А они пришли сюда умереть, чтобы ценой своих жизней удержать корабли Врага в этой системе, в мертвой зоне, до подхода своего флота. Пришли умереть на чужой земле, вместо того, чтобы когда-нибудь встретить Врага на родной земле и, не имея выхода, сразиться с ним защищая своих родных. Они пошли на смертельный риск при выходе из многомера, при посадке, а затем активировали свои боевые системы и теперь гибнут одним за другим. Зачем?

Я спросил их командира: «Зачем?». А он ответил: «У меня приказ». Я схватил его за руку, не испытывая ни малейшего страха перед диким землянином. Какой страх может быть у того, кому остались жить часы до смерти в пламени Диктата? «Какой приказ может заставить идти на смерть?», — спросил я его. «Приказ, который спасёт моих потомков», — глядя мне в глаза ответил мне землянин и, освободившись, ушел к своим.

Ради спасения потомков?! Если бы они были у них за спиной, и некуда было отступать, я понял бы их, в конце концов, я и сам скоро так умру. Но так?! Оставить свои семьи. Улететь на чужую планету. И умереть там, отыгрывая какие-то часы, которые корабли Врага проведут в системе, пока Центральный узел не перейдет под контроль Диктата. Лишь затем, захваченные планетарные заводы получат технологическую карту и начнут производить системы защиты планеты. А это уже займет несколько суток.

Выйдя из многомера Диктат сразу начал трансляцию, что, в случае выведения из строя производственных комплексов, все жители планеты будут уничтожены. Я думаю, моя бригада единственная, которая в этих условиях решилась уничтожить Узел. Просто я понимал и сумел объяснить своим ребятам, что если Диктат запустит заводы и полностью ориентирует их на выпуск систем планетарной обороны, то Федерация не сможет отбить планету, а через полгода и ближайшие сектора Федерации падут, и погибнет гораздо больше разумных, чем на нашей планете. И вообще, я спросил ребят: «Кто-нибудь видел хоть одного уцелевшего с захваченных планет?» А затем с неба упали земляне и сказали, что сами уничтожат Узел, но только тогда, когда будет умирать последний из них. Нет, абсурд, их психика искажена, они больны. Какое счастье, что я не землянин.

Бойницу заполнило бурлящее пламя, которое жадными языками потянулось ко мне. Тело среагировало раньше, чем разум осознал случившееся. Уже слыша за собой шелест закрывающейся двери, я понял — прямое попадание из тяжелого плазменного излучателя, а за дверью тут же взревело — защитное поле станкового излучателя село в ноль, и плазма заполнила импровизированную огневую точку, в которую превратилась комната отдыха.

Я открыл другую дверь и замер в восхищении. Всё — машины, картины, приборы, даже оружие землян было наполнено странной, чарующей красотой. Красив был и этот излучатель. Сейчас я готов был согласиться с безумцами землянами, мне казалось, что в нем жила душа, казалось — это перед прыжком на врага замер могучий, свободный, яростный зверь. А ведь часа два назад эту комнату накрыл залп вражеского Эрба, и оплавленный пол еще дышал жаром, а излучатель уже восстановился и живет. Я сел в кресло оператора и, привыкая к управлению, поводил эффектором излучателя из стороны в сторону. Вот еще одна причина того, что мы еще живы — ведь пока был цел энергоблок, вся земная техника восстанавливалась. Я думаю, солдаты Диктата успевали удивиться (если они могли удивляться, что спорно) когда из озера расплавленного камня или из-под слоя пепла вдруг в упор расцветала смерть. Я улыбнулся этому образу.

В дополнении снова появились отметки Эрбов, малых и больших Огней, Радов бегущих под их прикрытием. Поймав одну в прицел, я мысленно тронул пиктограмму залпа. Ничего! Холодея, я рванул Шип из кобуры и выстрелил в стену. Ничего…

Я мгновенно взмок, а затем вдруг почувствовал, что эмоции отступают. Словно нейтрализующее поле погасило не только высокие энергии, но и сильные эмоции. Потянулся к эффектору меча (земная поставка), но мысль: «Зачем? Пришло время смерти…» — остановила меня. Действительно, зачем? Корвет Врага прорвался сквозь зенитный огонь ПКО и накрыл Узел прессом нейтрализующего поля. Выйдя в главный коридор, я взглянул на обгорелый труп Рада, основного пехотинца Диктата — «Зачем? И как?», — гора мышц, когтей, щупалец, блестящая кое-где металлом — при жизни он мог меня разорвать пополам одним движением. Я ничего не смогу сделать против него с одним энерго-мечом, который ни разу не держал в руках, а сейчас их несется сюда, наверное, не меньше тысячи.

Обходя трупы других врагов и кучи металлических обломков, я вспомнил, как часть атакующей волны, в невероятном рывке под нашим шквальным огнем, единиц четыреста живой силы, сумели прорваться в холл Узла при поддержке своих дроидов. И как земляне уничтожили их в скоротечной, но отчаянной схватке. Нити лазеров, всполохи излучений, крики, рёв, брызги красной и черной крови, разорванные тела, потоки расплавленного деккамня и кипящего пластика, силуэты из жирного пепла на стенах, вонь горящего масла и дурманящий запах крови. Тогда погибло больше сотни землян. Сейчас же их, наверно, осталось человек тридцать, даже меньше чем нас. И я, почему-то, хотел видеть, как они умрут.

Я, наконец, добрел до выхода из Узла, дивной красоты место когда-то в прошлой жизни, и, увидев землян, замер в изумлении. Их доспехи меняли цвет и форму. Перед моими глазами мелькнула картина из исторического голо — войны до открытия кинетического оружия. Мелькнула и исчезла, она была уже не нужна. Передо мной стояли земляне в древних боевых доспехах цвета антикварных стальных клинков, грозные обводы которых имитировали мужские формы. Могучие воины древних мифов. Они стали Смертью — любой удар коленом, локтем, кулаком, головой был теперь смертелен из-за боевых шипов. И не видел я в их фигурах ни капли страха перед смертью, что близится к ним. Кто-то из них заговорил на каком-то редком из земных языков, а секундой позже его слова подхватили все они, а затем и допреальность подтянула нужный словарь, наложив озвучку перевода. И у меня встала дыбом шкура, и всё тело пробила дрожь от этих простых, отшлифованных сотнями лет битв и смерти слов.

Я вижу перед собой отца, мать, братьев и сестер и весь род свой до первого предка и зовут они меня к себе, в Славу, где храбрые воины живут вечно. А за моей спиной стоят дети, внуки, правнуки и весь род мой до последнего колена, и в каждом из них есть часть меня, ибо от сотворения мира я отдаю свою жизнь за них.

Я не заметил, как мои губы начали повторять эти слова вместе с ними. Мне казалось, что я всю свою жизнь знал их и даже раньше, когда меня еще не было, они многое значили для меня. Потому что в них была правда, которую мой мир старался зачем-то вытравить из меня. Но которая жила в моей крови, несмотря ни на что… Разве не высшая честь для разумного погибнуть за своих потомков? Разве не так гибли мои предки от сотворения мира, своей жизнью покупая часы, минуты, секунды мира нам, пришедшим после. И разве нет во мне части их и тех их слов, что они говорили, глядя в глаза смерти и вспоминая тех, кто придет за ними…

Я включил меч и шагнул в ряды землян, становясь плечом к плечу с теми, кто напомнил мне эту истину.

А затем в холл Узла ворвались враги и наш строй, строй воинов качнулся им навстречу, занося клинки.