— Открывай, бабка, — мрачно заметила фигура в черном капюшоне, стоя перед старенькой дверью с облезлой ручкой. — Эй! Бабка! Ты что? Уснула?

За дверью послышалось шорканье и скрипы: «Иду-иду! Вот нетерпеливая! Сейчас-сейчас!». Шорканье дошло до дверей и внезапно стихло.

— Кито там? — подозрительно спросил скрипучий голос. — А ну отвечай быстро! Ишь, хулиганят! Нет спасенья. Весь огород истоптали!

Фигура в черном мрачно вздохнула, глядя на поросшие репейником и бурьяном подступы к дому.

— Это я, — замогильным голосом заметила фигура с мешком, корзиной и двумя узлами, связанными между собой и перекинутыми через шею. Дверь скрипнула, впуская в пыльный домик, насквозь пропахший сыростью и кислятиной.

— Ноги вытирай! А то как в прошлый раз будет! Пришла, наследила! Тьфу! — выругалась бабка, пока фигура в черном затаскивала мешки и стонала от натуги. — Вон твои тапки в углу стоят! Ты мне тут в своих грязных тухлях по полу не гарцуй!

Судя по тому, как у фигуры в черном балахоне прогибались ноги, последнее, что она сделает — доползет до кровати и тихим холмиком упокоиться под одеялом.

— Чего встала! Тапки обувай! Мало ли где шлялась! Грязи пононосила! Как мыть вас, так никого, а как мусорить, так сразу все! — ворчала бабка, а на пол возле ее ног упал мешок, два больших узла и встала корзина. — Тряпок на вас не напасесси! Чай, не казенные! Здоровье у меня уже не то, чтобы с тряпкой ползать!

Мрачная фигура посмотрела на бабку с надеждой, переобулась с тяжким вздохом.

— Ну что ж, поглядим, что тут понанесла. Тащи сюдой! — скомандовала бабка, потирая руки и растирая свою застиранную клетчатую юбку. — Да на стол клади! Что я, по-твоему? Самая молодая, чтобы нагибаться? Ой, спину крутит… Ой, не могу! Хоть помирай!

С тяжким стоном черная фигура дрожащими руками взяла мешок и тут же уронила.

— Эх ты, немощь костлявая! Ой, здоровьице уже не то, — прокряхтела бабка, поднимая с пола мешок на стол так, что не каждый готов посоревноваться с ней в перетягивании пакета с дешевым луком. Мешок с грохотом упал на стол, а цепкие воробьиные трясущиеся ручки тут же развязали веревочку.

— Ой, совсем стара стала… Немощна… Спасу нет! Суставы ноють… Вон! На руки погляди! Совсем ослабли! — ворчала бабка, пристально разглядывая каждую морковку и луковицу. — Спину ломит — ой, не могу! А давление скачет, аки конь ретивый! Ту где эту морковку брала? Что она такая кривая и мелкая? Ты что морковку не видала? Я тебе говорила, у кого покупать в деревне? И что? А это что? Луковица?

Под черный капюшон костлявая рука сунула маленькую луковичку.

— Тьфу, а не луковица! Шелуха одна! — вопила расстроенная бабка, перебирая и рассматривая каждую луковицу. — Совсем глаза не видят! Вон, черная точечка! Жук ел что ли? Гляди! Не видишь? Внимательней смотри! Эх! Говорила, что луку хочу, как перед смертью! Выбирать надобно! Чтобы такие мелкие не попадались! И почем?

— По три медяка, — мрачно заметила фигура в черном капюшоне, тяжко вздыхая.

— Ой-ё! — схватилась за сердце бабка, опадая на старенький стул. — Дорого-то как! Раньше по одному были! Батюшки! Совсем обнаглели! Да у меня так кости не ломят, как у них цены! Что хотят, то и творят!

Бабка стала с причитанием разбирать овощи, снуя по дому туда-сюда.

— Эй, не видала, куда кабачки положила? — прищурилась бабка, резво раскладывая по мешкам припасы. — Совсем без очков не вижу! Вот придет кто, а не признаю!

Бабка с легкостью схватила два огромных кулька, поставила друг на друга, а потом побрела за тесемками, скрючившись и положив руку на спину.

— Не высыпаюсь совсем. Ой, не высыпаюсь! Соседи — сволочи. Дышат громко и топают, как стадо! — жаловалась бабка, теребя узловатыми пальцами старенькую шаль. — Спать не дают!

— Белки что ли? У тебя до ближайшей деревни три часа пути! — мрачно возмутилась фигура в черном.

