— Спасибо.

Олег подошел к развешенной на веревке рыбе, распластанной на две половинки от хвоста до головы, выбрал сазана. Рыба светилась на солнце янтарным жиром. Олег оторвал хребет и впился в бок сазана зубами.

— Оголодал-то как…

— Есть немного, — признался Середин, — соли маловато.

— Дареному коню в зубы не смотрят. Соль-то дорога. Так, припорошишь малость, чтоб не сгнила рыбка. А ты по делу, парень, аль от безделья ноги бьешь?

Середин помолчал, пользуясь тем, что пережевывал ароматное мясо.

— Друга потерял, вот — ищу, — ответил он наконец.

— Нашел где искать, — хмыкнул дед, — тут можно с Сухеня по Грудень сидеть и никто ни пеший не пройдет, ни конный не проскачет. Иной раз купцы пристают по пути в Киев-град, но это редко.

Дед сделал вид, что заинтересовался происходящим в коптильне процессом, подбросил пару веток, глянул меж камней.

— Ты сам-то кто будешь? — будто без интереса спросил он.

— Так, путник.

— Путник, — задумчиво повторил дед, — ходишь-бродишь, на плетень тень наводишь.

Олегу надоели недомолвки, он доел сазана и, размахнувшись, забросил остатки в реку.

— Ты толком можешь сказать: был кто или нет? Парень высокий, бритая голова, в кожаной безрукавке, на поясе длинный нож. Думаю, хотел он ладью попутную до Киева найти. Потерялись мы с ним, в лесу заплутали.

Дед взглянул на Середина, прищурился так, что глазки совсем спрятались в морщинах.

— Мнится мне, что дружок твой, ежели он тебе дружок, не из тех, кто в лесу заплутает. — Он почесал заросшую седым волосом шею. — Вышел он из леса вчерась, еще день не взялся. В дверь постучал, я открыл — да чуть портки не обмочил. Глаз у друга твоего нечеловечий. Как огонь в глубине тлеет, а наружу сполох выпускает. Но худого не скажу — не обидел он меня. Тоже, как и ты, рыбки спросил, да про ладью узнал: бывает ли, что пристают к берегу. Скоротали мы с ним до полудня, даже с бредешком прошлись вдоль берега — помог он, значит, старику. Аккурат в полдня глядь — ладья идет от Турова. Мешовец, купчина знакомый, на торг выгребает до стольного града. Дружок твой — давай руками махать. Ну, Мешовец его взял, потому как гребцов у него мало. С тем и ушел твой друг.

— В полдень, говоришь, — пробормотал Олег.

— Ага.

— На лодке догоню их, как думаешь?

— Не, не догонишь. Мешовец под парусом, да веслами подгоняет. Разве что ночью идти будешь — они на ночлег к берегу ладятся: товару много, ладья низко сидит. Бережется купец.

— А еще пойдет кто в Киев из Турова?

— Пойти пойдут, да когда — неизвестно. Может, сегодня, а может, день-другой ждать будешь. Вроде, еще один купец собирался до Киева. Он лен повезет, пойдет быстро. Коли возьмет тебя, может, и догонишь дружка.

Середин прикинул свои возможности: если идти на лодке, грести день и ночь — никаких сил не хватит. Берега в основном болотистые, едой не очень разживешься.

— А на том берегу, — кивнул он на правый берег Припяти, — лошадь достать можно?

— Какая лошадь! Там на быке пашут, на козе в гости ездят! Хутор убогий, народишко ленивый. Дороги проезжей нет, вот они с леса, да с реки кормятся, поля почти не пашут. Так, на хлеб для себя. Ты не спеши, — сказал дед, видя, что Середин помрачнел, — иной раз остановиться надо, покумекать: а нужна ли помощь твоя?

— Нужна, дед, — вздохнул Олег. — Ладно, придется ждать.

«Эх, нет на тебя Велены», — подумал Середин, помогая деду перетряхивать мелкоячеистую сеть.

Наряду с крупной рыбой: парой налимов, судаком, двумя щуками и сомом, — в сети копошились, запутавшись в ячейках, уклейки, пескари и десяток ершей. Ведун со стариком вытянули сеть на берег, и пока Олег ловил и выкидывал на траву бьющихся судаков и щук, дед принес бадью и принялся ссыпать туда рыбешку, ловко выуживая ее из сети.

— Какая уха без ерша да пескаря, — бормотал он, — так, вода одна. — Дед, кряхтя, выпрямился, поднес руку козырьком к глазам. — Ага, вон и ладья идет. Это Вьюшок поспешает, не иначе.

