Сэр Эдмунд каждый божий день готовится принять удар затаившихся сил, которые только и ждут удобной возможности, чтобы наказать его за порочную тайную страсть к неестественной природе. Сэр Эдмунд – коллекционер, ненасытный, неутомимый собиратель, питающий интерес к аномалиям и мутациям, всевозможным дефектным и уродливым формам жизни, обитающим в воде или в околоводной среде. Если какое-либо существо плавает, шлепает или выдувает пузыри неким странным образом, он его убивает, таксидермирует или помещает в сосуд и ставит в своей личной библиотеке. Сэр Эдмунд продал половину родового поместья, чтобы иметь средства на финансирование своего увлечения и участие в прожектах, лишающих его душевного покоя. Он подобен оологам [12], уничтожающим будущих цыплят ради того, чтобы заполучить в свои коллекции вожделенные яйца. Сэра Эдмунда, как всякого коллекционера, раздирают противоборствующие силы – тяга к приобретению и сохранению, жажда поиска и разрушения. Взять, к примеру, Джона Хантера [13]. Две стороны одной монеты. С одной – анатом, хирург, выдающийся ученый. С другой – охотник за больными, расхититель гробниц, любитель вываривать кости ирландцев-великанов.

Сэр Эдмунд совершил грех, собирая свою коллекцию. Он размышляет о своем грехе и о наказании (по законам людским и божеским), которое ему суждено понести. И потому, огибая дом в этом возбужденном состоянии раскаяния и смертельного страха, сэр Эдмунд с готовностью принимает Брайди Дивайн за карающего посланца потустороннего мира. За банши [14] или злобного чертенка. В сумерках капор придает ей вид демона, парящего над землей. Брайди требуется несколько минут, чтобы выманить баронета из-за куста гортензии.

Сэр Эдмунд рассматривает Брайди, но до конца он не разубежден. Она удобно устроилась у пылающего камина в его кабинете. В одной руке трубка, в другой – херес. Сэр Эдмунд уверен, что Брайди из тех людей, которые умеют воспользоваться даже малым благоприятным шансом. Личность она прелюбопытнейшая, и сэр Эдмунд заинтригован. Перед ним симпатичная женщина в фиолетовом платье из дорожного твила. Чуть полноватая, что совершенно ее не портит. Для такой комнаты одета она слишком тепло: ее лицо блестит от пота. В сочетании с пышной грудью, обтянутой шерстяной тканью, оно делает ее похожей на аппетитный сочный пудинг. Ее потрясающе безобразный капор, теперь сморщенный, ощетинившись перьями, сушится у камина. Она отказалась отдать его на милость дворецкого. Хотя дворецкий и сам не горел желанием брать его в руки. Если капор оживет, думает сэр Эдмунд, придется усмирять его кочергой.

Без своего капора Брайди Дивайн куда больше радует взор.

Рыжие волосы, что выглядывают из-под вдовьего чепца, наверняка густые и в отблесках пламени камина кажутся огненными. Когда она поднимает на него свои болотно-зеленые глаза, воображение рисует ему ветреных дриад, резвящихся на поляне в пятнах света и тени.

Можно ли ей доверять?

– Вас запросто можно принять за привидение, миссис Дивайн, – улыбается сэр Эдмунд. – Есть в вас что-то потустороннее, эфемерное.

Руби, притулившийся у книжного шкафа, едва не прыскает от смеха.

Сердито глянув на него, Брайди разглаживает юбки на своих крепких округлых коленях.

– Сэр Эдмунд, уверяю вас, я не привидение.

Тот пристально смотрит на нее, она отвечает ему столь же пронизывающим взглядом. В какие глубины способны проникнуть эти разбойничьи глаза: в его разум, да, или в его душу?

Да поможет ему Бог!

А Брайди видит только, что сэр Эдмунд – высокий мужчина с меланхоличным взором и пышными бакенбардами. Элегантный, но несколько потрепанный. Кабинет его такой, каким и должен быть: обит деревянными панелями, с кожаной мягкой мебелью, пропитан сигарным дымом – воплощение аристократизма и незыблемости. А вот человек, которому он принадлежит, неуравновешен. Он подобен редкой старинной вазе, которую разбили, плохо склеили и, фактически бесполезную, поставили пылиться на столик в углу.

