Гермиона покачала головой.

– Что теперь? – прорычала Симона, поворачиваясь к ней.

– Его нельзя загипнотизировать, – ответила она.

Симона издала короткий смешок.

– И с каких пор ты стала экспертом в гипнотерапии?

Гермиона закрыла глаза и потерла их пальцами.

– Мне не нужно быть экспертом. Я знаю Снейпа. Он легилимент и мастер окклюменции. Его нельзя загипнотизировать.

– У него нет палочки, глупая! – злобно усмехнулась Симона, обнажив зубы, больше не жемчужно-белые, а окрашенные красным вином, будто у тролля.

– Его беспалочковая магия сильнее, чем палочковая у большинства людей! – отчеканила Гермиона.

Её коллега лишь пренебрежительно махнула рукой, снова глотнув вина.

– Я знаю, почему ты говоришь всё это.

Гермиона собралась было спросить, что та имеет в виду, но Симона продолжила:

– Когда Снейп был под гипнозом, – сказала она, обращаясь к Линчу и Джорджу, – мы окунулись в пару воспоминаний. И одно из них было о присутствующей здесь докторе Грейнджер, – она ехидно покосилась на Гермиону и продолжила: – Он рассказал мне, как поймал мисс Грейнджер за мастурбацией в одном из классов.

– Что?! – Гермиона так быстро вскочила, что её стул свалился на пол. Симона пожала плечами:

– Он очень подробно всё описал. Я думаю, это было реальное воспоминание.

Кровь прилила к лицу Гермионы, а саму её затрясло от гнева.

– Это ложь! Абсолютная подделка!

Линч встал и положил руку ей на плечо.

– О чем ты беспокоишься? Как часто тебе выдвигали фальшивые обвинения о вовлеченности в какие-либо сексуальные действия?

Это было правдой. Она потеряла счет, сколько раз она оказывалась замешанной в сексуальных скандалах, защищая пациентов. Но теперь почему-то всё было иначе. Её охватило всепоглощающее ощущение нечестности. Возможно, в ней проснулась юная Гермиона, непонятое дитя.

Заметив удовлетворенную ухмылку на лице Симоны, она развернулась на каблуках и вылетела за дверь:

– Я пойду спать.

Она лежала без сна, пытаясь разгадать его игру. Злилась на себя из-за того, что злилась. Она никогда не позволяла себе вот так выходить из себя. В мыслях были одни ругательства. Она отчаянно хотела уснуть. Но, когда это, наконец, случилось, её сны были далеко не радужными.

***

– Кто у тебя сегодня первый? – Джордж набрал полный рот мюсли, и по его подбородку сбежала капля молока.

– Катерина Колдер. А у тебя? – Гермиона прикончила маленькую пачку йогурта. Это было единственное, что мог выдержать её желудок.

– Я думаю попробовать сеанс смехотерапии со Спраут и Криви вместе, – с полным ртом ответил Джордж, роняя кусочки овсянки на стол. – Они знают друг друга.

Гермиона кивнула. Это была хорошая идея. Джордж наблюдал, как она придирчиво выскребает остатки йогурта изо всех уголков стаканчика.

– Ты могла бы воспользоваться Омутом памяти, – сказал он. Гермиона подняла взгляд:

– Что?

– Снейп. Ты могла бы заставить его подтвердить воспоминания с помощью Омута памяти.

Гермиона покачала головой:

– Он лжет. Не хочу, чтобы он думал, что ему хоть на секунду кто-то поверил.

Джордж задумался.

– Ты собираешься с ним встретиться?

– После обеда, – Гермиона бросила ложку в стаканчик и встала. – Думаю, это будет по-настоящему веселый опыт.

***

Северус Снейп сидел скрестив руки, рассматривая её через стол. Он проигнорировал предложение занять один из удобных стульев в углу, сразу же усевшись так, что она была вынуждена расположиться напротив в своем вращающемся кресле.

Заняв противоположные места за столом, они словно поменялись ролями, это было странно, но Гермиона была настроена не дать сбить себя с толку.

– Почему вы солгали по поводу воспоминаний? – сразу спросила она, хлопнув руками по столу.

Он задержал на ней взгляд, и его блестящие черные глаза скользнули по её лицу, разглядывая и изучая. Гермиона была экспертом по молчанию, но с ним это было мучительно.

