– Не только стыда. От волнений тоже. Я ее муж. Я должен заботиться о ней. Обо всех них.

О жене. О ребенке. И об еще одном – том, который на подходе.

Фелисити почувствовала, как ее охватывает печаль. И сочувствие с примесью разочарования и страха. И чувство вины за столь опрометчивое собственное поведение, за слишком громкие разговоры, за огромное количество ошибок.

В наступившей тишине послышался голос Артура:

– Я не должен был тебя использовать.

– Верно, – ответила она, слишком злясь, чтобы позволить ему соскользнуть с крючка. – Не должен был.

Он снова безрадостно рассмеялся.

– Полагаю, я заслужил то, что меня ждет. В конце концов ты не выйдешь за богатого герцога. Да и вообще за кого-нибудь богатого. И не вздумай снижать планку своих ожиданий.

Да только теперь, после того как Фелисити так ужасно солгала, она разрушила все шансы на хоть какие-нибудь ожидания. И, для полного «счастья», погубила все шансы на обеспеченное будущее семьи.

Теперь ее не возьмет замуж никто – она не просто запятнана прошлым своим поведением, но еще и наврала. Публично. О том, что выходит замуж за герцога.

Ни один мужчина в здравом уме не сочтет подобное оскорбление достойным прощения.

Прощайте, ожидания.

– Ожидания не будут стоить ничего, если у нас не останется крыши над головой. – Маркиза вздохнула, словно стоя на своей лестничной площадке, могла прочесть мысли Фелисити. – Святые небеса, Фелисити, что в тебя вселилось?

– Это не имеет значения, матушка, – вмешался Артур прежде, чем Фелисити успела открыть рот.

Артур – всегда ее защищавший. Всегда пытавшийся защитить всех, болван эдакий!

– Ты прав. – Маркиза вздохнула. – Полагаю, он уже успел полностью развеять иллюзии общества на этот счет, так что мы вернулись на наше законное место в скандале.

– Скорее всего, – сказала Фелисити. У нее внутри, сбивая ее с толку, бушевали чувство вины, ярость и досада. В конце концов, она женщина, а значит, в подобных случаях должна иметь одну-единственную цель… выйти замуж за деньги и вернуть семье честь и богатство.

Да только после сегодняшнего вечера на ней никто не женится.

Во всяком случае, никто в здравом уме.

Артур почувствовал, насколько ей неприятен этот поворот в разговоре. Он положил руки сестре на плечи, наклонился и по-братски чмокнул ее в лоб.

– У нас все будет хорошо, – решительно произнес он. – Я найду другой способ все вернуть.

Она кивнула, стараясь не расплакаться.

Понимая, что прошло уже полтора года, а единственное решение, найденное Артуром, – выдать ее замуж.

– Иди домой, к жене.

Он сглотнул, услышав напоминание о своей привлекательной, любящей жене, ничего не знающей о беде, в которой они оказались. Счастливая Прюденс.

Снова обретя дар речи, Артур прошептал:

– Она ничего не должна знать.

Страх в его голосе был почти осязаем. Ужасно.

В какую же неразбериху они попали!

Фелисити кивнула.

– Это наш секрет.

Когда дверь за ним закрылась, Фелисити подобрала юбки – юбки на платье прошлого сезона. Его слегка перешили, чтобы оно соответствовало нынешней моде, вместо того чтобы просто выкинуть и сшить что-нибудь новое. Как же она ничего не понимала?

Девушка поднималась вверх по лестнице, а собаки метались перед ней взад-вперед.

Добравшись до площадки, она посмотрела на мать.

– Твои псы пытаются меня убить.

Маркиза кивнула, позволяя сменить тему.

– Вполне возможно. Они очень умные.

Фелисити вымученно улыбнулась.

– Твои лучшие дети.

– Доставляют меньше неприятностей, чем остальные, – ответила мать, наклоняясь и подхватывая на руки одного длинного мохнатого пса. – И что герцог, очень красив?

– Я в толпе толком его не разглядела, но вроде бы да.

Внезапно Фелисити поймала себя на мыслях о другом мужчине. Том, из темноты. Том, которого только хотела рассмотреть. Он заворожил ее, как отблеск пламени, который она видела, не имея представления о целом костре.