— А то я не знаю, что они шумят! И дышат громко! — огрызнулась бабка, разбирая корзину и вытаскивая оттуда колечко колбасы. — Жирная колбаса. Опять жиру напихали! Обдиралово! Вот в наше время колбаска вкусная была! А сейчас что? Срам! Че стоишь? Прибирайся! Понанесла мусору! Ой, а у меня что-то давление прихватило. Прилягу-ка я! Ты это, далеко не отходи! А не помру и без тебя! Слышь, как у меня в ухе стреляет? То-то! Недолго мне осталось!

Бабка улеглась на старую, скрипучую кровать, закатывая глаза.

— Окно прикрой! Не видишь, дует мне! — ныла бабка, причитая и охая в разных тональностях. — Че встала, костлявая! Давай, окно само не прикроется! Ишь ты, это раньше ты когда хочешь приходила и жизни отнимала, а сейчас все по-другому! Нынче другие времена! Эх, отдохнула бабушка? Пойду-ка огород прополю! Что смотришь, костлявая? Рано! Потом позову. Ой, че-то пирожков, как перед смертью захотелось!

Ничего на свете лучше нету, Чем пирожным заедать диету.

Ух! — отдувалась я, цепляясь за перила и с тоской глядя наверх. Давай милая. О, спорт, ты

— жизнь! Еще ступенечка! А что вы хотели? Никакого лифта! Теперь только пешком.

Я ввалилась в свою однушку, чувствуя себя победителем. Не разуваясь, я поплелась на кухню и бухнулась на табурет. На холодильнике висела мотивирующая картинка: «Кто много не жрет, тому мужик дает» и красавица, весом под пятьдесят килограмм. Ничего, мы скоро тоже такими будем!

Никакого второго подбородка! Никаких предсмертных скрипов табуретки под тяжестью нашей доброты! Я вытянула свои толстенькие ножки в лосинах, глядя на календарь с красавицами в купальниках. Если на витрине лосины были «леопард», то сейчас это — поплывшая коричневая зебра. У меня еще майка классная! С раздавленным котенком. На витрине это был милый котенок, а на мне он выглядит как представитель иной цивилизации, раздавленный камазом после высадки.

— Давай, милая! Что у нас по диете? Стакан воды с утра, стакан воды в обед и стакан воды вместо секса! — жалобно простонала я, отмеряя стакан воды на весах и тихо попивая его.

Ничего-ничего! Еще немного! Еще чуть-чуть! «Мяу!», — раздалось из кармана, а я вцепилась в телефон, подозрительно оглядываясь по сторонам. Мужик! Живой мужик! Мне кто — то написал на службе знакомств! Та-а-акс!

«Я не люблю полных дам!», — писал красавец с квартирой, машиной и внешностью журнального олигарха.

— А кто… — старательно набирала я, высунув язык от усердия и пытаясь попасть по клавишам. — Сказал, что я… вам дам? Отправляем! Ждем ответа.

Я гневно пролистывала комментарии к своему фото, глядя на аватарки мужиков. «Фу!», «А похудеть не мешало бы!», «Жирная!».

Я смотрела на мужичка, который написал целую петицию матушке-природе относительно женской полноты. «Фу, жируха! Неужели так сложно пойти в спортзал и следить за собой?». Я с грустью смотрела на хлипкого мужичонку с теловычитанием. Его рука была толщиной с ножку табуретку, а ножки напоминали отощавшего волосатого кузнечика. От лягушки- прожорливого брюшка, досталось то самое брюшко, которое шло вместе с лысиной в комплекте.

— Не бывает полных девушек, — сопя отвечала я, промахиваясь по клавишам. — Бывают слабые руки у мужиков! С вашим теловычитанием у нас ничего не сложится! Отправляем!

«Терпеть не могу складки жира!» — я читала следующий комментарий, поглядывая на свои ноги в розовых кроссовочках и грудь пятого размера.

— Ты им тоже не нравишься! — долбила я по клавишам, гневно сопя и разглядывая еще одного мужичка с ноготок, прилизавшего три волосинки на манер мафиози.

«Зато зимой не холодно!», — прочитала я, закусив губу и глядя на стакан воды. На меня с аватарки смотрел потенциальный жених бомжеватой наружности. «Ненавижу тех, кому от мужика нужны деньги!», — значилось в его статусе.

— Еще бы, тебе на куртку работать не придется! — огрызнулась я, отвоевывая себе место под одеялом красивого и успешного молодого человека, который деликатно молчал. А вдруг я ему понравилась? Ну кто его знает?