Катер удалился, толкая перед собой гигантскую баржу. Андрюшка повернул голову в сторону причала, только сейчас заметив там движение. Ближе к бетонному берегу за ним качались на воде две парусные яхты. Паруса на одной из них, той, что ближе к берегу, были спущены и смотаны на реях, а вторая, расправив косой белый парус, явно готовилась к отплытию. Матросы, раздетые по пояс, поднимались по трапу один за другим, тащили на борт ящики, мешки и коробки. Из рубки верхней палубы вышел капитан в белых брюках, белом пиджаке и белой же фуражке. Пиджак был надет прямо на голый торс и из выреза на груди торчали седые курчавые волосы. Он стоял, опираясь вытянутыми руками в перила и отдавал какие-то распоряжения своей команде. Из густых зарослей седой бороды торчала маленькая трубка, время от времени выпускавшая густые облачка белого дыма.

«Вот настоящий капитан!» – восхищенно подумал Андрюшка. Он встал и не спеша направился в сторону причала. Сердце подростка бешено колотилось в груди, а в голове рождались неясные пугливые мысли. Он подошел к причалу и вскарабкался на мощёный старыми, изъеденными сыростью досками настил пристани. Над ним носились крикливые чайки, но Андрюшка уже их не слышал. В его голове стремительно вырисовывался план побега на этом вот корабле. Он мысленно представлял свой разговор с капитаном, просился к нему в плавание и обещал быть хорошим, исполнительным юнгой. Он стоял на середине причала, заложив руки за спину и размышляя о предстоящем побеге, о путешествиях по всему свету, о приключениях. Он наблюдал за каждым движением там, за каждым жестом капитана судна.

Затем, как это часто бывает, когда слишком долго размышляешь так и фантазируешь, в его сознание стали вкрадываться сомнения. «Да уж! Так меня и взяли на корабль… – думал Андрюшка. – Я ведь даже и не знаю, как быть юнгой. Матросы только посмеются надо мной или, что ещё хуже, обругают и прогонят домой, скажут: мал ты еще для плавания!..». Он посмотрел на белоснежный борт яхты, где красовалась бирюзовая надпись на иностранном языке – «Revolcarse». «Ну вот, они еще и иностранцы, наверное, – подумал неудавшийся юнга. – Даже толком не поймут меня, о чем я прошу…». И тут он вспомнил про мать. И даже вздрогнул, представив, как мама рыдает, обзванивая больницы, соседей, одноклассников, и как ее допрашивают в милицейском участке… Она уже, наверное, дома сейчас, подумал Андрюшка. Он несколько раз глубоко вздохнул с досадой о неудавшемся путешествии и, повернувшись, решительно зашагал прочь от яхты, от пристани. Домой, к маме.

День между тем скатывался к вечеру, на далеком горизонте появились серо-голубые облака. Ветер усилился и теперь с удвоенным усердием дул со стороны реки, врываясь в притихшие улицы городка, и стало значительно прохладнее. Андрюшка шел по набережной быстрым шагом, ежась от сырости. Он спешил скорее к перекрестку, которым набережная соединялась с проспектом. Завернув на широкий тротуар, зашагал вверх, поднимаясь в гору. Громыхая железом, прополз по обагренным закатом рельсам трамвай. Андрей подошел к перекрестку. Регулировщика уже не было, светофор был исправлен, горел красный свет. Мимо пробегали легковые автомобили. На противоположной стороне улицы собрались под светофором люди. Загорелся зеленый. Мальчишка, не вынимая рук из карманов брюк, перебежал по зебре дорогу, лавируя в людском потоке, хлынувшем ему навстречу.

Андрюшка шел, глубоко вдыхая вечернюю прохладу. Настроение было превосходное. Он спешил домой. Из хлебных магазинов и пекарен доносились ароматы выпечки. Засосало под ложечкой. Подросток впервые за весь день ощутил, как сильно он проголодался. Тут же живо представил, как мама на кухне сейчас готовит что-то вкусное и ждет домой его, любимого сына, Андрюшку.

