- В Читу заглянуть можно? Уже забыли, как выглядят гражданские люди, спросил Смирнов.

Смушкевич разрешил, но Смирнову не терпелось поглядеть на трофеи, взятые в дни Баин-Цаганского сражения, и я охотно согласился сопроводить летчика.

Идем с Борисом на окраину Тамцак-Булака. Еще издали виднеются кучи японского оружия. Чего тут только нет! Карабины, пулеметы, танки, противотанковые пушки и рядом горы кавалерийских седел, пистолеты, сабли, даже самурайские мечи. Казалось, что это музей оружия нескольких эпох.

- Самолетов не хватает, - задумчиво проговорил пилот. - Они хорошо горят... Но, знаешь, мои прежние представления, что воздушные бои в Монголии будут примерно такие же, как и в Испании, сразу же рассеялись в прах. Здесь все по-другому: другие условия и другой противник. Японские летчики пилотируют значительно техничнее итальянских и гораздо напористее немцев. Нашу первую встречу с противником, пожалуй, можно сравнить с кулачным боем на русской масленице, когда сходились стенка на стенку целыми околицами...

Вскоре "Дуглас", пилотируемый Виктором Грачевым, взял курс на Читу. Я радовался - поступают новые машины. И это лишь начало: постепенно все изношенные "ишачки" уступят место "Чайкам", двукрылым красавицам, единственному в мире биплану с убирающимися в полете шасси.

На Халхин-Гол направлялся летчик-испытатель Давыдов. Ему было приказано облетать собранные истребители и вернуться назад. Но это не устраивало нас: слишком надолго затянулась бы работа. Поэтому наши летчики сами облетали И-153.

Из Читы мы доставили на аэродромы заводских специалистов, которые должны были помочь техникам освоить материальную часть нового самолета. Их прибытие оказалось очень нужным и своевременным. Под руководством инженера Карева фронтовые техники почти двое суток приводили в надлежащий порядок боевое оружие истребителя. Оставалось испытать "Чайку" непосредственно в воздушных боях с японцами. Но комкор Смушкевич приказал государственную границу на самолетах И-153 не пересекать до особого на то распоряжения.

Однако боевая обстановка вносила свои коррективы.

...Над Халхин-Голом стоял плотный туман. Изредка моросил мелкий дождь. Потом он прекратился. Начала подниматься облачность. Этим и воспользовались самураи. Под прикрытием истребителей вражеские бомбардировщики направились на Тамцак-Булак под нижней кромкой облаков, чтобы незаметно подкрасться к аэродрому, расположенному невдалеке от поселка.

Служба ВНОС известила о приближении японских эскадрилий. Об этом же позвонил комкору Иван Лакеев:

- Идут самураи. В вашем направлении. Встречайте. Группа Виктора Кустова связала боем истребителей прикрытия. А Борис Смирнов, Павел Коробков и Николай Герасимов на своих новеньких "Чайках" атаковали бомбардировщиков. Вскоре один из них загорелся и камнем пошел к земле; задымив, развернулся на восток другой. Остальные японские бомбардировщики рассеялись по небу, бросая бомбы куда попало, освобождаясь от груза. Звено Смирнова их преследовать не стало. Оно еще некоторое время продолжало барражировать в районе Тамцак-Булака.

После поражения в районе горы Баин-Цаган противник пополнил свои силы, перегруппировался и попытался отбросить наши части на западный берег Халхин-Гола. Но его попытки оказались тщетными. В ночь на 7 июля японцы предприняли первую атаку. Неимоверная тяжесть выпала тогда на долю 149-го стрелкового полка, которым командовал майор И. Ремизов. 8 июля в неравном бою командир полка погиб. Советское правительство посмертно присвоило ему звание Героя Советского Союза.

В эти дни комкор Смушкевич разрешил пробный вылет к линии фронта одной группе "Чаек". Помню, как он наставлял летчиков:

- Майор Грицевец! Выходите в воздух девяткой. Ведомыми у вас будут Смирнов и Коробков. Остальных пилотов подберете сами.

В первый боевой вылет "Чаек" на монгольской земле ушли летчики Викторов, Николаев, Акулов, Орлов, Писанко и Смоляков. Девятка истребителей, не выполняя круга над аэродромом, легла на заданный курс - на восток...

