5 Без боли прошлого не тронешь: Счастливый стелется туман, И празднично гудит Воронеж, Где жил святитель Митрофан. Мария Алексевна чтила Его икону – ведь она Её чудесно исцелила, Когда весь год была больна. Ценя дарованную милость, Под колокольный перезвон Семейство каждый год стремилось Сюда приехать на поклон. Достойный – в благости утонет, Земных не требуя наград, Преосвященный же Антоний Гостям бывал сердечно рад. Он Себряковых знал давненько, Любил беседовать… И вот С крыльца, ступенька за ступенькой, Сошел, чтоб встретить у ворот. Родителей благословляя, Священник поднял взор, и вдруг Дитя, как будто бы играя, Из няниных спорхнула рук. Пред старцем пала на колени, И так легка – под стать птенцу, И так мала, что только тени Цветов скользили по лицу. В безмолвии застыли люди, Сияла неба глубина… Предрёк Антоний: «Это будет, – Крестя, – Великая жена!» 6 А матери родное чадо Не отпускать бы от груди, Пускай в именье, за оградой, Не будет знать, что впереди. И небо пусть не разлучает С тем, что не чувствует беду, С накрытым на веранде чаем, С детьми, шалящими в саду. Что прячет в сердце мир отрадный, О чем не скажут соловьи… Мать на детей глядит с веранды С счастливым выдохом: «Мои?!» Лучи закатные приемля, Любовь вздыхает глубоко, Она собой объемлет землю, С ней сны досматривать легко. Порою бабочкой садится На детский пальчик… Иногда Она, как сонный лист, кружится И опадает сквозь года. Она искрится в шумных играх, Пружинит в скошенной траве, И копится в сосновых иглах, И шьет по солнечной канве. Любовь не ведает разлуки, Что с часом смертным настает, Мать, причастившись, сложит руки, На небо к Господу уйдет… 7 Дом потемнел, бедою мучась, Осенний сад – простоволос, Больны безмолвьем – обеззвучась – Голосовые связки гнезд. Познавши смерти неизбежность, Смирившись с тем, что счастья нет, Отец припрятанную нежность Берег для младшенькой – Анет. Простые памятны мгновенья: Уютен тихий кабинет, Где только вздохов дуновенья Литых свечей колеблют свет. Отец Евангелие читает, И по примеру всех отцов В гнезде дивана озирает Подросших за лето птенцов. Они, набегавшись на воле, Среди донских раздольных трав, Склоняют головы все боле, От книжной мудрости устав. И только дочь его меньшая В пространство смотрит, не сморгнет, Так слово Божье поглощая, Как будто сердцем что-то ждет. И сам хозяин кабинета, Михаил Васильич Себряков, Искал у Господа ответа Как астроном, как богослов. Есть барский дом – всему основа, Есть лесть почтительной молвы, И станция есть Себряково С железной веткой до Москвы. Богатство, почести, награды, И явь, разрушившая сны, Сирени траурной ограда И усыпальница жены. Когда бы не родные лица, То сбросил груз житейских гирь, Чтоб верным сердцем окунуться В источник света – монастырь. 8
Ах, птичка Божья, хлебный мякиш, Кроша рассыпчатую трель, О чем, с луной сливаясь, плачешь, Качая ветки колыбель? О том лишь степь да солнце знают В донском обветренном краю, Когда в свистульку обжигают Простую песенку твою. В тех трелях слиты воедино И горько тлеют на устах Могильная сухая глина И звездный запредельный прах. Перед окошком в сад раскрытым Из душной спаленки своей Манил Анету луч пролитый И звал куда-то соловей. Отвергнув облачность подушек, Просила, усмиряя плоть: «Открой же мне мою же душу, Будь милостив ко мне, Господь!» Не ведая духовной лени, Слепому не подвластна злу, Всю ночь стояла на коленях И засыпала на полу. Ей были не милы наряды, Надежды радостных сестриц, И полные намеков взгляды, И зов заманчивых столиц. За этой редкой силой духа, Которую в других не знал, Домашним доверяя слухам, Отец тревожно наблюдал. Он заневестившихся дочек Стал вывозить в блестящий свет. «Душа моя того ли хочет?» – Спросила и решила: «Нет!» Начитана, собой прекрасна, Сильна в искусстве и стихах… Но мудрый батюшка напрасно Вел разговор о женихах. Отцовская всесильна милость – Коль жизнь семьей не хороша, Берёзкой бы – не оступилась Над яром – светлая душа. Отринув мира притяженье, Пускай парит над суетой, Коль приготовлена к служенью Незамутненной чистотой. |