А вот и арка его двора. Он замедлил шаг и прежде, чем войти во двор, огляделся по сторонам. Взрослых во дворе не было, как и его сверстников, какие то и дело издевались над ним, а то и били – пусть не очень и больно, зато обидно. Лишь в дальнем конце двора играла на детской площадке малышня. Андрюшка облегченно вздохнул и расслабился. Он направился к своему подъезду по правой стороне, обходя площадку с краю. Впереди у четвертого подъезда его дома играл с мячиком соседский пятилетний мальчишка Вовка. Андрюшка поравнялся с малышом и прошел было уже мимо, но…

Этот звук! Звук резинового мячика, ударяющегося об асфальт, будто врезался в его сознание и заставил резко остановиться. Андрюшка медленно, заторможенно повернулся к Вовке. Тот, не обращая ни на кого никакого внимания, увлечённо и уже довольно умело отбивал его двумя ладошками от тротуара. Но этот смачный, щёлкающий звук детского мячика, так напоминающий ему что-то опасное и вместе постыдное, будто в мгновение ока помутил всё в голове Андрея…

В душе его вдруг резко похолодело, в лицо ударила горячая кровь, воспламенив в нем какие-то новые чувства, какой-то ответный хищный гнев, ярость. Он одним прыжком подлетел к не подозревающему ничего малышу и, замахнувшись, влепил ему звонкую, такую же смачную оплеуху…

Вовка растянулся на тротуаре, больно ударившись коленками и ладошками об асфальт, и громко заплакал. Андрей мгновение стоял в оцепенении, широко раскрыв глаза от охватившего его ужаса и пытаясь понять, что он только что совершил. И не сразу опомнившись, он бросился к мальчику, поднял его, поставив на ноги, прижал к себе и стал лихорадочно успокаивать, вытирать слезы и поправлять штанишки и свитерок на нем. Но все тщетно! Вовка плакал все громче и вырывался. Андрюшка разжал объятия, и малыш, громко рыдая и топая от обиды ножками, побежал к себе домой.

«Что сейчас будет…» – пронеслось в голове Андрюшки. Он метнулся в сторону своего подъезда, но остановился у двери. «Если я сейчас поднимусь домой, то дядя Леша, Вовкин папа, поднимется к нам в квартиру и тогда будет еще хуже…» – Так лихорадочно думал Андрей, стоя у входа в подъезд и не решаясь войти.

А в соседнем подъезде уже послышался шум, грубая мужская брань и быстрые шаги. Во двор выскочил в одних спортивных шортах и сланцах, с золотым крестом на груди и в синих наколках на руках и ногах загорелый мужчина лет тридцати. Это был дядя Леша. Глаза его бешено сверкали.

– А ну-ка, иди сюда, сволочь! – взревел мужчина, увидев Андрея.

–Я… я-а… – мямлил едва слышно дрожащим голосом он, теперь уж обидчик, медленно подходя к отцу Вовки и испуганно моргая.

– Ах ты гаденыш! Нет, ну какой шакалёнок!.. – рычал разъяренный мужчина. И на голову Андрюшки полетел один подзатыльник, другой, в ней опять будто мячиком проскакало, из глаз брызнули слезы. Он стоял, втянув голову в плечи и ссутулившись, и терпеливо переносил расплату, удар за ударом, в промежутках пытаясь хоть как то оправдаться:

– Я ведь… Я… Ай! Я ведь не нарочно… Я не… – жалобно лепетал он.

– Что-о-о?! « Не нарочно»?! Ах ты гад! Ах ты…– кричал дядя Леша, отвешивая очередную оплеуху. – А ну пошел отсюда! Живо! И чтобы я тебя больше рядом не видел с моим сыном!

Он с силой развернул подростка, больно схватив его за плечи, и отвесил нешуточного пинка под зад. Андрей пулей влетел в свой подъезд, скуля от обиды как побитая дворняга. Пробежав несколько лестничных маршей, он остановился между этажами, переводя дыхание и вытирая слезы, застилающие глаза. Он прислушался. Во дворе уже было тихо.

Простояв в тишине подъезда с полчаса, Андрюшка окончательно успокоился и расслабился. Он понимал, что мама не должна узнать о том, что произошло. Голова гудела, но он старался не обращать на это внимания, как и на горящее правое ухо, которое уже немного распухло. Андрюшка смотрел в окно подъезда, выходящее во двор, на солнечный диск, который уже почти весь скрылся за домом напротив. Все произошло так быстро, что подросток даже не успел всего осознать полностью. «Почему я так поступил?» – в угрюмом недоумении спрашивал себя Андрюшка.

Наконец мальчик устал стоять и поднялся на свой шестой этаж. Сунул ключ в замочную скважину и, аккуратно повернув его, тихонько открыл дверь. Он молча разулся и прошел к себе в комнату. Мама смотрела сериал по телевизору на кухне и все же услышала, как вошел сын: