Я не без иронии вопросительно уставилась Кайенбургу в лицо. Мол: «Вы что-то хотели, господин? Так будьте любезны выразиться яснее!»
Вопреки моим ожиданиям, немец не смутился. Он сделал ещё один пасс рукой, уводя мой взгляд в сторону, в тёмный угол комнаты, и быстро, повелительно спросил:
– Кого ты видишь?
А, так вы, герр, духов заказывали? Так бы сразу и сказали! Больше иронизировать про себя не пришлось, потому что я сразу их увидела – почти явственно.
– Рыцарей. На них доспехи и белые мантии с крестами, – привычно отрапортовала я.
Их был целый отряд, но большая его часть пряталась в тени, а вперёд выступали человека три-четыре.
Сам товарищ Бродов лично подробно знакомил меня с историей тайных орденов, и я поняла, что рыцари принадлежат к одному из древнейших.
– Они… Они… – Я подбирала подходящее слово. – Будто волшебники. Те, что впереди, волшебники и воины.
– Хайке, вы уверены? – переспросил Кайенбург уже безо всяких ужимок и вождения руками.
Ну, знаете ли! Да в них я уверена больше, чем в вас! Они симпатичнее.
– Уверена, господин Кайенбург.
За моей спиной еле слышно шептал по-тибетски переводчик. Не знаю, как он перевёл «рыцарей». Как «древних европейских воинов»? Точно, что как-то перевёл.
Внезапно, устремив взор на настоятеля, мой «экзаменатор» очень быстро произнёс по-тибетски короткий вопрос. Чудом я разобрала:
– Это верно?
– Несомненно, – степенно подтвердил настоятель.
Подумав, глава экспедиции спросил меня:
– Реликвии у них?
Я ещё не успела припомнить значения слова «реликвия», а ответ уже пришёл:
– Это нечто у них.
Немец вновь глянул в сторону лам – как мне показалось, несколько нервно. И сказал, обращаясь ко мне:
– Спасибо, Хайке! Не станем переутомлять вас. На сегодня достаточно.
Он снова повелительно провёл ладонью перед моим лицом. Ну прямо как Михаил Маркович, если не считать, что тот держал пальцы полностью развёрнутыми, а немец – хищно скрючивал. От свечи и рука господина Кайенбурга приобрела тускло-жёлтое свечение.
Я всё время мысленно подтрунивала над происходящим, чего практически не умела делать прежде. Объективно же, было от чего струхнуть! Да, меня учили сопротивляться и действию психотропных веществ, и нейроэнергетическим вмешательствам в сознание и подсознание. Я научилась отражать двойной удар: химический и нейроэнергетический, что продемонстрировала на экзамене. Глава экспедиции со всеми его способностями был мне по плечу. Однако воздействие лично настоятеля одного из самых сакральных ламаистских монастырей – сомневаюсь, что смогла бы выдержать! Тем более усиленное неизвестным веществом, наполнявшим лёгкие вместе с дымом свечей.
Но на Родине меня поддерживают с помощью Великих энергий. От меня скрыли это, провожая в путь, но я не могла не чувствовать! И Великие энергии, видно, были на моей стороне, потому что совместный эксперимент надо мной, считай, провалился. Видно, планировалось организовать мне встречу с какими-нибудь местными духами и посмотреть, как я буду с ними управляться, если не они – со мной. Но пришли совсем другие товарищи, и у фашиста с ламой возник конфликт интересов, поскольку первый явно не хотел раскрывать второму секреты древнего ордена, и второй это почувствовал. Тем не менее испытания на том не закончились.
Я уже почти не сопротивлялась подступавшему забытью, поскольку не находила опоры меркнувшему сознанию, а честнее – утратила волю к сопротивлению. Сзади на меня тяжело и душно, как во сне, навалились несколько человек и принялись запихивать онемевшее тело в большой сундук. Для этого пришлось согнуть мне ноги в коленях и подтянуть к груди, а голову наклонить. Так, на коленях, скрюченная, лицом вниз, я и оказалась плотно прикрыта крышкой сундука. Тьма, бесчувственность, беспамятство…
После отключения сознания душа, как положено, поднялась над телом, чтобы поразмяться. Но не та, самая лёгкая её часть, что обычно выходит во время сна, а та, гораздо более мощная и плотная, что покидает тело при начале его умирания. В отличие от яви, где я позорно размякла и потеряла контроль, теперь – воспарив над телом – я довольно неплохо сознавала происходящее.
