Юнцы вокруг загалдели, обсуждая, насколько честной считать такую победу.

— Поговорите о честности с одичалыми, когда пойдете в разведку, — сплюнул Куорен. Один из парней помог ему стащить помятый шлем, под которым уже наливался сильный кровоподтек. Это зрелище слегка утешило раненую гордость, и Манс кивнул в ответ на предложение сира Эндрю объявить ничью.

И тут прозвучал рог. Все замолчали, слушая, пока резкий протяжный звук затихал, рассеиваясь в воздухе.

— Кого ждем сегодня? — спросил Манс: один сигнал рога означал возвращение разведчиков. Но рог затрубил снова. Все разом задвигались, будто сбрасывая с себя чары неподвижности: новобранцы на тренировочном дворе побросали турнирные мечи и схватились за боевые, несколько парней бросились в оружейную облачаться в кольчуги. «Два сигнала, — передавалось из уст в уста, — одичалые!»

Манс с Куореном переглянулись.

— Никак к нам сам Джорамун во главе своего войска пожаловал, — Куорен потер синяк на лбу искалеченной двупалой рукой.

— С Баэлем Бардом за компанию, — хмыкнул Манс, которого охватившая молодняк паника скорее развеселила. — Пойду спрошу Эббена, или кто там сейчас на дежурстве стоит, из-за чего весь сыр-бор.

Когда он подошел к воротам, там уже было несколько дозорных, но мечи у всех были в ножнах. Среди них был Уоллес, стюард командующего Башней.

— Отбой тревоги. Объявите им там, — велел он Мансу, указывая на переполошившихся рекрутов. — Это торговец, друг Дозора, принес товары на обмен.

Решетка со скрипом поднялась, пропуская маленькую группу одичалых: пожилого охотника и двух пацанов, тащивших заваленные шкурами сани. Манс мазнул по ним взглядом, разворачиваясь, чтобы исполнить приказ, и вздрогнул. Один из мальчишек, лет десяти, мелкий и кривоногий, глядел прямо на него. Потом двое братьев в черных плащах шагнули между ними, но Манс уже узнал торчащие из-под шапки ярко-рыжие волосы, обрамлявшие круглое курносое лицо.

2.

— Эй, ворона! — его настойчиво дернули сзади за плащ.

Манс посмотрел по сторонам, проверяя, чтобы никого из братьев не было рядом, и только тогда оглянулся.

— Что ты здесь делаешь, дура! — прошипел он страшным шепотом. — Женщинам и девицам не место в замке, принадлежащем Дозору.

— А правду говорят, что всем воронам кое-что отрезают, оттого вы нас так и боитесь? — съязвила дерзкая девчонка. Манс вспомнил, как она так же дразнилась, держа в руке снежок. Игритт, вот как ее звали.

Он сгреб ее за рыжий вихор, приближая ее лицо к своему.

— Среди тех немногих песен, которые я никогда не пою, есть «Баллада о храбром Денни Флинте». Была одна молодая дурочка, такая же, как ты. Решила переодеться мужчиной и вступить в Дозор. Кончилось это плохо. Как раз потому, что никто никому ничего не отрезает. Яснее сказать?

Игритт сглотнула и помотала головой.

— Я не собираюсь вступать в ваш поганый Дозор. Я просто помогала папаше Хенрику сани волочь.

— Молодец. — Он повернул ее за плечи и подтолкнул к узкому проходу между оружейной и наружной стеной замка. — Сейчас я незаметно выведу тебя за ворота, и ты подождешь своего папашу в лесу.

— Он не мой папаша, — девчонка шмыгнула носом, так что Манс даже подумал, не слишком ли сильно он ее напугал. — Погоди! — она оттолкнула его руки. — Сначала я должна сказать.

— Что еще? — спросил он с нетерпением, прислушиваясь, не подходит ли к ним кто. Пришлось бы пораскинуть мозгами, чтобы объяснить братьям, о чем он шепчется по углам с одичалой девчонкой. Даже при том, что от мальчишки ее действительно трудно было отличить.

— Меня послали с сообщением. К тебе.

— Кто?

— Молодая Волчица.

Рука сама дернулась к зажившему уже плечу. Манс коснулся штопки на плаще и пробежался пальцами по шелковистым нитям.