Внезапно он вздохнул:

– Как вы себя чувствовали из-за этого? – глубокий тембр его голоса словно заставлял воздух вибрировать. Диссонанс от его менторского голоса в её кабинете был одновременно сюрреалистичным и неприятным.

Она проигнорировала вопрос.

– Я хотела бы знать, почему вы солгали доктору Эллори под гипнозом?

Его брови слегка приподнялись.

– Под гипнозом?

Гермиона почувствовала, что ей хочется моргнуть в подтверждение, что он вряд ли мог быть под гипнозом, но она не могла позволить себе согласиться с ним. Не сейчас.

– Вы солгали ей и сказали, что застали меня за мастурбацией в классе.

Он снова посмотрел на нее, разглядывая еще подробнее. Изучая выражение лица. Его цвет. Её дыхание.

Её физическую реакцию еще никто так тщательно не рассматривал. Было ощущение, что у нее внезапно развился синдром запертого человека*(5).

Он медленно поднял подбородок:

– Я спросил вас… как вы себя чувствовали из-за этого?

Гермиона заметила, как побелели костяшки её сжатых кулаков, и постаралась расслабить их.

– Это не ваше дело, профессор.

– Отнюдь, мое… доктор… Грейнджер.

Гермионе вдруг захотелось набрать побольше воздуха в легкие, но она сдержалась. Не тогда, когда он практически считает каждую молекулу в её вдохах и выдохах, подмечая все расхождения.

– Если, – продолжил он, – вы бы посмеялись над этим и тут же забыли, я бы сказал, что вы достаточно зрелы, чтобы быть экспертом в этой области. С другой стороны, если бы вас обуял праведный гнев, что, как я полагаю, и произошло, судя по бьющемуся пульсу у вас на шее и краске, заливающей щеки, тогда… вероятно… нам есть над чем работать.

Гермиона вздохнула свободнее. Он уже знал, что она возмущена. Упасть в обморок будет еще больше не к месту.

– Значит, вы сделали это, чтобы увидеть мою реакцию, – ответила она.

– Конечно.

– Вы не говорили со мной восемь лет и теперь решили, что это лучший способ завязать беседу?

– Чтобы избежать поверхностности. Да.

– Вы предполагали, что любое взаимодействие со мной будет поверхностным?

– Нет, я предполагал, что оно будет сдержанным.

– Сдержанным? То есть в рамках соответствующих профессиональных границ?

– Нет, сдержанным значит блокированным абсолютно асексуальной манерой поведения, которую вы, кажется, успешно усвоили.

Гермиона почувствовала, как её лицо краснеет еще сильнее. В комнате вдруг стало жарко.

– Мне жаль, профессор, если вы вообразили, будто терапевты в этой лечебнице будут носить костюмы горничных и предлагать сексуальные услуги.

Он фыркнул и откинулся назад в кресле, снова вперив в нее оценивающий взгляд на несколько мучительных секунд, прежде чем заговорить:

– Вы одеваетесь как деревенщина. Держите плечи неестественно высоко, наклоняя их вперед, чтобы не подчеркивать грудь. Даже ваша походка слишком сдержанна, чтобы избежать естественного виляния бедрами. Чтобы увидеть в вас квалифицированного секс-терапевта, в вас должны в первую очередь увидеть сексуальность.

Гермиона открыла рот. Это замечание было одним из самых опустошающих среди всех, что она когда-либо слышала, как в личном, так и профессиональном плане. Разве недостаточно того, что ей не было все равно – до боли в сердце? Что она так сильно отдавалась делу, что одежду выбирала лишь из соображений практичности? И постоянно пренебрегала собственными нуждами ради блага других?

Чувствуя, что вот-вот заплачет, она знала, что ей оставалось лишь найти глубоко в душе сострадание к этому человеку. Его фиксация на её недостатках могла происходить только из-за неуверенности в самом себе. Он буквально побывал в аду и смог вернуться. Он нуждался лишь в одном, в том, что было сложнее всего дать, и что он изо всех сил пытался отвергнуть.

Она сглотнула.

– Профессор, – её голос был тихим и хриплым, но она прочистила горло и продолжила: – Я хотела бы рассказать вам историю.

Он поднял подбородок, вперив в нее свой внушительный нос.