, пилят лес, ремонтируют, красят, белят. В отличие от «чёрных» воров, «мужиков» называют «красными» за их общение с лагерным начальством. «Мужики» всеми силами стараются получить благодарность от начальства, чтобы скорее освободиться и уехать домой из зоны. Они на зоне – случайные люди.

Но самую грязную, самую унизительную работу в тюрьме выполняют «обиженные». Это люди со слабой волей, со слабыми нервами, часто больные или психохроники. Их используют «воры» и «блатные» как слуг и как женщин, давая им после этого женские имена: Машка, Наташка, Пелагея и т. д. Эти люди, не способные к борьбе за своё человеческое достоинство, давно смирились со своим унизительным, в глазах «тюрьмы», положением. Всякий, общающийся с ними, в глазах «воров» автоматически превращается сам в «обиженного». У «обиженного» нельзя ничего брать, нельзя с ним разговаривать, нельзя садиться на его кровать – можно оскверниться. Нельзя пить из его кружки, есть из его тарелки, нельзя заходить в их камеру. Ими только помыкают или командуют, ни на час не оставляя их в покое. Пока я рисовал их 4 дня, все эти дни с утра до сумерек приходили «гонцы» от воров и требовали – то вынести вёдра, то мусор на помойку, то постирать бельё «ворам», то заштопать, то зашить им рубахи, то умерших отнести в морг. И в самом морге тоже работают «обиженные».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.