Сеид не сразу принял заманчивое предложение побывать в Тобольске. Звали на пир, на мирную беседу, но владетель старой Сибири вовсе не питал миролюбивых чувств к русским. Он только и мечтал о том, как бы уничтожить этот новый русский город на горе. Вен охота, как сказано, была замаскированной разведкой. Сейдяк вовсе не намеревался жить с Чулковым «по братски и заедино». Он колебался дать согласие. Задумались и татары.

Знал ли он, что таким же волнением, такими же сомнениями охвачены и русские люди там, в Тобольске? А вдруг татары, заехав в город, начнут погром? А те, кто остались, — окружат город. Так думали многие из тоболян. Но Данила позаботился обо всем. По условию, сопровождать Сеида в город должны были только сто человек.

Сейдяк тем временем советовался со своими приближенными и с гостем. Казахский султан, по-видимому, человек очень любопытный, был не прочь посмотреть, город изнутри. И среди татар нашлись люди, полагающие, что русские не смогут ничего плохого сделать.

Сейдяк принял решение.

Сто три азиатца, озираясь, въехали в ворота Тобольска, в ворота города, который рано или поздно они рассчитывали взять. Четыреста всадников расположились у городской стены.

Силы у обеих сторон были равные — пятьсот тех и пятьсот других. И если русские имели, как преимущество, огнестрельное оружье, то татары находились в более выгодном положении — в случае надобности, они могли, обложив Тобольск, собрать тем временем любое количество людей для штурма города.

Хан, султан и мурза проследовали в дом воеводский к пиршественному столу. Сеид сел рядом с людьми, которых рано или поздно он решил уничтожить. Но эти русские люди встретили его, хана, чрезвычайно почтительно. И надо полагать, Сеид не сразу мог догадаться, что эта почтительность была слегка иронической. Хан Сеид не бывал при дворе покойного Иоана IV, а эти воеводы бывали. Хан Сеид не видывал, как царь Иоан Грозный принимал там, в Москве, подозреваемых в измене бояр, как вкрадчиво и даже ласково встречал он своих недругов, прежде чем вывести их на свежую воду. А эти русские воеводы Сукин, Мясной и Чулков были выучениками Иоана. Они все трое были людьми не особенно знатных фамилий, не принадлежали к родовой знати. Они были питомцами царя, который беспощадно расправлялся со спесивой родовой знатью. И в лице хана Сеида и султана Уразмухамеда они видели теперь азиатскую знать, которую едва ли особенно чтили. Во всяком случае, в вежливости воевод и Чулкова было нечто такое, что заставляло казаков улыбаться.

Итак, гости сидели за столом. Хозяева потчевали. О чем говорили они сначала? Должно предполагать, что прежде всего разговор зашел о здоровьи и благополучии присутствующих. «Здоровы ли скот и души ваши?» — обычная формула азиатской вежливости. Говорили о здоровья царя Федора и царицы Ирины. Возможно, что зашла речь и о пресловутой бабе-лекаре, что прибыла из Англии для помощи царице Ирине при родах. Роды царицы! Вопросы русского придворного быта не могли не интересовать хана и султана. Весьма вероятно, что вспомнили и про Ермака Тимофеевича, про славные битвы татар с русскими здесь, в окрестностях старой Сибири. Ведь это было недавно, всего восемь лет назад. И уж наверняка речь зашла о дальнейших планах татар. Что, мол, думает хан Сеид о будущем? Зачем пришли с войском под самый город? Только ли на охоту?

И тут-то, как повествует летописец, хан Сеид и опустил глаза «глаголя оману в слове». Он стал говорить что-то невнятное, «седоша за столом и бояшеся». И заметили русские, что Сеид вдруг задумался, не пьет и не ест.

Задумался.

Тогда Чулков и спросил Сеида:

— Что на нас мыслиша зло?

Данила взял чашу и поднес ее хану. Сказал всем троим гостям:

— Если не мыслите на нас зла, выпейте чашу сию за здравие!

Сейдяк взял чашу. Он поднес ее к губам. Но, как повествует летописец, вдруг «поперхну в гортани его». И воевода и воины заволновались, услышав этот неприличный кашель Сейдяка. Как повествует летописец, «обличе бо их зломыслие бог!» И тогда поднялся со своего места Данила Чулков, переглянулся с товарищами и, «с тихостью махнув рукой казакам», подал долгожданную команду. «И нача бити поганых».

Сеид понял. Ястребиная охота кончилась неудачей. «Видев же Сейдяк убийство своих, кинулся в окно, за ним салтан и Карача».

