Что касается наземных поездов, они тоже не обеспечивают в полной мере безопасности и комфорта. Вагоны первого класса имеют занавески с кисточками, но в них обычно душно. Пассажирам третьего класса свежим воздухом и природными красотами мешают наслаждаться погодные условия и удушающий дым. У пассажиров второго класса над головами есть крыша, но их пугает близость вагонов третьего класса.

Сегодня в вагоне второго класса у пассажиров дополнительный повод для беспокойства – женщина, беседующая сама с собой. Невысокая, симпатичная, с красивыми глазами, но в безобразном капоре, она что-то с жаром нашептывает пустому сиденью напротив нее с той самой минуты, как поезд тронулся с вокзала Виктория.

Сейчас, игнорируя пустое сиденье, она молча смотрит в окно.

Остальные пассажиры, сочувственно переглянувшись, вновь утыкаются в книги или погружаются в размышления.

Спокойствие длится недолго.

Маленькая миловидная женщина сверлит незанятое место воинственным взглядом.

– Это не аргумент, – заявляет она яростным шепотом.

Какое-то время, кусая губу, она прислушивается к пустому месту. Затем:

– Вы мне не помощник, а помеха – ходите за мной по пятам, преследуете, забрасываете каверзными вопросами…

Подушечкой ладони она бьет себя по лбу. Несколько пассажиров вздрагивают.

– А если я вспомню, вы исчезнете?

Несколько человек вслух выражают свое возмущение.

– Мэм, нельзя ли чуть потише, будьте так любезны? – обращается к ней язвительным тоном краснолицый джентльмен, занимающий место в углу вагона.

Брайди поворачивается к нему, надменно вскидывает голову.

– Прошу прощения, сэр?

– Надеюсь, вы понимаете, мэм, что это – вагон второго класса?

– Я здесь не по своей воле, сэр.

Краснолицый джентльмен приподнимает брови.

– Это – желание моего работодателя, – продолжает Брайди. – Если бы я ехала третьим классом, то наверняка прямо в эту минуту наслаждалась бы пением и лакомилась мясным пирогом. А если б сидела в первом классе, курила бы с попутчиками сигару и мило беседовала бы с ними о том о сем.

Краснолицый джентльмен намерен что-то ответить. Брайди останавливает его властным жестом.

– Но, поскольку в вагоне второго класса атмосфера тоскливее, чем в катафалке, я вынуждена, сэр, сама себя развлекать, беседуя с этим… сиденьем.

Краснолицый джентльмен сбит с толку и в растерянности закрывает рот.

Брайди дерзким взглядом обводит остальных пассажиров. Те съеживаются под ее взором, мечтая утонуть в своих сюртуках.

– Более того, – шипит она сиденью, – впредь я буду игнорировать ваши похотливые улыбочки, загадочные сообщения, мешковатые панталоны и светящиеся мускулы, будь они прокляты. – Она прищуривается. – Кто в здравом уме станет разгуливать по загробному миру полуголым, да еще и в незашнурованных ботинках?

Краснолицый джентльмен смотрит на нее беспомощно.

– Надо же, столько прославленных личностей в загробном мире, – сообщает она и, указывая на пустое сиденье, продолжает: – …а ко мне привязался вот этот.

На станции Полгейт Брайди ждет экипаж сэра Эдмунда, который должен доставить ее в Марис-Хаус. Погода изменилась, неослабно хлещет проливной дождь. До вечера еще далеко, но на экипаже уже горят фонари. Дождь поливает сидящего на козлах кучера, стекает у него по носу и с полей шляпы. Мокнут под дождем и лошади; с их хвостов и уздечек струится вода.

В пути экипаж швыряет из стороны в сторону из-за того, что пружины слабые и дороги местами слишком ухабистые. Интерьер экипажа довольно мрачный: изнутри карета убрана темным плюшем, и к тому же в ней витает слабый запах мышей и соломы. Плотная ткань обивки придает какую-никакую мягкость сиденью, но Брайди не покидает ощущение, что из нее душу вытрясают в устланной бархатом клети для перевозки лошадей. Поскольку в запотевшие окна ничего не видно, она рассматривает герб Бериков на противоположной стенке кареты. На нем изображены два стоящих на задних лапах крота и недоумевающий грифон.