На меня пристально уставился настоятель. Он не пытался воздействовать – он изучал. Немец ничегошеньки не видел и был вынужден терпеливо ждать.
Поразительно то, что настоятель оставался чётко в границах своего физического тела! Даже бордовое с жёлтым одеяние будто приросло к самой его сущности!
Таким образом, лама оставался стоять в помещении для тайных ритуалов, а я быстро и легко поднималась всё выше. Я чувствовала, что никто не держит меня, и понимала, что, пока не очнусь от забытья, могу погулять, где вздумается. Отчаянно хотелось побывать на Родине! Смотаться в город Куйбышев, где никогда не бывала и где сейчас в разгаре настоящее лето, повидать своих, напугать кого-нибудь из наших, кто сумеет меня заметить, и тут же, смеясь, успокоить.
Побыть среди своих и отдохнуть душой – такой простой план.
Блокирующая программа, которую я сама себе старательно ставила во время подготовки, сработала чётко. В сторону Родины нельзя даже глянуть – не то что полететь туда.
Я в растерянности остановилась. Чем же заняться? Погулять по горам? И так кругом бесконечные горы – уж больше полугода. Пройтись по монастырю – пошуровать в тайниках? Глупее не придумаешь!
Так я и продолжала скучно торчать на одном месте, зависнув над монастырём и созерцая знакомые окрестности.
Настоятель, хоть посвящённые и не подвластны течению времени, своим временем, видно, всё же дорожил. Поняв, что ничего интересного уже не произойдёт, кратко и холодно информировал немца о результатах эксперимента, и они разошлись, взаимно насторожённые. Затем настоятель отдал соответствующие распоряжения. Меня вынули из гробообразного сундука, распрямили, вынесли на воздух. Душа стремительно и с неприятным ощущением трения всосалась обратно в тело – вся, кроме той, самой лёгкой, части, которая отвечает за здоровый сон.
Очнулась я при свете серого утра в просторном помещении с окном. Помещение было завалено постелями, рюкзаками, множеством вещей: одна из спален немцев. Никого. Нет, кто-то всё же ворочается в углу. Молоденький монашек в заношенной, тёмной от грязи рясе – моя «сиделка». Я быстро прикрыла веки, пока он ничего не заметил, и прислушалась к себе.
Физическое состояние хорошее, сознание – ясное. Всё произошедшее вчера в тайных покоях монастыря казалось нереальным – сродни тяжёлому сну, а недавний сон – ярким и осязаемым. Прокачала энергетические каналы и чакры. Энергия шла легко.
После того случая я больше не видела настоятеля. В первые дни в монастыре, ещё до появления немцев, я ощущала интерес к своей персоне некоего высокого духовного лица и была убеждена, что настоятель лично сканирует меня – с любопытством и весьма непринуждённо. Теперь же, после испытания свечами и ящиком, никакой высокопоставленный лама рядом с моим энергополем не появлялся. Ламы больше не устраивали мне мрачных и устрашающих проверок, а относились по-прежнему доброжелательно. Не то с облегчением, не то с чувством выполненного долга, они «сдали» меня своим гостям.
Начальник же немецкой экспедиции, наоборот, принялся экспериментировать с моими способностями на разные лады. Он придумывал испытания, сходные с тем, чем я занималась в Лаборатории: всяческие «угадайки», считывание информации, предсказания. Как правило, мне всё это давалось легко и нравилось. Я должна была показать «товар лицом» – большую часть своих возможностей! Атмосфера игры, увлечённости делом напоминала Лабораторию, и мне порой становилось стыдно от того, что в общении с матёрым фашистом я не испытываю гнева и отвращения. Меня так и учили, что не должна испытывать, но всё же… Вместе с тем я не успокаивалась: в душе жила насторожённость и готовность к подвоху. Но подвохов герр Кайенбург пока не устраивал. Единственной темой, которую он старательно обходил в своих занятиях со мной, был спиритизм. Он уже тогда смекнул, что с моей помощью можно выведать кое-какие нужные рейху секреты, и не собирался заниматься этим, находясь на чужой территории.
