– Они раз за разом предпочитали сахар еде и в конце концов погибали от недостатка питательных веществ.

Пачку сигарет Марко продает какому-то покупателю без единого комментария.

Я высовываю голову из прохода:

– Именно это я и намереваюсь сделать. Пожалуйста, не разговаривай со мной.

Меня бесит, что я застряла тут так надолго, что даже последний продавец в магазине знает, кто я такая. Я не позволю ему испортить мне настроение. Этот момент особенный.

Просто невероятно, какие формы способен принимать сахар. Это искусство. Это наука. Это космос. Это самое близкое подобие религии, которое мне доступно.

Обожаю эти мультяшные цвета. Кислотных оттенков мармеладки в сахарной обсыпке. Глянцево-черные лакричные косички. Увесистые пачки «Скиттлз». Розово-белый зефир, мягкий, как облачко. Полный спектр сладости представлен здесь во всем своем разнообразии, и он меня ждет.

– Рак… диабет… – вещает из-за кассы Марко в режиме радио.

Моя подруга Трули, единственная из моих школьных подруг, которая до сих пор никуда не переехала, считает, что женщина должна каждую неделю чем-нибудь себя баловать в качестве утешительного приза. Ну знаете, за необходимость мириться с несовершенством этого мира.

Вечер воскресенья – мой персональный еженедельный Хэллоуин.

Медленно иду вдоль полок и провожу кончиками пальцев по плиткам шоколада. Ах вы мои маленькие соблазнительные квадратики! Горький, молочный, белый – дискриминация мне неведома, я ем все. Кислющие конфеты ядерных цветов, которые едят только гадкие мальчишки. Дайте мне яблоко в карамели, и я слопаю его вместе с косточками. Если полоска клея на клапане конверта сладкая, я оближу ее дважды. В детстве я была именно тем ребенком, который готов был пойти куда угодно с любым незнакомцем, поманившим его леденцом на палочке.

Иногда я позволяю себе наслаждаться соблазнами богатого ассортимента минут по двадцать, не обращая внимания на Марко и перещупывая весь товар на полках, но сегодня я слишком устала от мужских голосов.

– Пять пачек маршмеллоу, – произносит Марко укоризненным тоном. – Вино. И банка кошачьих консервов.

– Кошачьи консервы практически не содержат углеводов.

Он не делает даже попытки просканировать мои покупки, так что я сканирую все сама и вытаскиваю купюру из пачки с моими чаевыми.

– Ты – продавец. Вот и продавай. Сдачу, пожалуйста.

– Не понимаю, почему ты так с собой поступаешь. – Марко, явно раздираемый моральной дилеммой, смотрит на кассу. – Ты являешься сюда каждую неделю и делаешь одно и то же.

Он нерешительно оглядывается через плечо на полку, где пылится та самая книга про сахар. К счастью, у него хватает ума не пытаться незаметно сунуть ее в мой пакет с покупками.

– А я не понимаю, какое тебе до этого дело, приятель. Просто обслужи меня. Я не нуждаюсь в твоих советах.

Впрочем, относительно того, что у меня сахарная зависимость, он не так уж и не прав. Если бы никто не видел, я бы сейчас слизала с прилавка просыпанный сахар, крупинки которого так соблазнительно на нем поблескивают. Забралась бы на плантацию сахарного тростника и сгрызла его весь.

Я много лет работала над маскировкой, и она надежно приросла ко мне. Но есть люди, которые видят, что на самом деле я слабачка, и пытаются меня опекать. Видимо, это эволюционный механизм из того же разряда, что и выживание сильнейших. Но они ошибаются. Я отнюдь не хромая газель, это лев пусть от меня спасается.

– Отдай мне сдачу, или, богом клянусь… – Я зажмуриваюсь и пытаюсь обуздать свой гнев. – Почему нельзя ко мне относиться как к любому другому покупателю?

Он отсчитывает мне сдачу и упаковывает мой сладкий воздушный наркотик:

– Ты прямо как я когда-то. Такая же сахарная наркоманка. Когда будешь готова покончить с зависимотью, приходи, я одолжу тебе книгу. Я уже почти восемь месяцев не ем сахара. Только в кофе добавляю капельку сиропа агавы в порош…

Я уже направляюсь к выходу. Отказаться от сладкого? Ну почему от всего хорошего непременно нужно отказываться? Сколько у меня вообще в жизни осталось удовольствий? Кошки на душе начинают скрести еще сильнее. Безысходней. Я останавливаюсь на пороге.