Почему-то ночью, когда он лежал без сна, пытаясь унять возбуждение собственными силами, ему представлялся не их единственный робкий поцелуй на берегу озера, так грубо прерванный ее нахальным сынком, а ее тонкие белые руки, колдующие над его раной, и морщинка между бровей, появлявшаяся, когда она сосредоточенно разглядывала швы. Сколько Манс не пытался убедить себя, что в ней нет ничего особенного, что она просто избалованная знатная девица, оставшаяся такой и в лесной хижине, и поэтому между ними в любом случае ничего бы не вышло, память и сердце говорили об обратном. Если бы не мальчишка… но и его Манс понимал. Будь у него такая мать, он бы тоже ревновал ее к любому, кто бы только попробовал ее обнять.

— Что за сообщение? — он старался говорить безразлично, но мысленно уже прикидывал, как бы незаметно выйти из замка. Надежда на новую встречу вспыхнула, как костер, в который подкинули свежих дров.

— Здесь никто не подслушает? — Игритт завертела головой. — Оно длинное.

— Тогда пойдем.

Дозорные, охранявшие ворота, нисколько не удивились, когда Манс заявил, что идет охотиться на зайцев для стола сира Денниса.

— Пусть боги пошлют тебе дичь пожирней, — пожелал один, а второй по-приятельски похлопал по плечу. Манс скривился, будто бы боль от раны все еще мучила его. Это вызвало всплеск сочувственных насмешек и пожеланий не дать зайцам себя загнать. Между тем Игритт, нагнувшись и держась в тени стен, уже миновала приоткрытые ворота. Он догнал ее там, где за стволами плотно сомкнутых страж-деревьев из башни уже невозможно было что-нибудь разглядеть. Она забралась на толстый низкий сук и сидела там, болтая ногами.

— Надо же, ворона умеет лазить по деревьям, — протянула она даже с некоторым уважением, когда Манс пристроился в развилке ветвей рядом с ней.

— Выкладывай.

Страж-дерево, на котором они сидели, было старым и кряжистым, но на кончиках темных веток из почек уже проклевывалась мягкая нежно-зеленая хвоя. Манс чувствовал, что то же самое происходит и с его сердцем.

Но тут рыжая девчонка заговорила — и в ее словах колким льдом зазвенела лютая стужа.

3.

Комнаты командующего находились на самом верхнем ярусе Башни. Нижние два Манс миновал на одном дыхании, перешагивая через ступеньки: известия, переданные через Игритт, казались ему слишком важными и не терпящими отлагательств. Но чем больше он прокручивал в голове варианты разговора, тем медленнее поднимался. Благородный рыцарь до мозга костей, сир Денис Маллистер предпочтение отдавал рожденным в замках отпрыскам знатных семей. С братьями низкого происхождения, даже с теми, кто попал на Стену в наказание за совершенные преступления, он был безукоризненно вежлив, но Манс всегда видел за этой вежливостью отчетливое пренебрежение. Остановившись перед высокими дубовыми створками, он задержался на пару мгновений, перебирая в голове варианты, как начать разговор, но ни один не казался ему идеальным. Об Иных, страшилищах из детских сказок, в Вестеросе знали даже младенцы, но никто не верил в них всерьез. Манс мог бы изложить рассказ об охотниках, едва сбежавших от неминуемой смерти в Краю Вечной зимы, со всеми красочными подробностями, которые только способно изобрести воображение барда, но тогда эта история может прозвучать для сира Дениса, как одна из тех самых сказок. Сухо перечислить факты и, не упоминая Иных, обозначить их как некую неведомую пока опасность? Но тогда она может показаться слишком несущественной, чтобы Дозор открыл ворота для вольного народа. А главной задачей Манса было уговорить Маллистера хотя бы передать эту просьбу лорду-командующему.

Так ничего и не придумав, он решил импровизировать на ходу («Певец я или нет, в конце концов?») и громко постучал.

Открыл ему Уоллес, младший сын какого-то мелкого вестеросского лорда и личный стюард сира Дениса.

— Мне нужно переговорить с командующим по важному делу.

— По какому делу? — нахмурился Уоллес.

— Это я могу сказать ему только с глазу на глаз, — отрезал Манс. Лорденыш заколебался. Может, он и считал бывшего одичалого ниже себя, но Манс был разведчиком, а он сам — всего только стюардом. Престиж ордена разведчиков был высок, именно они занимались самой опасной работой. Сир Денис не похвалит своего стюарда, если получит важные новости с задержкой.