– Надо же, и как это я раньше не додумалась поставить тебе ультиматум, – приветствовала меня она. – У тебя вид кота, поймавшего наконец-то свою мышь. Ну, как прошел вечер?

– Лучше не бывает.

Оставив футляр со скрипкой у порога, я подошел и встал у нее за спиной, чтобы разглядеть картину. На белом еще холсте выделялся карандашный эскиз уличной сценки в районе Кроуси. Знакомое место – угол МакКенит-стрит и Ли-стрит. Иногда я там работал, по большей части весной. Но в последнее время там обосновались ребята, которые называли себя «Разбитые сердца» и играли рокабилли.

– Ну? – не выдержала Джилли.

– Что ну?

– Жажду пикантных подробностей, вот что.

Я кивком указал на холст. Она уже начала прорисовывать красками задний план.

– А «Разбитые сердца» тоже будут?

Джилли шутливо ткнула меня кистью в бок, отчего моя джинсовая куртка украсилась типичным для Кроуси краснокирпичным пятном.

– Колись, Джорди, сынок, а не то поколочу, Богом клянусь.

Я знал, что с нее станется, а потому присел на подоконник и, пока она работала, рассказал все по порядку. За разговором мы опустошили кофейник фирменного напитка из высушенной кофейной гущи, который Джилли громко именовала «кофе по-ковбойски». Горечь неимоверная, так что я даже положил две ложки сахара вместо обычной одной. Но все лучше, чем ничего. У меня-то дома вообще было шаром покати.

– Люблю истории с привидениями, – сказала Джилли, когда я умолк.

С домами в основном было покончено, и она склонилась над холстом, спеша прорисовать кое-какие мелкие детали, пока не ушло утреннее солнце.

– По-твоему, оно было настоящее? – спросил я.

– Как посмотреть. Вот Брэмли говорит…

– Да знаю я, знаю, – перебил я ее. Диковинные истории о Брэмли я выслушивал чуть не ежедневно, если не от своего брата Кристи, так от самой Джилли. Та просто без ума была от его теории договорной реальности, суть которой заключалась в том, что все окружающее существует исключительно потому, что мы договорились так считать.

– А что, разве не так? – продолжала тем временем Джилли. – Сэм видит привидение, отчасти потому, что ожидает его увидеть, а ты – потому, что неравнодушен к девушке и хочешь подтвердить, что оно и впрямь появляется там, где она сказала.

– Ну хорошо, а вдруг это не привидение, тогда что?

– Да что угодно. Оползень во времени – это когда часть прошлого как бы сползает в настоящее. А может, это бродит неупокоившийся дух человека, который не закончил какое-нибудь дело. Но, судя по тому, что сказала тебе Сэм, это скорее всего времяскок.

Она повернулась ко мне, и я, завидев ее ухмылку, сразу понял, что словечко отчеканила она сама. Выразив взглядом должную степень восхищения, я переспросил:

– Время что?

– Времяскок. Ну, знаешь, бывают такие пластинки, которые всегда заедает на одном месте, так что иголка прыгает. Вот и время так же, только для этого нужны особые условия.

– Например, дождь.

– Точно. – Внезапно она бросила на меня настороженный взгляд. – А Кристи случайно не собирается писать об этом?

Мой брат, как и сама Джилли, коллекционирует всякие чудные истории, только он их записывает. Мне не раз доводилось быть свидетелем их ожесточенных споров о том, каким именно путем должна передаваться легенда: из уст в уста или в письменном виде.

– Понятия не имею, я его больше недели не видел, – ответил я.

– Смотри у меня.

– И что ему надо, этому духу, как ты думаешь? – вернулся я к прежнему разговору. – Сэм считает, он чего-то ждет.

Джилли кивнула:

– Ждет, когда кто-нибудь поднимет звукосниматель времени. – Должно быть, лицо у меня стало совсем несчастное, потому что она поспешила добавить: – Ну придумай что-нибудь другое, если можешь.

Пришлось признаться, что не могу:

– А как это сделать? Просто подойти и заговорить, или надо до него дотронуться, или еще как?

– Откуда я знаю, может, так, а может, и по-другому. Только осторожнее надо быть.

– Почему это?

