Джон глотнул. Вино обожгло нёбо, а мерзкий вкус заставил скривиться, но затем он почувствовал тепло, и это было приятно.

— Ты даже не сменил плащ. Почему ты продолжаешь ходить в черном?

— Я теперь свободный человек, не так ли? А свободный человек ходит, в чем хочет. Потом, мой плащ ведь и не черный вовсе.

Он расстегнул плащ, чтобы показать прорехи, которые Лианна зашила красным шелком. Джон это помнил.

— Ну и что? — спросил он. — Разве от этого он перестал быть черным?

Манс рассмеялся.

— Вот видишь. Ты тоже удивился.

Он застегнул пряжку, и его лицо вдруг резко стало серьезным.

— Ты слишком хорошо воспитан, Джон Таргариен, чтобы упрекать меня, после того, как ел и пил под моим кровом. Хотя, когда я был твоим гостем, бросать в меня снежки это тебе не мешало, — ввернул он.

Джону показалось, что уши у него вспыхнули как два факела, но Манс продолжил, как ни в чем не бывало:

— Я знаю, что ты хотел бы мне сказать, и это все будет правдой. Я действительно трус: провалил поручение, которое твоя мать возложила на меня, да еще и не смог прийти, чтобы самому сказать ей об этом. Ведь я знаю, как это было важно. Я родом из этой земли, и, пусть я почти не помню мать и совсем не помню отца, вольный народ — это мой народ, а не поклонщики, которых я когда-то обязался защищать. Раз мертвые вновь встают, надо что-то делать. Скажи, у Молодой Волчицы был еще какой-нибудь план?

Джон вспомнил погрустневшее лицо матери и покачал головой.

— Она надеялась, что, если Дозор поможет нам, можно будет обойтись без войны. Но, раз они отказали… Сегодня вожди собираются выбрать короля, который поведет вольный народ на Стену.

Манс кивнул.

— Мой новообретенный брат Великий Морж в числе кандидатов, как я полагаю. А кто еще?

— Тормунд. Девин Шкуродел, — начал перечислять Джон. — Вождь теннов, если послание успело до него дойти. На самом деле, попробовать может любой, но у вождя племени или предводителя отряда больше шансов, что его поддержат.

— Само собой. А кого из них тебе и твоей матери хотелось бы видеть Королем-за-Стеной?

Джон пожал плечами:

— Тормунд — хороший воин и человек тоже. И с матерью они друзья. Но… — он замялся.

— Но? — На губах Манса блуждала улыбка, однако карие глаза смотрели серьезно и проницательно, будто заглядывая в душу. И Джон решился поведать ему страхи, которые до сих пор они с Лианной обсуждали только между собой.

— Он ненавидит всех, кто живет к югу от Стены. Все они ненавидят. Если им удастся прорваться за Стену, они будут убивать всех без разбора.

— Да, так уже было не раз. Это огорчает тебя?

Джон вспыхнул.

— Я не боюсь битвы! Но поклонщики, о которых ты говоришь, тоже мой народ. Разве подобает королю возвращаться в свою страну, убивая подданных?

— Они — подданные Роберта Баратеона, а не твои. Чем ты им обязан, раз они даже не знают о твоем существовании?

— Роберта я когда-нибудь убью! — Джон сжал кулаки. — За отца. Но я не хочу, чтобы пострадали невинные люди. Если бы я был Королем-за-Стеной, я бы удержал их от этого.

— Но вольный народ никогда не признает королем мальчишку и не станет ему подчиняться. Сколько тебе — восемь, девять?

— Десять, — с горечью произнес Джон. И прибавил, не сдержавшись: — В отряде Тормунда есть мои одногодки. А мне мать не разрешила участвовать в поединках, хотя, когда мы с ней фехтуем, я уже выигрываю половину схваток. Больше половины.

— Так значит, ты не желаешь победы никому из них?

Джон много думал об этом, но теперь ему пришлось сказать:

— Я не знаю. Сильный вождь сможет победить в битве, но потом Север будет разграблен. Но если мы… если вольный народ не одолеет Стену, то окажется между Дозором и Иными, и мы все погибнем. И скорее всего так и будет. Мать говорит, ни одному Королю-за-Стеной не удавалось завоевать Север. Дозор и Старки всегда отбрасывали их назад.

Манс подобрал брошенную лютню, взял аккорд, поморщился и подкрутил колки.

