— Если не учитывать, что вся баллада теперь звучит как признание мне в любви, то всё в порядке, — Геральт говорил сквозь зубы, но на самом деле злился только на самого себя.

Если бы он в ту ночь не поцеловал Лютика, ничего бы, возможно, и не случилось. Бард не прятал бы от него глаз, не избегал прикосновений и не напивался бы настолько, чтобы не соображать, о чём поёт.

— О, Геральт, — выдохнул Лютик, преданно глядя в глаза, и ведьмак почувствовал запах вина и пива. — Ты… не представляешь, что ты для меня значишь. Не представляешь, на что я… готов пойти ради тебя.

— Лютик, — мужчина прервал его, садясь на кровать рядом с ним. — Тебе нужно выспаться.

— Нет, нет, умоляю, не перебивай меня, — бард говорил, спотыкаясь на каждом слове. — Ты… не понимаешь. Я люблю тебя, Геральт, люблю всем сердцем.

— Лютик! — ведьмак злился всё больше и больше. Ему определённо нужна была тишина, чтобы разобраться с мыслями в собственной голове. Он даже подумывал снова применить Сомн, но через секунду бард с нежностью провёл ладонью по его щеке, закрыл глаза и уронил голову на грудь, мгновенно уснув.

Геральт со вздохом уложил его на подушку.

Он долго разглядывал каштановые волосы, порозовевшие от спиртного щёки, хрупкую, почти девичью фигуру.

Не выдержав, он наклонился к барду и мягко поцеловал его в висок.

Затем отстранился, ещё раз посмотрел на спящее недоразумение и покачал головой.

Завтра он покончит со всей этой чертовщиной.

========== Часть 4 ==========

Геральт просидел в раздумьях всю ночь.

Он понимал, что чувства Лютика к нему проснулись далеко не из-за того проклятого поцелуя, что это всего лишь заставило его сильнее страдать, потому что бард влюблён уже не один год, и влюблён серьёзно.

И Геральт уже давно не был уверен, что не испытывает взаимности.

Каэр-Морхен, юношеские разгорячённые поцелуи и похоть без малейшей примеси чувств - всё это блёклыми воспоминаниями мелькало в ведьмачьей голове и так не было похоже на то, что он испытывал прямо сейчас, чёрт побери, по отношению к Лютику.

Здесь было нечто большее.

Намного большее.

Нечто, в чём ведьмак слишком боялся себе признаться.

Геральт всё ещё сидел на постели барда. Он внимательно посмотрел на спящего Лютика, и решение прочно укрепилось в его голове.

***

Бард проснулся совершенно разбитым. Долго болела голова, ныло всё тело, но больше всего мучили воспоминания о вчерашнем вечере. Они были смутными, но кое-что Лютик всё-таки помнил.

Например, то, что всем известные слова баллады внезапно сменились на те, что были записаны в свитке пергамента, который он хранил в потайном местечке внутри чехла от лютни.

И то, что Геральт силой уволок его сюда, наверх.

Но всё, что произошло дальше, музыкант вспомнить не мог.

Он сидел на кровати и отчаянно пытался воссоздать в памяти события вчерашнего вечера.

Ведьмак вошёл в комнату и бросил на него долгий, изучающий взгляд.

— Как ты?

Лютик вздрогнул, покосился на Геральта и произнёс:

— Бывало и хуже.

Геральт подошёл ближе, опустился на кровать рядом с ним.

Юлиан отвёл взгляд.

Ведьмак решил идти напролом.

— Что ты помнишь из того, что было вечером?

Бард посмотрел на мужчину, и в голове резко всплыло воспоминание: они точно так же сидят на кровати, и он, Лютик, признаётся Геральту в любви.

Менестрель застонал, закрыл лицо руками и сдавленно ответил:

— Я помню достаточно, чтобы хотеть об этом забыть.

Сильная рука легла на его колено, он снова вздрогнул и ещё сильнее зарылся лицом в ладони, зажмурился, больше всего на свете желая навсегда исчезнуть и никогда уже не существовать.

Дыхание Геральта обожгло его шею, крепкие пальцы сжали плечо, и обветренные губы коснулись нежной кожи - ровно там, где бешено стучал пульс.

Горячий язык скользнул по шее Лютика, тот шумно выдохнул и отнял руки от лица, смотря на ведьмака неверящими глазами.

