Велосипеды – они ведь как черепахи. Переверни черепаху на спину, и без чужой помощи она уже ни за что не поднимется на ноги, так же и велосипед.

Цинк бросил кусачки и подбежал к велосипеду. Он уже прислонял машину к перилам крыльца, от которого ее увел тот белый парень, когда из-за поворота, скрежеща шинами по мокрому асфальту и бешено вращая мигалками – «Бе-ги, бе-ги», назойливо выла сирена, – вылетел полицейский автомобиль, и свет его фар пригвоздил Цинка к месту.

Еще раньше, чем автомобиль полностью остановился, дверца пассажирского места распахнулась и оттуда выскочил полицейский в форме. На ходу он вытаскивал пистолет. Используя машину как прикрытие, он вскинул руку с оружием и прицелился в Цинка.

– Стой, где стоишь, парень! – закричал он. – Даже моргать не вздумай.

Цинк был причастен к тайнам. Он слышал голоса огней. Он знал, что, глядя на мир одним уголком глаза, можно увидеть больше, чем когда пытаешься заглянуть ему прямо в лицо. И все полицейские, которых он когда-либо видел в жизни, действительно походили на Элвиса как две капли воды. Но и у него была своя защита, иначе он не продержался бы на улице столько лет.

У него был талисман на счастье. Крохотная оловянная подвеска в виде обезьянки, которая жила в коробке с хлопушками еще в те времена, когда призы в них были настоящие. Подарок Люсии. В ту ночь, когда его сцапали Элвисы, он забыл ее дома. Но он не так прост. Сегодня обезьянка у него с собой.

И он опустил руку в карман, чтобы достать талисман и разбудить его магию.

– Ну ты прямо как маленькая, – заявила Сью, когда они вернулись к столу за куртками.

– Так подыграй мне, – ответила Джилли.

– Я с тобой?

Джилли кивнула. Голос Урсулы, соседки Цинка, неотступно звучал у нее в мозгу:

«Нет никаких правил».

Но что-то подсказывало ей, что по крайней мере одно правило все же есть и оно вот-вот сработает, молниеносно и неотвратимо, как сорвавшаяся с натянутой тетивы стрела.

– Пошли, – бросила она, едва ли не выбегая из клуба.

Полицейский Марио Идальго был новичком – сегодня пошел третий месяц его работы на участке, – и, хотя во время дежурства ему уже приходилось доставать из кобуры пистолет, стрелять служебный долг не призывал его ни разу. У него были все задатки хорошего полицейского. Он был добросовестен и уравновешен. Улица еще не ожесточила его, хотя за восемь недель патрульной службы он успел кое-что повидать.

До сих пор Идальго и впрямь демонстрировал редкую выдержку, но тут, когда он увидел, как парнишка в мешковатой куртке лезет в карман, его вдруг будто током ударило.

«Пистолет, – пронеслось у него в мозгу. – У парня оружие».

Этого было достаточно.

Его палец уже давил на спусковой крючок табельного 38-го, когда парнишка вынул руку из кармана. Идальго хотел остановиться, но его собственная рука уже не повиновалась ему, между ней и мозгом словно прервался какой-то контакт.

С оглушительным грохотом пистолет выстрелил.

«Поймал, – подумал Цинк, когда его пальцы сомкнулись на крохотной оловянной обезьянке. – Поймал свою удачу».

Он уже вытащил ее из кармана, как вдруг что-то ударило его в грудь. Удар сбил Цинка с ног и отбросил к противоположной стене с такой силой, что стало нечем дышать. Жгучая боль огнем пробежала по нервам. Ладони судорожно сжались и снова разжались, талисман выпал, тело скользнуло вдоль стены и замерло на мокром тротуаре.

Прощай, верный друг, прощай, рыдали огни.

Он не столько увидел, сколько почувствовал, как вертится в небесной вышине звездное колесо, и услышал голоса звезд, вторящие электрическим голосам уличных фонарей.

«Моя очередь стать свободным», – подумал он, когда в его мозгу открылся светящийся тоннель. Он чувствовал, как его затягивает туда и он падает, падает, падает…

– Прощай…. – сказал он, подумал, что сказал, но ни звука не сорвалось с его приоткрытых губ.

