– Хотим, – решил Гюин, что было удачно, потому что Холстен уже отправил ответ.

Через несколько минут – задержка с каждым разом все уменьшалась, так как они приближались к планете, – с ними заговорило нечто новое.

Холстен узнал прежний голос, но он стал значительно четче, но по-прежнему сопровождался тем же ужасающим потоком сознания, которое пыталось пробиться наружу. Перевод для остальных он сделал быстро. По его мнению, к этому моменту он владел Имперским С свободнее кого бы то ни было в послеледниковом периоде.

Он переправил его остальным на экраны:

«Добрый вечер, странники, я Элиза Керн, композитная экспертная система Сторожевого обиталища Брин Два. Извините, но я, похоже, упустила смысл некоторых сообщений, которые вы уже мне направляли. Вы не могли бы кратко изложить то, что уже было сказано?»

Тут произошло любопытное разделение слушателей на две группы. Командный состав и безопасники остались более или менее спокойными, а вот научный и технический отделы внезапно затеяли спор: что именно голос имел в виду под «экспертной системой»? Холстен уверен, что это правильный перевод? Это действительно умная машина или только нечто, что ею притворяется?

Сам Холстен тем временем был занят расшифровкой того фонового послания, хотя оно нравилось ему все меньше. Сами слова и тон ужаса и отчаяния вызывали у него дурноту.

«Добрый вечер, странники, я Элиза Керн, композитная экспертная система Сторожевого обиталища Брин Два. Извините, но я, похоже, упустила смысл некоторых сообщений, которые вы уже мне направляли. Вы не могли бы кратко изложить то, что уже было сказано?»

«Что ты делаешь что ты у меня в голове забираешь забираешь забираешь почему я не могу проснуться что я вижу только пустоту и никто и ничто корабля нет почему корабля нет где нет никакой Элиза Керн украла меня украла мой украла мой разум»

Холстен повторно отправил последний объемный текст «Гильгамеша»: «Мы – корабль-ковчег «Гильгамеш» с пятьюстами тысячами человек в стазисе. Нам крайне необходимо установить свое присутствие на твоей планете. Это – вопрос выживания человечества как вида. Нам необходима твоя помощь в сохранении нашего груза».

И ответ:

«Извините вам нельзя приближаться или устанавливать какой бы то ни было контакт с миром Керн. Это категорически запрещено основами программы «Возвышение». Сообщите, могу ли я оказать вам какую-либо иную помощь».

«Аврана я обезьяны Авраны это главное если никого не осталось, то кого нам возвышать кроме самого возвышения никакого контактного загрязнения не может быть Серинг не победит мы возвысимся но почему так холодно медленно трудно думать»

– Те же слова от другого компьютера! – гневно бросил Гюин.

Лейн смотрела из-за плеча Холстена на его перевод второго, скрытого голоса. Он заметил, как ее губы беззвучно произнесли:

– Хрень?

– Мейсон, мне плевать, как ты это выразишь: можешь все как угодно разукрашивать. Пусть поймет, что мы – люди и нам нужна помощь, – потребовал Гюин. – Если есть какой-то стародавний способ откорректировать его программу, достучаться до чего-то там, то нам надо, чтобы ты его нашел.

«То есть давления нет». Однако Холстен уже обдумывал свой ответ. Это не было лингвистической проблемой, что бы ни думал Гюин. Проблема была в технологии, но такая, которую проще решить было Лейн, а не ему. Они говорят с работающей, автономной имперской системой. Взорванные электромагнитным импульсом остовы, вращавшиеся вокруг Земли, ничего подобного не содержали.

«Элиза, – ответил он, – мы в отчаянном положении. Мы проделали огромный путь от Земли, чтобы найти новый дом для той части человечества, за которую отвечаем. Если мы не найдем такого дома, то сотни тысяч человеческих существ умрут. Разве твоя система приоритетов позволяет тебе принять ответственность за подобный результат?»

В архивах «Гильгамеша» их не было, но Холстену казалось, что он где-то читал о каких-то филантропических правилах, наложенных на легендарные древние искусственные интеллекты.