– Доктор Харбин ввел меня в курс дела, – начинает Брайди. – Но я, вы уж простите мое сравнение, располагаю одним скелетом, без плоти. Мне нужно задать вам несколько вопросов, сэр.

Сэр Эдмунд – обычно в этот вечерний час он прогуливается меж газонами, сует ладони под колени, чтобы не начать ходить ходуном.

– Спрашивайте, миссис Дивайн.

– Сэр, у вас есть враги?

– Нет, мэм.

– И вы в этом убеждены?

– Абсолютно, – отвечает сэр Эдмунд – с сомнением в лице.

– У вас есть предположения, кто мог бы похитить Кристабель?

Сэр Эдмунд качает головой.

– Вы уверены?

Сэр Эдмунд кивает, но отнюдь не уверенно.

– Сэр, я должна задать вам вопрос, на который отказался ответить мне доктор Харбин. Почему вы скрывали ото всех свою дочь?

Сэр Эдмунд медленно поднимается на ноги. Подходит к окну. Его ждет розарий, и искусственные руины, и сад, и дорога за ним. Сегодня вечером он будет долго гулять. Сон настигнет его только на рассвете. Или вообще не настигнет.

– Я боялся, что это случится.

– Вы боялись, что вашу дочь похитят?

– Да.

– Почему, сэр Эдмунд? Почему вы этого боялись?

Баронет смущен, растерян.

– Доктор упомянул, что ваша дочь – не совсем обычный ребенок. Не могли бы вы уточнить, какие у нее особенности?

– Это… скользкая тема, – уклончиво отвечает сэр Эдмунд.

Брайди с трудом сохраняет терпение.

– Сэр Эдмунд, если Кристабель похитили из-за ее необычности, значит, вы просто обязаны просветить меня. Не исключено, что это поможет мне найти и вернуть вам вашу дочь.

– По поводу Кристабель, мэм, – вздыхает сэр Эдмунд, – я не могу вас просветить.

Брайди ставит бокал на стол и останавливает на баронете суровый взгляд.

– Тогда попробуем зайти с другой стороны. Сэр, почему вы послали за мной, а не обратились в местный полицейский участок?

Баронет краснеет, открывает-закрывает рот.

Брайди ждет. Наконец:

– Кристабель способна заставить человека вспоминать.

– Вспоминать?

– Да, вытаскивает из вас давно позабытые воспоминания. Не неприятные, но… – он морщится, медля в нерешительности, – …и она способна внушать мысли.

– Мысли?

– Нежелательные. Не совсем ваши собственные, – тихо говорит он.

Брайди обращает взгляд на Руби; тот постукивает пальцем по виску.

– Это трудно объяснить. – Губы сэра Эдмунда на мгновение раздвигаются в сардонической улыбке. – Она смотрит на человека, и того посещают мысли.

Вздохнув, он встает, идет к письменному столу, выдвигает один из ящиков, достает фотографию в серебряной рамке и вручает ее Брайди.

На фото – белокурая девочка в белом платье до пола, сидит в кресле. Кажется, что от нее, от девочки, исходит сияние – холодный свет. Не такой, как от Руби – сверхъестественный, а будто она высечена из яркого мрамора. Вероятно, какой-то трюк фотографа, предполагает Брайди.

Но вот глаза у девочки белесые, аномально светлые.

– У нее проблема со зрением? – спрашивает Брайди.

Сэр Эдмунд занимает кресло напротив нее, садится на самый краешек и, понурившись, кладет руки на колени своих длинных ног – поза человека, признавшего свое поражение.

– Нет, зрение у Кристабель замечательное. Как раз в этом и проблема. Она видит слишком много.

Брайди внимательно рассматривает фотографию.

– Но глаза совсем бесцветные.

– Вообще-то, они меняют свой цвет.

– Меняют? Как это?

– Из алебастровых становятся синевато-серыми, потом черными как смоль. Это поразительно.

Брайди протягивает фотографию сэру Эдмунду с намерением вернуть ее.

– Обычно глаза не меняют цвет, разве что у новорожденных.

– А у Кристабель меняют. – Сэр Эдмунд кивает на снимок. – Оставьте у себя. Чтобы знать, кого ищете.