Но если этот вечер чему-то ее и научил, так это тому, что волшебство нереально, оно – лишь иллюзия. Реальными бывают только неприятности.

– Все, чего мы хотели, это достойная партия. – Голос матери врезался в ее размышления.

Губы Фелисити искривились.

– Знаю.

– Это что, действительно так плохо?

«Ты от нас не уходила. Мы тебя выгнали».

«Конченая Фелисити. Забытая Фелисити. Жалкая Фелисити».

«Ты опоздала с герцогом; я его уже заполучила».

Фелисити кивнула.

– Даже хуже.

Она по темным коридорам добралась до своей спальни. Вошла в тускло освещенную комнату, бросила перчатки и ридикюль на маленький столик возле двери, закрыла ее и прислонилась к ней спиной, наконец-то выдохнув – ей казалось, что она задерживала дыхание все время, начиная с той минуты, когда много часов назад одевалась для бала у Марвика.

В темноте Фелисити подошла к кровати и упала на матрас. Долго смотрела на балдахин над головой, мысленно заново проигрывая все ужасные события вечера.

– Какая катастрофа.

Какое-то время она представляла себе, что бы делала, будь она не самой собой – слишком высокой, слишком обыкновенной, слишком старой и прямолинейной – настоящей тихоней у стеночки, не имеющей ни малейшей надежды заполучить завидного холостяка. Она вообразила себе, как украдкой выбирается из дома и возвращается на место своего преступления.

Добывает состояние для своей семьи и целый мир для себя.

Желает больше, чем может получить.

Не будь Фелисити собой, она могла бы это сделать. Могла бы отыскать герцога и очаровать его. Могла бы поставить его на колени. Будь она красивой, остроумной и блистающей. Будь она не на краю мира, а в самом его центре. Будь она в комнате, а не подглядывая в замочную скважину.

Если бы она умела разжигать страсть – такую, которая, как она видела, поглощает мужчину, как магия. Как огонь. Как пламя.

Желудок перевернулся от этой мысли, от фантазии, пришедшей следом. От наслаждения – того, чего она никогда не позволяла себе воображать. Герцог, отчаянно мечтающий о ней.

Партия века.

– Если бы только я была пламенем, – сказала она, обращаясь к балдахину над головой. – Это бы все решило.

Но это невозможно. И она вообразила другое пламя, проносящееся по Мейфэру, испепеляющее ее будущее.

Будущее ее семьи.

Она представила себе прозвища.

«Врушка Фелисити».

«Лживая Фелисити».

– Да ради бога, Фелисити! – прошептала она.

И долго лежала, охваченная стыдом и паникой, обдумывая свое будущее, пока воздух вокруг не потяжелел. Она подумала, не заснуть ли прямо в платье, вместо того чтобы позвать горничную и попросить помочь его снять. Но платье было тяжелым и сдавливающим, а из-за корсета она толком не могла дышать.

Застонав, Фелисити села, зажгла свечу на прикроватном столике и потянулась к шнуру, чтобы позвонить горничной.

Но прежде, чем успела до него дотронуться, из темноты послышался голос:

– Вам не следует говорить неправду, Фелисити Фэрклот.

Услышав это, Фелисити с негромким вскриком вскочила с кровати и резко повернулась, вглядываясь в дальний конец комнаты, укутанный тьмой. Там все выглядело как обычно.

Высоко подняв свечу, она всмотрелась в углы, и в конце концов свет коснулся пары безупречно начищенных сапог, в которые были обуты вытянутые, скрещенные в лодыжках ноги. В носок одного сапога упирался сверкающий серебряный наконечник трости.

Это он.

Здесь. В ее спальне. Как будто это совершенно нормально.

Этим вечером вообще не было ничего нормального.

Сердце ее заколотилось сильнее, чем тогда, на балу. Фелисити попятилась к двери.

– Полагаю, вы ошиблись домом, сэр.

Сапоги не шелохнулись.

– Я попал туда, куда нужно.

Она моргнула.

– В таком случае, вы определенно ошиблись комнатой.

– И комната та, которая нужна.