9 сентября 1.752 года. Англия. Графство Дербишир. Город Дерби. Трактир «Солнечный».
Тепло осенью в Англии называют летом Святого Мартина. Поэтому сестра экономила на дровах, и Андре Планше, тёмноволосый парень двадцати пяти лет с небольшой бородкой и хитрой физиономией, лёг в постель в тёплом халате. В его ладони лежал листик лавра, который он сунул под подушку, чтоб увидеть пророческий сон. И ему приснилась ромашка. Вдруг этот цветок стал расти, гигантские лепестки всё удлинялись, пока не превратились в белые волосы. Середина соцветия превратилась в очаровательное лицо, а ствол раскололся, образуя ноги, и соскакивая с корня. Листья сгруппировались, обернувшись руками.
Трактир сестры и её мужа, в котором жил Андре, был старый, и потому скрипел даже в безветренную погоду. От тонких стен доносился храп и стоны постояльцев в соседних номерах.
Андре раскрасил побеленную стену в этом номере огромными цветами. И теперь ирисы и лютики рвались от изголовья низенькой кровати до потолка. На посеревшем льне штор от бесконечных стирок ещё видны голубые цветы с зелёными листиками. По всем углам номера стоят горшки с цветами и крупными растениями, а между ними краски, пачки бумаги с эскизами. У постели вместо коврика простой кусок ткани в синий цветочек.
Улица Бонд-стрит в центре Лондона с обилием магазинов для аристократов. В одном из особняков в спальне в стиле Людовика Пятнадцатого, где главенствовал рококо, в дорогом баньяне в кресле полулежал престарелый банкир и депутат палаты лордов пэр Джон Уинд граф Хит. Рядом на стуле сидела его старшая дочь Элизабет, красивая девушка двадцати двух лет, с рыжими волосами, как у отца. В комнате обилие венецианских зеркал с золотым обрамлением витиеватых узоров. Узорчатые балки потолка, узорный молдинг. Яркий ковёр в голубых и синих тонах. На множестве окон зелёные шторы из бархата. Зелёные атласные шторы над белой кроватью. На полу масса скульптур и больших ваз. Небольшой стол с загадочными опорами завален порошками и микстурами. Позолоченные основания светильников. Белый атлас накидок на креслах. Голубые стулья с позолоченными ножками и подлокотниками. На трёх стенах обои цвета мяты с белым рисунком, на одной – голубые с изображением ракушек. Поверх обоев декоратор пустил узорно золочёный толстый шнур. В камин вмонтированы красивые ракушки.
Родитель слабым голосом говорил дочке:
–Скажи сестре, чтоб выбирала наряды повеселее, не то своим унылым видом разгонит последних женихов. Есть у неё любимый цвет?
–Да, у Исидоры есть любимый цвет. Противно-серый называется.
В комнату вошла младшая дочь графа девятнадцатилетняя Исидора с белоснежными волосами и кукольной внешностью. Её тонкие чёрные брови привлекали внимание к большим серым глазам. На девушке вновь блёклое платье.
Граф заметил ей:
–Этот твой серый какой-то простоватый.
–Папа, я не люблю пошло-голубые тона,– возразила Исидора.
За ней вошёл доктор сорока лет, еврейского вида. Он осмотрел больного, поочерёдно посмотрел в глаза девушкам и спросил:
-Лорд Хит, Вам говорить правду или приукрасить немного, чтоб не сильно страшно было?
–Мы желаем слышать правду, мистер Бартоломью Сэлмсон,– чётко выговорила старшая дочь графа.
Тогда как Исидора пустила слёзы, пряча лицо в платок.
Врач перечислял болячки:
–В желчном пузыре – камни, судя по желтушному цвету лица и специфических болях, в моче – песок, это я сужу по анализу…В лёгких, видимо, известь…
Граф перебил доктора, хихикая:
–Скажите: где у меня глина, и я начну строиться…
–В человеке есть камни?– удивлённо переспросила Исидора,– Откуда они берутся?
–Сие неизвестно…Не у всех они заводятся…Хотя…жизнь в загрязнённом Лондоне, видимо, сказывается…– заблеял мистер Сэлмсон.
Больной въедливо придирался:
–Вот у Вас, доктор, у самого зубы не совсем белые, а это ведь говорит о том, что нарушен обмен веществ! Видимо, Вы ведёте нездоровый образ жизни. Да, доктор? Как на счёт выпивки, курения?
