– Пожалуйста… – Ее срывающийся голос проник сквозь туман сладострастия.

Эш немедленно убрал руку. Хватая воздух ртом, приподнялся на локте, сел.

– Простите.

Нашарив халат, просунул руки в рукава. Судя по тому, что ткань едва прикрыла его ягодицы, когда он встал, Эш догадался, что надел халат неправильно.

– Ничего страшного, – сказала Эмма. – Честно. Мы можем продолжать.

– Нет. Я был слишком настойчив и тороплив.

Он подумал, что неплохо бы найти свечу, но оставил эту затею. Его глаза почти привыкли к темноте, и он смог найти путь до двери.

– Но…

– Подождем до завтра.

Он открыл дверь, вышел и прикрыл дверь за собой. Несколько раз глубоко вдохнул, чтобы обрести душевное равновесие. Но, сделав первый шаг вперед, обнаружил, что что-то держит его сзади.

Проклятье. Пола халата зацепилась за ручку двери. Он стукнулся головой о дверной косяк. Неужели брак делает всех мужчин такими глупцами? Или он один такой дурак? Эш повернул дверную ручку.

– Вы передумали? – спросила Эмма.

– Нет, – ответил он, защищаясь. – Я вернулся, чтобы сказать вам, что не передумал.

– О-о?..

– Вам не нужно бояться, что я вернусь сегодня.

Он захлопнул дверь, чтобы не слышать ее ответа, но ее голос настиг его в коридоре:

– Как скажете.

Свое неудовлетворенное желание Эш вынес из дома в ночь. Он приготовился было облегчить свое состояние посредством руки, однако мысль об этом показалась ему мерзкой. Единственным достойным выходом было измотать себя долгой прогулкой.

Герцог держался боковых улиц и переулков, проходил задними дворами – воротник пальто поднят, шляпа надвинута на самые брови. Мало-помалу напряжение в паху отпустило. Однако ее «пожалуйста» не давало ему покоя.

«Пожалуйста…»

Он сразу же пошел на попятный, поскольку не знал, знак ли это наслаждения или боли. Ее срывающееся дыхание намекало на первое. Но такого же никак не могло быть!

Во-первых, Эмма была невинна. Во-вторых, она была дочерью священника. В-третьих, она была невинной дочерью священника. И в-четвертых, он чудовище с жуткими шрамами и дурным нравом. Пусть даже фантастически богатое чудовище, которое вынудило ее выйти замуж по расчету, не дав себе труда хоть немного за ней поухаживать.

Должно быть, он сделал ей больно, или напугал, или – что было унизительнее всего – показался ей отвратительным.

В лучшем случае он был слишком настойчив: лез напролом, не считаясь с тем, что для нее это в первый раз.

Эш не пропускал возможности пнуть все камни, что встречались ему по дороге, пока не уперся ногой во что-то мягкое. Он не стал останавливаться и проверять, но теперь ограничивался тем, что тыкал в препятствия тростью.

Ему следовало пересмотреть свой план. В постели действовать медленно, пусть даже ожидание стало бы для него пыткой. Если он будет слишком напорист, слишком скор и она замкнется, тогда все будет напрасно. Он не оставит законного наследника, и отцовское наследство пропадет после его смерти.

Об этом нельзя даже думать. Он не допустит, чтобы это случилось.

«Пожалуйста…»

Слово эхом отдавалось в его мозгу. По спине прошла дрожь нового возбуждения. Он мысленно встряхнулся.

«Она вздыхала вовсе не от наслаждения, болван!»

Это всего лишь его отчаяние, одиночество да измученное воздержанием воображение. Вот что заставляло его цепляться за призрак любви.

Он шагал мимо закрытых на ночь рядов Овечьего рынка, тростью отшвыривая со своего пути отбросы.

Трость угодила в кучу тряпья – куча тряпья зашевелилась, потом поднялась, превратившись в фигурку юной девушки. Без сомнения, семейство оставило ее на ночь возле лавки, чтобы приглядывала за товаром.

– Что надо?.. – Девушка подтянулась, принимая сидячее положение, протерла глаза и уставилась на него. Заморгала, силясь рассмотреть.

