Раз достаточно, значит, хватит. Так Петя с Вовой решили.
Они стали в игру играть. В обыкновенные фантики. Примерно так:
– А ну, Петя, давай-ка мне фантик! Ты только что был сутулым.
Или:
– Вова, пойди вымой ухо. Оно у тебя всё в земле. Давай фантик.
Или:
– Ну-ка, брось кошку и фантик давай!
Или:
– Ну-ка, иди сюда. Глянь-ка в зеркало. Видишь?
– Я ничего не вижу, – говорит Петя.
– Ты не видишь, что ты лохматый?!
– Ага, теперь вижу, – говорит Петя.
– Давай фантик, – говорит Вова.
– Сколько?
– Пять штук.
– Много.
– Тогда три.
– Бери.
Вот так всё просто и дружно! Тут одного фанта мало. Раз человек весь лохматый. Но пять фантов много. Тут нужно условие. Сколько за что фантов брать. За двойку не то что пять, десять фантов мало. А то и все одиннадцать.
Иногда так бывает:
– Ага, ты хотел побежать за кошкой, давай, давай фантик!
Тут фантик не полагается. Мало ли что он хотел! Мало ли кто что хочет. Он же не побежал. В чём же дело! Это уже не по правилам.
Конечно, у них были споры. А как же! Без этого не бывает. Но они ни разу не дрались. У них мысли такой даже не было. Из-за каких-то фантиков!
Спору нет – фантик не чудо.
Но что-то такое особое. Простая цветная бумажка. И всё. Но не в этом дело.
Ребята ложку держать стали правильно.
Они умываться стали по пять раз в день.
Они перестали сутулиться.
Они кошек стали не замечать.
Они визжать прекратили.
Они перестали ходить лохматыми.
Хотите – верьте, хотите – нет!
У нас нет билетов
Мы походили по парку, а потом стали смотреть, как прыгают с парашютной вышки.
Некоторые не сразу прыгают, некоторые стоят до тех пор, пока их не столкнут, а некоторые, приземлившись, валятся.
Мы смотрели и смеялись, но те, наверное, нас не слышали. Тогда мы протиснулись к входу, чтобы нас лучше слышали.
Тут какая-то иностранная делегация шла прыгать. Человек сто. А может, меньше.
Мы с ними и проскочили.
Ловко мы проскочили, ничего не скажешь! Хорошо, когда без билетов проскочишь туда, где другие с билетами. Удачливые мы всё же люди, если на нас с этой стороны посмотреть!
Поднялись мы наверх с иностранцами.
Очень странная штука! Снизу вверх смотришь – одно. А сверху вниз – другое.
Неловко мне как-то стало.
Пусть, думаю, иностранцы прыгают. Им, должно быть, интересно в другой стране прыгать с парашютом. А нам в своей стране это вовсе не обязательно. Мы в любой день можем прыгнуть. Завтра. Или там послезавтра.
Зачем же, думаю, нам прыгать, если у нас нет билетов. Пусть эти иностранцы прыгают со своими билетами.
Тот, который ремни пристегивает, говорит:
– Давайте побыстрее, товарищи иностранцы.
Я говорю:
– Это мы иностранцы? Какие же мы иностранцы?
Он говорит:
– Мне всё равно, из какого вы государства. У нас тут один парашют на всех.
Я говорю:
– У нас билетов нету.
А иностранцы говорят:
– Есть, есть билеты.
Я говорю:
– Честное пионерское, у нас нет билетов.
А иностранцы говорят:
– Есть, есть.
Сашка кричит:
– Мы советские!
Юрка кричит:
– Мы свои!
А иностранец говорит:
– Есть, есть билеты.
А мы кричим:
– Нету билетов!
Иностранцы говорят:
– Внизу билеты. У нашего главного все билеты.
Сашка говорит:
– Никакого у нас главного нету. Мы все одинаковые. Это у них главный есть. А у нас нету.
Тот, который ремни пристегивает, говорит:
– Прыгать будете?
Мы кричим:
– Не будем!
– Что же, вы теперь будете вниз спускаться? И другим мешать, которые подымаются?
Он здорово разозлился.
Схватил Сашку и ремни ему пристёгивает.
Пристегнул и говорит:
– Ну, пошёл!
– Куда пошёл? – спрашивает Сашка.
Тут дядька его подтолкнул. Легонько так. Сашка сразу пошёл. То есть вниз, значит, прыгнул.
Летит и орёт. Даже стыдно за него стало. До чего всё-таки трус!
Потом дядька хватает Юрку. Точно так же пристёгивает ему ремни. И тоже его вниз толкает.