Но не тут-то было. Все «пойманы быша и связаны быша».

Вот что произошло в избе воеводской. Что же сделали те, кто был за ее стенами и за стенами города? Кинулись ли они на помощь своему хану? Нет! Поведение татар еще и еще раз показало, что сибирскому царству пришел конец. «Стоящие вне града, слыша яко побежден Сейдяк и еси с ними, от великого страха побегоша и во град свой Сибирь не внидоша, но мимо». Татары, убегая от Тобольска, пробежали даже мимо своей столицы Искера. Они побежали прочь, увлекай за собой даже тех, кто оставался в Искере. «Прочие ж, слыша во граде и побегоша и устремишася». Куда? На Вагай, до Кучума.

Хан, султан и мурза сидели под караулом. Чулков и воеводы весело заканчивали пир. Они смеялись над обманутой азиатской знатью. Сам покойный царь Иоан Грозный одобрил бы воевод за такую хитрость. Он не порицал подобные способы действия. Разве не мудро поступил Данила, протянув кубок? «Аще не мыслите на нас зла, выпейте чашу сию во здравие!» Кто велел Сейдяку поперхнуться. И разве поганые не поступили еще более коварно с Ермаком Тимофеевичем, прямым обманом заманив Ермака в засаду на Вагае? А кто погубил атамана Кольцо? И грозили они Караче повторяя: «Око за око!».

Три пленника недолго оставались в Тобольске. «Лета 7097 сентября в 10 день посла воевода Данила Чулков Сейдяка, Султана и Карачу к государю в Москве». Федор Иоанович радовался как ребенок этим трем пленникам, но он не знал еще, что с ними делать, — казнить или миловать, — и предоставил решить этот вопрос тому человеку, который фактически вершил дела государевы. Дородный и разумный шурин и правитель, слуга и конюший боярин, дворовый воевода и содержатель великих государств — царств казанского и астраханского — Борис Федорович Годунов, вот кто встретил в Москве трех пленников тобольских. Годунов торжественно принял пленников, милостиво беседовал с ними о делах сибирских, утешил и сказал царю, как поступить с ними должно. «И повеле их государь крестити и указал им корм и вотчины на прожив».

Земли, которые были пожалованы пленникам здесь, в России, оказались не хуже сибирских. Они обеспечили всем трем безбедное существование. Потомки их благополучно жили в Москве. «Есть же род тот и днесь», — отметил через сто лет историк Сибири Ремезов. Так владетели старой Сибири превратились в зажиточных москвичей. А тем временем Данила Чулков с товарищами продолжали свою нелегкую работу по укреплению нового города Тобольска, города, выстроенного из ладийного судового леса.

Разнообразна судьба флотилий, построенных из русского доброго леса. Английская флотилия, построенная из этого леса, разбила в 1588 году непобедимую Армаду испанского короля Филиппа, положив конец могуществу Испании в Атлантическом океане. А маленькая русская флотилия Чулкова перестала существовать, дойдя до тобольского устья. Нехитрые речные ладьи пошли на постройку изб, церкви и тына тобольских. Но можно поспорить о том, судьба которой флотилии наиболее значительна и славна. Выстроенный из ладийного теса городок Тобольск стал стольным городом Сибири. И кто как не храбрые жители этого нового русского города сумели утвердить мощь России во всей северной Азии, сумели в течение полстолетия присоединить к России огромные пространства от берегов Ледовитого океана до берегов Амура, от Чукотского полуострова до туркестанских пустынь.

Старики, участвовавшие в постройке Тобольска, дожили до того времени, когда их внуки вышли на берега Великого или Тихого океана.

Письменный голова Данила Чулков едва ли мечтал о таком славном будущем этого маленького города. Он тогда знал наверняка лишь одно: покончено с Искером, покончено с так называемым царством сибирским. И покончено по-божески, без тяжелых потерь, без кровопролития. Хан с султаном и мурза обласканы в Москве боярами. Простой народ татарский, отставая от Кучума и его сыновей, возвращается мало-помалу в свои деревни. Сохранены многие сотни человеческих жизней — русских и татарских. И как сохранены? Силою слова! Данила Чулков, грамотей, письменный голова, знал силу и мощь этого магического оружия, имя которому — слово. Он хорошо помнил слова евангелиста о том, что некогда «бог бе слово и слово бе бог». И не раз повторял это Данила Чулков храбрым своим товарищам, тоболянам. Поистине, он действовал не как заурядный воевода, но как передовой политик своего времени, этот письменный голова, ставленник шурина царского, мудрого боярина Годунова.