– Я напишу на тебя жалобу твоему начальству. – С моей стороны не очень-то красиво пускать в ход эту карту, но какого черта?! – Ты только что потерял покупательницу, сладенький.

– Ну зачем ты так?! – кричит мне вслед Марко.

Но раздвижные двери уже закрываются за моей спиной. Я сажусь в машину, запираю дверцы, завожу двигатель и врубаю музыку на полную громкость. Я знаю, что он меня видит, потому что он барабанит по стеклу своей маленькой клетушки, пытаясь привлечь мое внимание. Человечек в пластиковом футляре.

Вскрыв упаковку, я заталкиваю в рот четыре гигантские розовые маршмеллоу разом, отчего мои щеки немедленно приобретают сходство с бурундучьими. После этого показываю ему в окно средний палец и с удовлетворением смотрю, как его глаза вылезают из орбит. Пожалуй, это один из лучших моментов в моей жизни за последнее время. Заливаясь хохотом, я трогаюсь с места и не могу успокоиться еще минут пять. Я еду, и в моих легких медленно оседает сахарная пыль.

Слава богу, что я смеюсь, а то, наверное, рыдала бы. Кем я вообще себя возомнила?

– Привет, Лоретта, – говорю я вслух, обращаясь к бабушке.

Надеюсь, она сейчас смотрит на меня откуда-нибудь сверху, с облака. Я останавливаюсь на красный свет и запускаю руку в целлофановый пакетик, чувствуя под пальцами податливую мягкость. Если у меня и есть где-то ангел-хранитель, это бабушка; она не уступила бы эту роль никому другому.

– Прошу тебя, пожалуйста, пусть в моей жизни появится что-нибудь лучше, чем кондитерские изделия. Мне это очень нужно.

От одних этих слов у меня перехватывает горло. Мне совершенно необходимо, чтобы кто-нибудь сейчас меня обнял. Необходимо почувствовать чью-то теплую кожу на моей. Я погибаю от одиночества, и даже если Винсу придет в голову ко мне заехать, он делу не поможет.

Кем я себя возомнила? Я нелюбимая и неприкаянная. И даже брата-близнеца у меня теперь нет.

На светофоре загорается зеленый, как будто хочет подать мне какой-то знак, но я запихиваю в рот еще несколько маршмеллоу и только потом нажимаю на педаль газа. Весь мир уже спит, и лишь я одна бодрствую.

Или не одна?

Сворачиваю на Марлин-стрит и вижу какую-то подозрительную машину, припаркованную перед моим домом. Делаю музыку потише и сбрасываю скорость. Этот большой черный фургон, новенький и блестящий, с номерами другого штата, очень подошел бы тому быковатому строителю из бара. Как он узнал, где я живу? Волоски на моих руках встают дыбом.

Медленно проезжая мимо, я поворачиваю голову. В кабине никого не видно. Вряд ли это Джейми – он никогда в жизни не согласился бы сесть за руль фургона, даже если бы в прокате не осталось никаких других машин, да и запарковался бы на подъездной дорожке, а не на улице. Сердце у меня, пока я делаю кружок вокруг квартала, колотится так сильно, что, похоже, решило разбиться всмятку. Эх, вот был бы сейчас рядом со мной Кит! – мелькает у меня в голове. Но потом я вспоминаю.

И тогда меня охватывает злость.

Газанув, я влетаю на подъездную дорожку и врубаю дальний свет. Потом немного опускаю стекло и, перекрывая оглушительный грохот собственного сердца, спрашиваю:

– Кто здесь?

До меня доносится тявканье, и из темноты на негнущихся лапках семенит старая чихуахуа в полосатом свитерке. Следом за ней появляется мужчина, и весь мой страх как рукой снимает. Эту богатырскую фигуру я узнала бы где угодно и без собачонки. Прощаться с жизнью можно пока погодить. Теперь я под такой надежной охраной, какой позавидовала бы любая девушка на планете.

– Спасибо, Лоретта, – говорю я облаку надо мной. В мире существует лишь одна вещь слаще сахара. – Быстро ты, однако.

В Томе Валеске есть что-то от зверя, и я чувствовала это каждый раз, когда он смотрел на меня.