Юрка молчал. Только трясся.
Я говорю:
– Какое вы имеете право толкать нас? Кто вам позволил толкать людей?
А он молча пристёгивает мне ремни.
Я ему говорю:
– Если вы меня толкнёте, я на вас жаловаться буду!
В это время он меня и толкнул.
Я, когда приземлился, упал.
Сашка с Юркой меня успокаивают:
– И мы тоже упали.
– Перед иностранцами неудобно, – говорю.
– Некрасиво получается, – говорит Сашка. – За их счет прыгнули с нашей советской вышки.
Мы купили билеты.
Поднялись на вышку. И говорим:
– Вот, возьмите. А то нам перед иностранцами неудобно.
Я стал объяснять. Что мы прыгать не будем. Что нам просто перед иностранцами неудобно. Но тут он опять на меня эти ремни накинул.
Сашка с Юркой бежать хотели, но в это время как раз члены делегации поднимались.
Короче говоря, мы опять внизу встретились.
– Больше я туда не полезу, – сказал Сашка.
– Перед иностранцами неудобно, – сказал я.
– Да ну тебя с твоими иностранцами! – сказал Юрка.
Беда
Мы решили цветы посадить во дворе. Посадим мы во дворе цветы. Никому не скажем об этом. Пусть цветы постепенно растут. Когда они вырастут, все удивятся. Все скажут: «Цветы сами выросли». И людям польза, и нам приятно.
Посадили мы семена. И ждём.
Долго ждали. Вдруг показалось что-то.
– Гляди, – кричит Вовка, – виднеется!
Я не сразу заметил.
– Где, где, – говорю, – где виднеется?
– Вон, вон, – кричит Вовка, – вон!
– Ой, и вправду виднеется!
– Ой, не могу больше ждать! – кричит Вовка.
Прошёл день. Прибегает Вовка весь бледный. Смотрит испуганно. И моргает. Он вообще всегда моргает. Но не так часто.
– Беда, – говорит.
– Где беда?
– Вырос лук.
– Какой лук?
– Зелёный.
Весь день мы печалились, хмурились. Только к вечеру нам стало лучше. Мы слегка успокоились. Всё же это беда не большая. Не самая страшная. Лук так лук. Ну и что же? Лук можно есть. А цветы? Цветы есть нельзя. Это каждый знает. Какая же это беда!
Трубачи
Я думал, играть на трубе – пустяк. Дуешь себе, а она играет. Но оказалось, это совсем не так.
Однажды горнист на пляж ушёл, а мы с Вовкой его трубу взяли. Поиграем, думаем, две-три песни, а потом на место положим.
Вовка спрашивает:
– Ну, что сыграть?
– Сыграй, – говорю, – про весёлый ветер.
– Пожалуйста, – говорит, – у меня слух хороший.
Вовка поднял трубу кверху и стал что есть мочи дуть. Но звука не получилось.
– Наверное, – говорю, – ты слабо дуешь.
– Да нет, – говорит, – я во всю силу дую. – И стал так дуть, что я думал, он лопнет. У него даже уши красные стали.
– А ну, дай-ка мне, – говорю.
Я тоже дул, дул – никакого звука!
– Ты прав, не дудит труба.
– Может, мы не так дуем?
– А как же ещё надо дуть?
– Ну, как-нибудь по-другому.
Попробовали мы ещё по разу. Всё зря. Не дудит труба.
Тут как раз проходит Миша Зябликов. Дали ему подудеть. Может, он сможет.
Миша дунул – тоже ни звука.
Потом ещё появились ребята. Они тоже по очереди в трубу дули. А звука всё не было.
Потом вдруг Коля дунул – звук вырвался. Слабый звук, но всё же. Мы загалдели.
– Пусть объяснит, – кричим, – как это вышло!
А он сам не знает.
– Я, – говорит, – всё дул, дул, и вдруг – бац – загудело!
Сколько он после ни дул – всё впустую.
Пришлось положить трубу на место. Испорченная труба – дело ясное.
А вечером вдруг слышим звуки. Переливаются над лагерем, звенят.
Это наш горнист Лёва играл на трубе.
Просто чудо!
Совесть
Когда-то была у Алёши двойка. По пению. А так больше не было двоек. Тройки были. Почти что все тройки были. Одна четвёрка была когда-то очень давно. А пятёрок и вовсе не было. Ни одной пятёрки в жизни не было у человека. Ну, не было – так не было, ну что поделаешь! Бывает. Жил Алёша без пятёрок. Рос. Из класса в класс переходил. Получал свои положенные тройки. Показывал всем четвёрку и говорил: «Вот, давно было».