И вдруг завизжала так пронзительно, что вполне могла бы пробудить покойника.

– Не бойся, – сказал Эш. – Я не хотел…

Она замолчала, набирая в грудь побольше воздуха, и издала новый вопль, от которого заложило уши. Неподалеку зарычали и залаяли собаки.

– Успокойся, дитя. Я не собираюсь…

– Уходи! – Она лягнула его в ногу. – Уходи! Не трогай меня!

– Ухожу. – Он выудил из кармана несколько монет, положил их на дощатый прилавок и поспешно удалился. Стук его сердца был как удары колокола.

«Видишь? – корил он себя, убравшись подальше из злосчастного переулка. – При моем появлении дети начинают кричать от страха. Собаки воют, будто я черт. Теперь ни одна женщина не станет добиваться моей любви… даже в темноте. Ни в парке при свете дня, если уж на то пошло, ни на море, ни на суше. Она тебя не хочет, Эшбери. Господи, какой же ты безнадежный идиот».

Где-то неподалеку зазвенело разбитое стекло. Он замер на месте, прислушиваясь. В том же направлении послышался грохот, потом грубый крик.

Эш нахмурился и быстрым шагом пустился в сторону источника шума. Трость держал наготове.

Из-за чего бы ни вышла потасовка, ему все едино. Зато, возможно, он найдет желанное развлечение.

На следующее утро Эмма заставила себя выйти в утренний салон. Похоже, именно этого от нее и ждали. Когда она вошла в залитую солнцем комнату, ее взгляду представились роскошная обивка с кистями и тесьмой, вазы с цветами… Но она направилась к самому скромному предмету обстановки салона – секретеру.

Отлично. Ей нужно написать письма.

Эмма присела к письменному столу, достала лист бумаги, сняла крышечку с чернильницы и обмакнула в чернила перо.

Ее первой заботой было послать записку, чтобы обнадежить мисс Палмер, однако Эмма не совсем понимала, как это сделать. Письмо, доставленное из Эшбери-Хауса, вызовет всеобщее недоумение, ведь о существовании герцогини Эшбери пока никому не известно.

И в дом к Палмерам приехать было бы неразумно. В глазах хозяев и прислуги Эмма была портнихой. Когда распространится новость о женитьбе герцога Эшбери, тогда, может быть… Но не сейчас.

Фанни? Да. Она напишет письмо и вверит его заботам Фанни. Пусть передаст его мисс Палмер, когда та снова появится в мастерской.

Когда с этим делом было покончено, Эмма взялась за другое послание.

Это письмо запоздало на шесть лет.

«Дорогой отец. Мы давно не говорили друг с другом…»

Так ли уж давно? Напротив, совсем недавно, судя по тому, как трудно дается ей это письмо.

«Дорогой отец. Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии…»

Эмма уставилась на строчку. Она столько раз желала ему покрыться язвами, что теперь не была уверена, уместно ли писать о здоровье. Очевидно, и вежливое приветствие не отвечало ее настроению. Она скомкала лист бумаги и начала заново.

«Отец. Помнишь ли ты тот день, когда мы виделись в последний раз? Если нет, позволь напомнить. Ты выгнал меня под дождь, отлучив от родного дома, и сказал, что ни один приличный мужчина не захочет меня знать. Что ж, имею некоторое удовольствие сообщить вам, сэр, что вы жестоко ошиблись. Я все же понадобилась кое-кому, и этот кое-кто – герцог».

Эмма снова засомневалась. Действительно ли она так уж нужна герцогу? Ведь брак у них исключительно по расчету, не более того. Ему только и нужно, что спать с ней.

Ее мысли обратились к неудачной попытке скрепить брак в первую ночь. Предполагалось, что это будет формальный акт, но его прикосновения были ласковыми, деликатными, его руки рассказывали совершенно другую историю, нежели грубые, циничные слова. И она отвечала ему, пусть и невольно…

Эмма так давно была одинока. У нее никого не было. Ничьи руки ее не касались.

Она ждала.

И герцог пробудил ее желания. Но в тот миг, когда она была готова уступить, он почему-то остановился. Похоже, ее реакция шокировала его или по меньшей мере вызвала неудовольствие.