- До Халхин-Гола, - рассказывал после вылета Борис Смирнов, - мы успели набрать довольно приличную высоту - три тысячи метров. На сопке с чудным названием Хамар-Даба увидели белое полотнище. Ее стрела указывала направление, в котором предстояло искать воздушного противника. Сергей развернул группу вдоль монгольской границы, и вскоре мы обнаружили японских истребителей. Самураи нас тоже, очевидно, заметили - сразу направились наперерез девятке. И сошлись мы на встречных курсах. Когда стало совсем близко, японцы поняли свою ошибку: они приняли "Чайки" за И-15. В результате недосчитались четырех истребителей И-97. А бой длился всего-то пять минут, не больше.

Враг, потеряв такие силы, развернулся на восток и со снижением, чтобы побыстрее разогнать скорость, начал уходить к границе. Приказ есть приказ: границу нам не перелетать. Хорошо, что комиссар Матвеев вовремя привел шестерку "ишачков" и начал преследовать самураев.

Мне, конечно, не терпелось узнать эксплуатационные характеристики самолета в боевых условиях.

- Машина - наилегчайшая, маневренная, превосходно слушается рулей, принялся хвалить "Чайку" Сергей Грицевец. - Правда, четыре пулемета ШКАС не ахти какой подарок, но все же лучше, чем два пулемета на японских истребителях. Войну, Иван, мы выиграем!

А в небе над Халхин-Голом в эти дни разгорались настоящие воздушные сражения. 20 и 21 июля в атаках сошлось по полторы сотни истребителей с каждой стороны. Наши летчики сбили тогда 12 японских самолетов, но потеряли 5 своих. 24 июля наш счет увеличился: мы сбили 34 истребителя и 2 бомбардировщика.. 25 июля - еще 19 японских самолетов. 29 июля японцы потеряли 32 боевые машины.

25 июля японцы прекратили наступательные действия и перешли к обороне. Чтобы завоевать господство в воздухе, они перебросили к Халхин-Голу своих лучших летчиков из Китая, но успеха не добились. Только с 23 июля по 4 августа наши воздушные бойцы сбили 116 самолетов противника!

В августовские дни интенсивность воздушных боев резко возросла. Командир 22-го авиационного полка Григорий Кравченко покидал кабину лишь затем, чтобы немного перекусить, размяться, да снова в бой, И вот однажды Григорий увидел пару вражеских истребителей, жмущихся к высокой кромке облаков. "Обману противника на его же хитрости", - решил майор и направил свой самолет к облакам. С первой же его атаки задымил один японский истребитель, переваливаясь с крыла на крыло. Кравченко проследил за его падением, не сомневаясь, что и второй самурай последует следом. Но, выполняя боевой разворот, майор заметил, как к его хвосту пристраивается новая пара вражеских И-97. "Допустить такое!.." - с горечью подумал опытный истребитель и, резко дав рули на ввод в штопор, закрутился в беспорядочном падении. "Один... два... десять... - машинально отсчитывал он витки, - пора бы выводить, земля близко..." Поставил рули на вывод - самолет послушно прекратил вращение и перешел на пикирование.

Недовольный исходом такого поединка с самураями, на бреющем полете майор Кравченко взял курс на свой аэродром. Вдруг мотор чихнул один раз, другой... Григорий взглянул на бензомер и ахнул - стрелка прибора поколебалась на нуле и замерла. Горючее кончилось. Самолет продолжал планировать еще несколько секунд, потом коснулся колесами земли и побежал по лощине между двух сопок.

Но вот машина остановилась. Выбравшись из кабины, Кравченко поднялся на сопку, осмотрелся: кругом, насколько хватало глаз, раскинулась степь - без конца и без края...

А в это время у нас в штабе напряженно звонили телефоны - со всех аэродромов отвечали одно и то же: "Не садился", "Не приходил"... Тогда Смушкевич приказал группе Грицевца вылететь на поиски летчика. Разбившись на пары, истребители принялись прочесывать прифронтовую полосу, но ни многоопытные Смирнов с Грицевцем, ни их товарищи так и не обнаружили самолета Кравченко.

Оканчивалась тревожная ночь. На рассвете с переднего края противника заработали громкоговорители: японцы уверяли, что русский летчик майор Кравченко добровольно сел на японскую территорию, сдался военным властям и сделал заявление для печати, в котором призывает советских летчиков следовать за ним. К середине дня японцы разбросали листовки, в которых также сообщали, что майор Кравченко перелетел к ним. Никто из нас, конечно, не верил, что Григорий мог изменить Родине, бросить своих боевых друзей. Мы верили, что он вернется в наш боевой строй. Так оно и было.