Только струйка крови потекла и смешалась с каплями дождя, который припустил не на шутку, будто тоже спешил проститься.

Вертящиеся красные огни полицейских мигалок сразу сказали Джилли, куда надо идти. Кругом было полно автомобилей, патрульных и простых, приехала даже одна «скорая помощь», и все по тому же делу, что и она. Лу она заметила не раньше, чем он подошел и положил руку ей на плечо.

– Не надо туда ходить, – сказал он.

Но Джилли на него даже не взглянула. Только что его рука сжимала ее плечо, а в следующий миг она стряхнула ее и пошла дальше.

– Это… это Цинк? – спросила Сью.

Джилли не задавала вопросов. Она знала. Без слов. И даже не видя тела.

Какой-то полицейский двинулся было ей наперерез, но Лу сделал ему знак отойти. Боковым зрением она заметила другого полицейского, он сидел в машине и плакал, однако смысл этой сцены как-то не дошел до ее сознания.

– Я думал, у него пистолет, – всхлипывал он, когда она проходила мимо. – О господи. Я думал, мальчишка пистолет вытаскивает…

И вот она уже стоит над телом Цинка, таким хрупким, руки и ноги разбросаны неловко, как у тряпичной куклы, забытой в темном углу детской. Опускается рядом с ним на колени. Что-то сверкает на мокром асфальте. Крохотная оловянная обезьянка-талисман. Не раздумывая, Джилли протягивает руку и сжимает ее в кулаке, быстро, пока никто не заметил.

– Джилли, пойдем, – сказал подошедший сзади Лу. Помог ей встать.

У нее не укладывалось в голове, что эта пустая оболочка, неподвижно лежащая на асфальте, имеет какое-то отношение к Цинку, такому неунывающему, полному… жизни.

И только когда Лу повел ее прочь от тела, пришли слезы и соленым дождем пролились на ее щеки.

– Он… он не угонял… велосипеды, Лу, – всхлипывала она.

– Что же он тогда тут делал? – отозвался полицейский.

Часто, разговаривая с Цинком, Джилли буквально чувствовала исходившую от него магию. В такие минуты она верила в то, что чудеса, о которых он рассказывает, существуют, и неважно, видит она их или нет.

«Больше такого никогда не будет», – подумалось ей.

– Он просто… отпускал их на свободу, – выговорила она.

Его магия наверняка умерла вместе с ним. И все же ей казалось, что стоит пристальнее вглядеться в темноту, и она увидит его на бродячем велике во главе колонны велосипедов, которые, влажно поблескивая металлическими рамами, подмигивая красными огнями рефлекторов, разбрызгивая шинами воду из луж, уходят по мокрой от дождя улице за ним, на волю.

Огибают угол и скрываются из виду.

– Хорошие у парнишки дружки были, ничего не скажешь, – услышала она слова детектива в штатском, который разговаривал с полицейским в форме. – Слиняли со всеми велосипедами, а его подставили.

Но Джилли не верила, что все было именно так. Не сегодня.

Сегодня они ушли на свободу.

Ну и Польша.

Так любила говорить мать Лори. Большая Хомячиха (прозвище, которое придумала ей дочь) была неисправимой сталинисткой и свято верила: какие бы тревожные известия ни приходили из Польши и от Солидарности, все это происки ЦРУ, наркоманов, драже «М&Мs», телесериалов… короче, причина в чем угодно, только не в реальных противоречиях между поляками и их совсем не демократическим режимом. Дошло до того, что она восклицала «Ну и Польша!» по поводу и без повода, не обращая внимания, существует ли вообще какая-нибудь мыслимая связь между предметом разговора и положением дел в этой стране.

Скоро ее любимое присловье вошло в привычку у всей семьи, так что и сами Снеллинги, и все их друзья и знакомые повторяли его a proposito просто так, к слову. А вы так и не поняли, в чем суть?

Наверное, это потому, что вы никого из них не знаете.

– Только послушайте: «БИГФУТ В ВЕРХНЕМ ФОКСВИЛЛЕ», – прочитала Лори заголовок пятничного выпуска «Дейли джорнал». – Бигфут. Просто не верится! Нет, я серьезно, вот вы верите?