Лошади, прижав уши, норовисто фыркают, скользят на мокрой дороге. Возница не понимает, какой бес в них вселился: они ведут себя странно с той самой минуты, как в экипаж села лондонская гостья сэра Эдмунда. Он теряется в догадках: ведь это всего лишь одинокая женщина в безобразном капоре. Кучер винит погоду и темную дорогу, тянущуюся через лес до Арлингтона. Карета подпрыгивает и кренится, попадая обитыми железом колесами в выбоины и рытвины; лошади бьются боками об оглобли.

Дождь немного утихает, и Брайди открывает окно. Они минуют захудалую таверну, утопающую в грязи ферму, пруд, пустынный сельский луг. Потом снова лес, несколько полей. Брайди отстраняется от окна, подскакивая на сиденье.

А где же Руби?

Он забрался на крышу экипажа, где теперь лежит, улыбаясь дождю, который льет сквозь него. Благословляет каждое залитое водой поле, что они проезжают, и каждое облако над головой.

Он улыбается еще шире. Она ничуть не изменилась. Благослови Господь ее душу.

Уже начинает смеркаться, когда кучер останавливает экипаж у ворот Марис-Хауса. Сильный ветер прогоняет непогоду, от туч остались лишь редкие клочья. Кучер помогает гостье спуститься из кареты. Та говорит, что пройдется до дома пешком, подышит свежим воздухом. И достает курительную трубку. На аллее, ведущей к дому, она улавливает за спиной звуки, к которым старалась не прислушиваться – расхлябанные шаги человека в ботинках с развязанными шнурками.

Она не оборачивается, предпочитая сосредоточиться на своем впечатлении от Марис-Хауса, к которому она приближается.

Особняк сэра Эдмунда – архитектурный гротеск. Вычурный фасад являет собой нелепое сочетание военного корабля и свадебного торта. Множество узких бойниц, резные раковины, витые трубы, ложные зубцы, выступ в виде корабельного носа на втором этаже и обилие орудийных портов. На рельефном каменном фронтоне над центральным входом резвится Нептун с нимфами. Окна нижнего этажа обрамляют помпезные каменные гирлянды в виде морских звезд и створчатых раковин.

И, несмотря на все это, особняк выглядит нежилым.

Брайди обходит здание с торца и видит, что гостеприимными выглядят только помещения прислуги: их окна освещены.

Территорию охраняет новая свора собак, заменивших тех, что были отравлены в ночь похищения ребенка. Они подбегают к Брайди и тыкаются мордами в ее ладони. От нее не пахнет паническим ужасом, как от крестьян и странствующих торговцев. От нее не пахнет грубой шерстью и страхом, как от бродяг, которые иногда появляются на газонах в надежде выпросить подаяние. Эта женщина скроена из средства для чистки обуви, табачного дыма, чистой ткани и северного ветра. Что до мертвеца, следующего за ней, у того нет дурных намерений. От него веет слабым духом загробного мира, холодным, с металлическим привкусом – как от свежевыпавшего снега. Это не те гости, которых нужно прогонять. Собаки возвращаются к своим делам – развалившись в будках, принимаются почесываться.

Сэр Эдмунд Ательстан Берик прогуливается по двору: от террасы к розарию, от розария к голубятне, от голубятни к пруду, от пруда к зарослям рододендрона. Вечерний обход территории особняка вошел у него в привычку задолго до похищения дочери. Тревоги давно уже терзают сэра Эдмунда.

Он раздумывает о превратностях своего проклятого существования. Сэр Эдмунд одарен сверхъестественным невезением. Как следствие, для инженера и натуралиста-любителя он необычайно суеверен. И это он – человек науки и упорного труда! Он всегда носит при себе кроличью лапку и не терпит в своем поместье черных кошек. В остальном он является приверженцем Чарльза Дарвина, деятельность которого в равной мере успокаивает и смущает его ум. То есть когда он не размышляет о собственном вечном проклятии, в голове его роятся вопросы, касающиеся смелых научных гипотез, религиозного догматизма и длины шеи жирафа.