— Все когда-нибудь случается в первый раз. Дозор уже не тот, что прежде, это я тебе точно могу сказать. Они отказали в смиренной просьбе, но запоют совсем по-другому, когда у ворот Черного замка встанет огромная армия. Может быть, некоторые из них даже окажутся настолько разумными, что пропустят ее без боя.

— Старки отбросят ее назад, — упрямо повторил Джон. — А они — наша родня. Тот, кто проливает родную кровь, проклят богами и людьми, а в битве это может случиться.

— То же можно будет сказать и о них, — Манс отложил инструмент и внимательно поглядел на Джона, — если они обнажат сталь против тебя и твоей матери.

— Они даже не знают, что мы здесь, — возразил Джон.

На мгновение ему показалось, что по лицу Манса пробежала тень. Но тот сказал только:

— Пойдем посмотрим, что там у вас за борьбище.

Комментарий к Часть 7. Джон

В речи моржовых людей использованы слова из поморской говори.

========== Часть 8. Король ==========

1.

Люди ходили туда-сюда, сновали между повозок и палаток, беспорядочно, как кусочки лука и моркови в кипящем котелке. Прошел полдень. Джон не вернулся к обеду, и Лианна поела с Астрид. К ним заглянул Тормунд, под неодобрительное ворчание хозяйки стащил из супа половину куриной тушки, сунул в карман на подкладке плаща — нимало не смущаясь тем, что жир тут же стал подтекать, впрочем, плащ и без того был грязным — и унес с собой. О сыне Лианна не слишком беспокоилась. Наверняка встретил Игритт, оттого и припозднился. Джона в деревне знали и, хотя сегодня здесь было много чужого народу, вряд ли кто-то стал бы задирать оборотня с огромным лютоволком. Она оглянулась на Серую Звезду — та лежала, положив голову на передние лапы, и флегматично разглядывала жужжащую перед самым носом муху, отогретую неярким северным солнцем. Эта картина наполнила Лианну умиротворением.

Но после обеда общий настрой поменялся. Котелок будто выкипел: затихли перебранки над мешками муки или бараньими окороками, мужчины и женщины собрали все, что успели выменять и даже то, что вроде бы никому не приглянулось, увязали тюки и котомки и поспешили на все усиливающийся гул, стоящий над площадкой для борьбы. Астрид всучила своим младшим отпрыскам два выменянных топора и бочонки с медом и сидром и велела нести в дом, а сама обернулась к Лианне:

— Мелких петушков уже подрали, поди, сейчас вожди петушиться начнут. Как думаешь, Волчица, угодно ли богам, чтобы мой пустобрех стал королем?

Некоторые ведуны и оборотни были провидцами. Лианна к их числу не принадлежала, но для вольного народа все они были отмечены богами, и даже бойкая и властная Астрид спрашивала ее мнение с толикой боязливого уважения.

— Я надеюсь на это.

Лианне ничего больше и не оставалось, раз надежда на мирный союз пошла прахом. Наверное, она не была угодна богам. Старые боги, боги Севера и вольного народа жестоки, здесь им до сих пор приносили в жертву коз и овец, но люди шептались, что племена и кланы, живущие дальше, в еще более суровых местах, до сих пор устраивали человеческие жертвоприношения, омывая кровью корни чардрев. Война же принесла бы тысячи жертв.

— Думается мне иногда, — вздохнула Астрид, лицо ее стало необычно печальным, и резко обозначились морщинки вокруг глаз, — что лучше бы им стал кто-нибудь другой. Загордится еще старый хрыч, заважничает, девки на ём будут виснуть гроздьями, как яблоки на яблоне в урожайный год, и вся добыча на них уходить будет. А потом еще полезет в битву, как герой какой, первым, и голову там сложит.

— Но если он проиграет в схватке…

— То умрет, — жестко сказала Астрид. — И так плохо, и сяк — не очень-то хорошо. Так что лучше уж пусть побеждает. Живой мужчина лучше мертвого, — это была ее любимая присказка.

Лианна кивнула. Она не заблуждалась насчет отношения Тормунда к поклонщикам – тех, кто не был способен сам за себя постоять, он и за людей не считал, но никого лучше из вождей она не знала. «И так и сяк плохо», — повторяла она про себя, идя за Астрид к месту, где в поединках вожди решали, кто из них достоин быть Королем-за-Стеной.