Оливия положила руку Еноху на плечё и нахмурев брови заглянула в его глаза:

— Ты обещал! — Жалобно прошептала она.

Парень чувствовал вину в своих поступках, парою он сам не замечал своей грубости, но рано или поздно жалел об этом.

— Прочти. Я помню. — Положил он свою ладонь поверх её.

Девушка слабо улыбнулась.

— Если это так, то получается…немцы уже здесь. — Неуверенно проговорила Эмма.

Сию же секунду послышался голосок Бронвин, которая окликнула друзей с конца коридора.

— Ребята, кажется все очень плохо. — Проговорила девочка раскрыв окно, и выставляя друзьям на показ пылающий от огня горизонт за деревьями.

Все ахнули и подбежали к окну.

Неизбежно случилось.

— О, птица! — Прошептала Эмма.

Тем временем Ганс все дальше тащил за собой Алму, которая уже в ушах слышала шум своего серцебиения, у нее даже начало колоть в правом боку.

Женщина заметила как он ускорял ритм движения, они отошли уже далеко от пылающего городка и звуки голосов, наполнявшие его, постепенно становились тише.

Ещё немного и они подойдут до её дома, этого нужно было непримено избежать.

Дождь давно закончился, воздух был влажным и слегка прохладным.

Немец что-то бормотал себе поднос, укратко посматривая на Алму.

Женщина уже не знала чего можно ожидать от него.

Вдруг, он резко остановился, и Алма вместе с ним.

Он сошел с дорожки на траву, сбрасывая винтовку на землю.

Ганс посмотрел в даль, на пылающий город, и ухмыльнулся.

— Es ist romantisch. (Вполне романтично.)

— Что? — Женщина позабыла о том, что она в данный момент являлась «немецкой женщиной».

Ганс приподнял одну бровь, и поставив руки на пояс в ответ переспросил:

— Was? (Что?)

— Tut mir Leid, ich kann auch auf Englisch und Deutsch sprechen, so ein Brei zwischen diesen Umzügen, der ganze Kopf ist vollgestopft. (Извини, порою я могу говорить и на английском и на немецком сразу, такая каша между этими переездами, вся голова забита.)

Ганс кивнул.

Наверное такая версия ему пришлась по душе, так как он не хотел придираться к ней.

Алма услышала шорох из заросли деревьев, спинами к которой стояла она и Ганс.

Она насторожилась. Шорох был похож скорее на то, будто кто-то наступил на сухую ветку, и она треснула.

Насколько она знала, живность в этих лесах не кипела.

— Weißt du, Alma, du bist ziemlich hübsch, oder besser gesagt, die schönste Frau, die ich in den Monaten im Krieg getroffen habe. (Знаешь Алма, ты довольно красивая, вернее, самая красивая женщина что я встретил за месяцы на войне.) — Произнёс он, не смотря на неё, устремив взгляд в горизонт, на полыхающий городок.

— Danke, Hans, ich freue mich. (Спасибо, Ганс, мне приятно.) — Неуверенно произнесла она. — Tut mir Leid, aber ich muss gehen, ich muss meinen Bruder finden. (Извини меня, но мне нужно идти, нужно найти брата.)

Женщина дёрнулась в сторону городка, но Ганс схватил ее за запястье руки, не дав сделать шагу.

— Weißt du, wie der Krieg einen Mann erschöpft? (А знаешь как война изматывает мужчину?) — Он на мгновенье замолчал, давая Алме прояснить его фразу. — Nein, ich bin nicht über die Schwierigkeiten im Kampf, dafür habe ich Ausdauer. Etwas angenehmer, wenn eine Geliebte Frau in der Nähe ist, umgibt dich, warm, Sorgfalt, Liebe. (Нет я не про сложности в бою, на это у меня есть выносливость. Нечто более приятное, когда любимая женщина рядом, окружает тебя, теплом, заботой, любовью.)

— Vermisst du deine Frau? (Ты скучаешь по своей жене?) — Алма начала надеятся на психологическую беседу.

— Ja, Andrea, wie ich es vermisse, ist seit 3 Jahren. (Да, Андреа, как мне ее не хватает, вот уже как 3 года.)

Алма молчала не долго:

— Gott, Hans, es tut mir Leid. (Боже, Ганс, мне очень жаль.) — Посочувствовала Алма.

— Ich habe mich gedemütigt, aber der Schmerz ist nicht vorbei. (Я смирился, но боль не прошла.)

— Wir müssen weiterleben, ich bin sicher, dass Sie dich glücklich sehen möchte. (Нужно жить дальше, я уверена, она хотела бы видеть тебя счастливым.)

— Ich weiß (Я знаю.) — С этими словами он привлек ее к себе и обнял.

Алма не смело обняла его в ответ.

Она сочувствовала ему, и отгоняла тревожные мысли об Альфреде.

На мгновенье она почувствовала себя на месте Ганса.

Она быстро отбросила эту затею прочь.

«Он жив» — внушала она сама себе.

Углубившись в воспоминания она сильнее прижалась к Гансу, невольно представляя Альфреда на его месте.

Их вечерние посиделки на холме, как он прижимал ее к себе согревая, и говоря красивые слова.

А как же она любила когда он ей рассказывал поэмы или стихи!

Это всегда успокаивало её.

Бывало, встретятся они на всё том же холмике, откуда рассматривали созвездия, он видел как она была огорчена, сразу рассказывал ее любимые стихи, которые учил ночами пока не смог рассказать без запинки.

Эта девушка была смыслом его жизни, он жил ради нее, он жил для неё.

«Жил, и будет жить» сказала себе Алма.

Она вздрогнула, когда почувствовала руки Ганса, гуляющие по её спине.

Женщина попыталась отстраниться, но немец крепко сжимал ее в своих объятьях.

— Hans? (Ганс?) — Прошептала она, отчаянно выбиваясь из его рук.

Мужчина нащупал пальцами, пуговицы на ее пиджаке, и принялся растёгивать их.

— Was machst du? (Что ты делаешь?!) — Алма уже понимала что эта игра стремительно набирала обороты в его пользу, так нельзя оставлять.

Мужчина повалил ее на мокрую траву, устроившись сверху, он впился губами в её тонкую шею.

Женщина отчаянно что-то лепетала, уже не боясь бить его руками в грудь.

Растегнув пиджак, он опустился губами к её ключицам, постепенно опускаясь ниже:

— Auch sehr schön… (Даже очень красивая…) — Прошептал он.