Должно быть она взволнована, или испугана…

Альфред сидит один в гостиной, окутанный её мраком. Лишь одна лампа горит в этой комнате. В самом дальнем углу помещения, её свет практически не доходит до него.

Только синева вечера за окном…

Они встретились взглядами, когда Алма стояла ещё в дверном проёме.

Беспокойство? На её лице написано беспокойство?

Но за кого или из-за чего?

С полминуты они молчат. Смотрят друг на друга.

Он — потому что не знает как начать диалог, она — терзаемая сомнениями. Алма посчитала, что Альфред ещё с порога налетит на неё с объятьями. А сейчас, сейчас он даже не улыбнулся…

Настораживало.

— Где дети? — спросила она.

Имбрина прекрасно знала, что её любимый позаботился о её подопечных, но спросила этот банальный вопрос, лишь для того, чтобы хоть как-то разрядить нависшую обстановку.

— Готовятся ко сну. — монотонно произнёс он, снова отвернувшись к окну.

Алма прошлась в глубь комнаты, к нему, поближе. Ноги сами ведут себя сесть не рядом, а напротив.

Он слишком серьёзен. Слишком пугает.

— Я смотрю вы хорошо поладили, скоро они с тобой и во мне не будут нуждаться. — она усмехнулась.

Альфред шумно вздохнул.

— А ты куда-то собираешься? — ответил он.

Мужчина внимательно посмотрел на неё, и по её коже пробежался холодок.

Странное чувство внутри неё нарастало.

Алма нахмурились.

— Что? Нет. — замотала она головой, и, достала из кармана трубку и коробочку спичек.

Разговор обещал быть долгим.

Алма, конечно, догадывалась о чём зайдёт диалог.

Конечно, Альфред хотел знать то, что происходило за закрытой дверью, каков оказался исход…

— Я видел. — он не станет ждать, скажет на прямую. — ты целовала его. По своей воле. — холодный, пронзающий взгляд направлен сквозь неё.

Алма поднимает на него глаза, застывая, с зажжённой спичкой в руках. В зубах крепко сжата курильная трубка, от удивления бови сами уползли вверх.

— Что? — переспрашивает она.

Последние события помнились смутно. Словно как ненужный разговор, она постаралась забыть всё, но по щелчку пальцев это не срабатывало.

Ты целовала его. По своей воле. Эта фраза эхом прозвучала в её голове.

Словно обвинение её восприняла Алма.

Как он только может так думать?

Она чувствует тепло у кончиков пальцев. Огонь подошёл слишком близко. Сделав пару резких движений рукой, спичка потухает.

— Ты целовала…его. — Альфред хочет назвать имя, но не может.

Не хочет. Не видит в этом нужды.

Алма всё поняла. Больше объяснений и не требовалось.

Она откладывает трубку обратно в карман.

— Да. Всё именно так и было. Я должна была заставить его поверить в то, чего не могло случиться. — она внимательно на него посмотрела, словно на провинившегося ребёнка. — Эта мысль не могла посетить твою бурную фантазию?

— Почему ты постоянно берёшь всё на себя? Я могу… — он не успевает договорить, Алма перебивает его.

— Меньше всего, мистер Грин! Меньше всего я хочу, чтобы те, кого я люблю пострадали по моей халатности. Свои проблемы я предпочитаю решать сама! — она говорила страстно, уверено. Её глаза блестели от слёз.

Оклеветанная, она отвернулась к окну.

В первую очередь её задевает то, что он неуверен в ней, то, что он посчитал правдой ложные мысли. По собственному желанию она готова целовать только его, Альфреда…

Тогда это было вынужденным поступком, проступок, который она совершила переступив через себя…

Альфред молчал.

Он, конечно, не хотел сделать ей больно. Он хотел разобраться во всём. Ему не нравилось, что в их, если это можно так назвать, отношениях была какая-то непонятность.

Альфред почувствовал вину. Он, конечно, толком не мог понять и увидеть всей картины, что творилась за той дверью. Он не мог прочувствовать на себе весь тот страх и ужас, что перенесла она, пребывая те минуты с Гансом.

Он не прав. Он не юноша, чтобы обижаться из-за таких пустяков и раздувать скандал по собственным вывода, следовало сесть и поговорить.

Альфред безумно рад, что сон Горация, от части, оказался кошмаром.

Действительно, сон отчасти оказался кошмаром! Она живая, здоровая, сейчас сидит перед ним, а он…

Идиот, сказал он сам себе в уме.

Альфред встаёт с кресла и подсаживается позади неё, обнимает за подрагивающие плечи. Его губы касаются кожи её бледной шеи, аккуратно целует.

— Я кретин, Алма, — шепчет он, — я кретин.

Имбрина оборачивается на него. И снова перед ней именно он.

Эти добрые, смеющиеся глаза, тёплая улыбка… Она обнимает его, прижимается ближе, вдыхает его одеколон.

— Прости меня… — шепчет она, прижимаясь ближе к его груди, — прости…

— Ты не виновата. Всё хорошо. — он сгребает всю её в охапку, словно боясь, что кто-то вздумает её украсть. Он не позволит. Больше не позволит.

Слишком долго он ждал, слишком долго искал, слишком долго кормил себя надеждами и мечтами.

— Он больше не вернётся. Никогда. — она шепчет всё так же, тихо, словно извиняясь.

Сейчас он не станет ничего расспрашивать, потом, чуть позже.

Она жива и она рядом с ним, большего и не нужно.

========== Жизнь которую так долго искал. ==========

Прошло полгода.

За это время очень многое изменилось.

Понемногу, но островок снова забурлил жизнью, страшные события отходили на задний план, но шрамом врезались в память людей.

Война ещё шла, но почему-то было спокойствие. Чувство, будто всё самое страшное осталось позади.

Порт снова начал свою работу, разгромленные лавки и дома восстанавливались; всё постепенно возвращалось к жизни, вместе с пришедшей весной.

В этом году апрель выдался на редкость тёплым и солнечным.

Дети с интересом принялись возводить прежний вид своего дома.

Они отколачивали доски от оконных рам, убирали разросшиеся сухие сорняки перед домом.

Это место зацветёт ещё лучше, чем было.

Они, как огромная странная семья, будут жить и помогать друг-другу.

— Вон в том углу, прямо под деревьями, мы построим садовые качели. А вон там, — Альфред указал на пустующую землю, около дома, — у нас будет беседка. — воодушевленно говорил мужчина, смотря на Алму

Имбрина стояла перед ним, скрестив руки на груди, улыбалась. Она чувствовала, что теперь в её жизни будет светлая полоса.

Теперь всё будет иначе. Теперь не нужно прятаться от кого-то, теперь не нужно по ночам, заглядывая поминутно в окна, и с тревогой ждать. Все рядом, все здесь.

— И ты обещаешь выполнить всё вышеперечисленное? — она скептически приподняла одну бровь, глядя на Альфреда.