— Ты… что ты делаешь? — бард почти не дышал.

Геральт обхватил его лицо ладонями, развернул к себе и накрыл его губы своими - так, как не снилось Юлиану даже в самых сладких снах.

Лютик исступлённо подался навстречу, сердце билось с невероятной скоростью, и всё в голове смешалось, сбилось, рассыпалось на мелкие кусочки, осталось только одно: имя, с которым он просыпался и засыпал, имя, за которое был готов умереть.

Геральт.

Ведьмак целовал его грубо, сминая его губы своими, прикусывая и с силой втягивая их.

Руки, блуждающие по телу барда, нетерпеливо потянули наверх его сорочку, Лютик помог избавиться от неё и с придыханием подставил обнажённую грудь под грубые ладони, требовательно дёрнул за воротник рубашку Геральта, и тот рывком стащил её через голову, толкнул менестреля на кровать и навис над ним, кусая его шею и грудь, лаская языком соски, покрывая кожу засосами.

Лютик метался по покрывалу, жмурился, восхитительно рвано дышал и бормотал бессвязные пошлости.

Геральт не выдержал.

Проложив мокрую дорожку из поцелуев от губ музыканта до пояса его штанов, он потянул за шнуровку зубами и полностью освободил Юлиана от одежды, заодно стянув и собственные брюки вместе с бельём.

Раскрытый, доверчивый, раскрасневшийся и отчаянно возбуждённый Лютик тихо застонал, заворожённо глядя на то, как пальцы Геральта впервые смыкаются на его члене.

Ведьмак несколько раз сжал в ладони чувствительную плоть и провёл снизу вверх и обратно, заставив менестреля вскинуть бёдра и издать несколько рваных выдохов.

Когда язык коснулся нежной головки, Лютик застонал, не выдержал и, вцепившись в пряди белых волос на затылке ведьмака, толкнулся в восхитительный горячий рот, и Геральт подчинился, позволяя любовнику проникать в него всё глубже и глубже.

Язык оглаживал головку внутри, проникал в отверстие уретры и ласкал уздечку, доводя музыканта до изнеможения. Лютик не сдерживался и почти кричал, потом резко переходил на шёпот и нёс несусветную пошлую чушь, пока не почувствовал, что оказался на грани.

— Геральт… я сейчас… — слова прерывались стонами, в них слышалась какая-то мольба.

— Нет, — ведьмак отстранился, хищно оскалился и укусил Лютика за бедро, заставив его дёрнуться и охнуть. — Ты кончишь только тогда, когда я тебе позволю.

Лютик снова сдавленно застонал, услышав эти слова. По его позвоночнику пробежали мурашки.

Геральт провёл по его члену языком снизу вверх, вытащил откуда-то флакон с прозрачным маслом, зубами откупорил его и вылил содержимое на свою ладонь.

Он знал, что этим всё закончится. Он был готов. Он хотел этого.

Грубая ладонь удивительно нежно скользнула между ягодиц барда, тот вздрогнул и развёл ноги шире, подставляясь, раскрывая себя.

Губы Геральта снова накрыли член Лютика, один палец мягко толкнулся внутрь, и бард застонал, двинувшись навстречу.

С сумасшедшей скоростью ведьмак ласкал его губами и языком, дразнил уздечку, посасывал головку, менестрель задыхался и метался по кровати, пошлости срывались с его губ одна за другой, и он не заметил, в какой момент палец внутри сменился сперва двумя, а затем и тремя.

Было почти не больно. Чёрт, да он вообще ничего не чувствовал, кроме восхитительной пытки в плену горячего рта, кроме всепоглощающей страсти и желания отдать всего себя во власть ведьмака.

Геральт отстранился от его члена, пальцы выскользнули, Лютик потянулся к нему за поцелуем и через секунду застонал, прикусив чужую губу, потому что крупная головка члена надавила на его вход.

Ведьмак сжал его бедро, второй рукой направляя себя, и медленно толкнулся внутрь.

Протяжный музыкальный стон - и тишина повисла между ними. Только тяжёлое дыхание и разгорячённый стук - бешено колотилось сердце Лютика, и медленно, но гораздо быстрее обычного, билось ведьмачье сердце.

Музыкант сходил с ума от потрясающего чувства наполненности.

Геральт был везде: медленно двигался в нём, приглушённо и хрипло стонал, обнимал его сильными руками и прижимал к себе.