–Достопочтимый лорд, разговор не обо мне. А о Вас,– напомнил эскулап.
–А помните, что всем советовал Плутарх? «Самое полезное из напитков, самое вкусное из лекарств и приятное из продуктов питания – это вино»,– хитро припоминал Джон Уинд Хит.
–Херес под запрет, это крепкое вино, а вот вина послабже можно иногда…– говорил доктор,– Но не злоупотреблять! Иначе может быть даже летальный исход! Камни пойдут через печень, забьют её протоки, кровь и кожные покровы пожелтеют, а Вы упадёте в обморок, из которого навряд ли вернётесь…
Исидора зарыдала в голос.
Граф сморщился и сказал:
–Пишите свои рецепты, а ты, Элизабет, принеси реестр документов, я буду оформлять на вас с сестрой наследство.
После ухода врача старик пытливо посмотрел на младшую дочь и спросил:
–За Элизабет я почему-то спокоен, она вникла в дела банка, а на что хочешь потратить ты свои деньги?
–Я хочу открыть завод по изготовлению фарфора.
–Что за эпатажная выходка? Не шути так, дочь.
–Я серьёзно.
–Безумная затея! Ты ничего не смыслишь в этом деле!
–Я смогу.
–Исидора, ты – аристократка, а хочешь уподобиться выскочкам буржуа? Этим царькам, которые теряют голову от власти и творят чёрти что! Матерятся, дерутся, обзывают рабочих самыми последними словами, ну никаких этических ценностей!
–Папа, что за обскурантизм? За наукой будущее.
–Я не враждебен к науке, я боюсь за свои капиталы…Может, как все, займёшься сельским хозяйством?
Девушка усмехнулась, замотала головой и упрямилась:
–Не повторяйте ошибок – создавайте свои! Разве сельское хозяйство не приносит убытки? То наводнения, то ураганы, то засуха…
–Точно говорят: не пытайтесь понять женщину, она и сама не понимает половину из того, что творит! Запомни: ничто не обходится так дорого, как глупость.
–Папа, вспомни Исаака Ньютона, он был не просто физик, математик и астроном, но и государственным служащим! Совмещал научную работу с должностью директора Монетного двора.
–Ну, хорошо! Поедешь в город Дерби, там у меня есть друг, член Парламента и мэр того города Томас Риветт, он поможет тебе разыскать некоего француза-художника Андре Планше, он неплохо производил и разукрашивал костяной фарфор в графстве Стаффордшир, работая на Уильяма Литтера, ныне переехал к сестре в Дерби…
–Француз? Что делает в Англии француз?
–Его родители – беглые гугеноты. Из недорезанных,– уточнял граф, ухмыляясь,– Вот, если уговоришь этого француза, то строй для начала мастерскую…
–Откуда Вы, папа, знаете об этом человеке?
–Моя дорогая, я по должности знаю о том, что происходит в королевстве. Будешь всем говорить, что это не твой бизнес, а мой, ведь женщин не воспринимают всерьёз, тем более таких красивых и молоденьких. Но перед тем, как уехать, обещай съездить с сестрой хоть на какой-нибудь захудалый бал. Что у меня за девицы, которые не любят танцевать и веселиться? Надо подарить вам рубины в золоте, говорят, что они позволяют найти своего мужа и навсегда.
Исидора скуксилась:
–Выход в Свет? Увольте меня, это требует слишком много душевных усилий. Эта вычурная аристократия давит на меня своей фальшью отношений. Приторные, натянутые улыбочки, ужимки…фу!
–Я сказал: на бал!
–Как скажите, папа,– сконфузилась младшая дочь.
–Но, папа, Лондонский сезон закончился в августе. Все мероприятия в столице происходят с февраля по август,– напоминала старшая дочь,– Разве мы попадём в приличное место?
–Не ваша забота,– одёрнул её отец,– Всегда были и будут свадьбы, крестины и прочие праздники.
Исидора в здании женского движения за освобождение и равноправие разглядывала женщину, которую ей представили: феминистку Оливию Джонсон. Женщина средних лет, ничего особенного.
Элизабет рассказала ей о планах сестры и о протесте отца.
–Очередные ограничения для слабого пола?!– вскинулась Оливия Джонсон.