– Понимаешь, – Джилли снова повернулась к холсту спиной, но на этот раз в ее глазах не было и тени усмешки, – такой дух может утянуть человека за собой туда, откуда он приходит, и тот навсегда останется пленником его времени. Или освободит духа, а сам станет времяскоком.

– Этого еще не хватало.

– Вот именно, – ответила она и вернулась к картине. – Слушай, не помнишь, какого цвета вывеска у Даффи на МакКенит-стрит?

Зажмурившись, я попытался представить, как она выглядит, но перед моими глазами вставало только мокрое от дождя лицо вчерашнего призрака.

Недели две стояла сухая погода. Отличное было время. Все вечера и выходные мы проводили с Сэм. Иногда выходили куда-нибудь, пару раз с Джилли, один – с компанией Сэм. Как я и надеялся, девушки отлично поладили, да и почему, спрашивается, должно было быть иначе? Ведь они обе были особенные. Уж я-то знал.

В то утро, когда погода наконец испортилась, у Сэм был выходной. Накануне я впервые остался у нее. Это была наша первая ночь любви. Когда я проснулся, ощущая тепло ее тела, мне показалось, что так было всегда. Сэм приоткрыла глаза, сонно улыбнулась и забралась поглубже под одеяло, а я встал и пошел на кухню варить кофе.

Когда начался дождь, мы взяли чашки с кофе и пошли в гостиную, из окна которой был хорошо виден особняк Хэмилов. Сначала по улице прошла женщина с толстым белым бультерьером, больше похожим на свинью, чем на собаку. Похоже, пес нисколько не возражал против дождя, чего нельзя было сказать о хозяйке. То и дело поглядывая на небо, она изо всех сил тянула барбоса за собой. Парочка скрылась за углом, прошло минут пять, и показался наш призрак. Вышел из оползня во времени. Или перепрыгнул из своего времени в наше, как предполагала Джилли.

Мы наблюдали, как он шагает по своему обычному маршруту. Когда он поравнялся с фонарным столбом и растворился в воздухе, Сэм опустила голову мне на плечо. Мы с ней сидели в большом уютном кресле, положив ноги на подоконник.

– Надо ему как-то помочь, – сказала она.

– Не забывай, что сказала Джилли, – предостерег я ее.

Сэм кивнула:

– Я помню, только мне кажется, он не хочет никому навредить. Он ведь не зовет нас за собой и вообще ничего такого не делает. Просто появляется и проходит одним и тем же путем, раз за разом. В следующий раз, когда пойдет дождь…

– И что же мы сделаем?

Сэм пожала плечами:

– Не знаю, может, заговорим с ним?

Я подумал, что от этого скорее всего вреда не будет. По правде говоря, мне и самому было жалко бедолагу.

– Ладно, попробуем, – ответил я.

Тут Сэм вплотную занялась моей одеждой, и все мысли о призраках вылетели у меня из головы. Я хотел было встать, но Сэм удержала меня в кресле.

– Куда ты? – спросила она.

– А разве на кровати будет не…

– Но ведь мы еще не пробовали в кресле.

– Мы много где не пробовали, – ответил я.

И тут же утонул в ее бездонных васильковых глазах, которые оказались всего на расстоянии ширины ладони от моих.

– Ничего, у нас еще будет для этого время, – сказала она.

Странно, какие мелочи всегда вспоминаются потом.

Когда в следующий раз пошел дождь, Джилли была с нами. Мы втроем возвращались из «Твоего второго дома», неопрятного бара на противоположной стороне Фоксвилля, где в тот вечер играли друзья Сэм. В обстановку заведения мы не вписались с самого начала, хотя и по разным причинам. Длинноногая блондинка Сэм в джинсах в обтяжку, белой футболке и линялой джинсовой куртке, казалось, шагнула в бар прямо с калифорнийского пляжа. Зато мы с Джилли выглядели как два оборванца.

Днем во «Втором доме» пили всерьез: здесь любой безработный мог купить несколько часов забвения на государственное пособие. Однако к девяти часам вечера, когда группа вышла на сцену, публика изменилась до неузнаваемости. Тут и там в толпе мелькали странные, броско одетые типы – цветные пятна прямо-таки резали глаз, – и все же соотношение между нами и окружившими нас взъерошенными панками в синих джинсах и черной коже было примерно тридцать к одному. Казалось, мы угодили внутрь огромного синяка.