«Извините, но я не могу допустить, чтобы вы нарушили эксперимент по возвышению на этом этапе. Я понимаю, что у вас есть иные проблемы, и мне позволено оказывать такую помощь, которая не противоречит моим приоритетам. Если вы попытаетесь повлиять на планету, то не оставите мне иного выбора, нежели принять меры против вашего корабля».

«Что за корабль дайте посмотреть корабль от Земли но чья Земля Серинга или моя или вообще Земли нет чтобы корабль прилетел безмолвно прекратили связь так давно так холодно так выпусти меня сука ведьма Элиза украла мой разум мое имя не можешь меня здесь держать дай мне проснуться дай говорить дай умереть дай хоть что-то»

«Не помогло», – понял Холстен.

– Это по сути то же, что и раньше. Мы ничего не добились, только…

– Что? – вопросил Гюин.

– Хочу попробовать кое-что косвенное, – объяснил Холстен.

– Нас из-за этого раньше времени не взорвут?

– Не думаю.

– Тогда пробуй то, что придумал, Мейсон.

Холстен собрался с духом и передал простой, сюрреалистический вопрос:

– А тут есть еще кто-то, с кем мы могли бы поговорить?

– Ты несешь чушь, – сказала ему на ухо Лейн.

– Есть предложение получше?

– Я техник. У нас идей не бывает.

Он выдавил слабую улыбку. Все остальные напряженно замерли в ожидании ответа, за исключением Гюина, который прожигал Холстена взглядом, словно его гневное внимание могло каким-то образом подвигнуть классициста на большие успехи в антикварианизме.

«Желаете говорить с моей сестрой?»

«.Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста»

Лейн снова выругалась, а Гюин уставился на свой экран. Еще одна волна растерянного недоумения поднималась вокруг них.

– Так, слушайте: у меня есть теория, – объяснил Холстен. – Мы все еще разговариваем с какой-то автоматизированной системой, явно, хоть она и запрограммирована реагировать похоже на человека. Но там есть и еще что-то. Оно… другое. Кажется менее рациональным. Так что можно попробовать проверить, не разрешит ли оно нам то, чего не позволяют основные экспертные системы. В самом худшем случае мы могли бы даже натравить его на главную систему… не знаю.

– Но что это за «оно»? – спросила у него Вайтес. – Зачем им понадобилось две системы?

– Для надежности? – предположил Холстен, потому что свои главные подозрения он решил оставить при себе.

– Попытайся, – решил Гюин. – Карст, мне нужны какие-то варианты на случай обострения. Наш нынешний курс приведет нас в поле тяготения планеты на нужной скорости, чтобы выйти на орбиту. Единственная альтернатива – прекратить торможение сейчас и просто пролететь мимо, а тогда… тогда – что? – Вопрос был явно риторическим: в тяжелой ситуации командир просто демонстрировал ход своих мыслей. – Тогда мы направимся к следующей точке на наших звездных картах, надеясь, что там окажется что-то иное? Мы уже увидели эту планету. Здесь будет наш дом. Мейсон, скажи ему.

«О да, Элиза, пожалуйста, позволь нам поговорить с твоей сестрой».

Холстен постарался подражать вежливой и официальной манере речи экспертной системы.

Он не знал точно, что они получат в результате, и был готов отключить коммуникаторы, если это окажется тот мучительный безумный лепет, потому что с этим никакой диалог невозможен: какие могут быть переговоры с внутренним ураганом сумасшествия?

– Нам приказано ждать, – сообщил он, получив эту инструкцию.

После этого долго ничего не происходило. «Гильгамеш» продолжал неуклонно приближаться к гравитационному колодцу планеты. Спутник все еще хранил молчание, когда Лейн с ее командой начали обеспокоенно наблюдать за корабельными системами: древний корабль-ковчег начал скрипеть и содрогаться из-за непредусмотренного возникновения внешнего источника массы, достаточно крупного и близкого, чтобы терзать конструкции корабля. Все присутствующие ощутили перемены: во все время их бодрствования ощущение силы тяжести создавалось за счет постепенного торможения. Сейчас к ним тянулась чужеродная сила, исподволь хватающая их бесплотными призрачными руками: первое прикосновение находящегося под ними мира.