— Что за Вьюшок? — спросил Олег.

— Купец-молодец. Шустрый да бойкий, оттого и прозвище такое. Сам гребет, сам торгует, сам с разбойными людьми бьется. Одни говорят — живоглот, другие — хозяин. Лишних людей на ладью не берет: только в самый обрез. Дерет с них три шкуры, но кормит от пуза и сам жилы рвет наравне со всеми. Коли работы не боишься — просись к нему. Вьюшок ко мне иной раз пристает, рыбку берет. Он по реке быстро бежит. Не успеешь оглянуться, как друга своего настигнешь.

— Пожалуй, надо попробовать. — Середин вытер о траву ноги и стал натягивать сапоги.

Ножны с саблей он взял в руку, забросил на плечо куртку и подошел к воде. Ладья быстро приближалась, подгоняемая свежим ветром, весла били по воде часто, делая ладью похожей на разбегающегося по воде гуся, собравшегося в дальние страны на зимовку.

Еще не поравнявшись с хижиной, ладья стала забирать к берегу, весла поднялись из воды, блестя мокрыми лопастями, легли вдоль бортов. На носу показался голый по пояс мужичок небольшого роста с аккуратно подстриженной русой бородкой.

— Эй, старичина, рыбкой разживемся?

— Как просить станешь, чем ответишь, — степенно ответил дед.

— Хошь меду туесок, хошь — мясца кусок.

— Сгодится.

— А это кто с тобой?

— Да вот, человек хороший, до Киева просится. Возьмешь ли?

— До Киева? — Ладья заскрипела днищем по песку, мужичок ловко перемахнул через борт.

Был он весь ладный, этакий живчик. Грудь блестела от пота, глаза весело щурились, рассматривая Середина.

— Дружинник, или гридень чей? — спросил он. — Может, лихой человек?

— Сам по себе, — ответил Олег, — возьми, не обидь. Могу грести, могу править, могу охрану нести.

— Это мы все можем. Так, мужики? — оглянулся он на ладью.

— Так, — ответствовали выглядывающие из-за набитых бортов мужики, такие же потные и полуголые, как и хозяин.

— Я места много не займу, — продолжал гнуть свое Середин, — покормишь — не объем, не покормишь — так обойдусь.

— Ишь, как приспичило, — подмигнул ему купец, — ладно, полезай на борт.

Олег поблагодарил деда, тот остановил его, сбегал в хибару, принес закрученную в лист лопуха копченую рыбу — из листа торчали головы и хвосты двух налимов.

— Спасибо, что с сетью помог, добрый путь тебе. А дружка своего поберегись, — шепнул дед, — сдается, не ждет он твоей помощи. Хоть и не обидел он меня, но уж больно глаз у него дурной.

— Какой достался, с таким и живет, — отшутился Середин.

Ему подали с ладьи руку, втянули на борт. Гребцов было восемь, если считать с купцом, да один правил. Под ногами, укрытые рогожей от брызг, лежали мешки с товаром.

Вьюшок с помощью деда забросил в ладью два мешка с вяленой рыбой, подпрыгнул, ухватился за доски и перевалился внутрь.

— Ну, в путь, мужики. Отдохнули — будя. Как звать-то тебя? — обратился он к Середину.

— Олегом кличут.

— Садись, Олег, рядом. — Вьюшок уселся к веслу с правого борта, указал на доску рядом с собой. — Ну-ка, кажи руки.

Олег отложил лист лопуха, пристроил саблю в ногах, сбросил куртку и протянул ладони. Купец скривился.

— Да, греб ты не часто. Ладно. Взяли, мужики.

Весла дружно ударили в песчаное дно, выводя ладью на быстрину. Парус, полоскавший под берегом, вновь надулся, набрал силу. С берега махал вслед дедок, зайдя по колено в воду. Олег махнул в ответ, взялся за отполированное дерево весла.

— И-и, оп-та, — рявкнул Вьюшок, задавая темп ударам, — и-и, оп-та!

Поначалу весло рвалось из рук, но, поглядывая на соседей, Середин скоро приноровился к темпу. Все дружно сгибались над веслами и с натугой откидывались, посылая ладью вперед. Журчала за бортом вода. Вьюшок успевал считать, грести и следить за новичком. Мерный ритм гребли завораживал. Олег уперся взглядом в спину сидящего впереди мужика. Спина была мускулистая, загорелая. Меж лопаток стекали струйки пота, холщовые портки на бедрах намокли. Скоро Середин и сам почувствовал, что пот заливает глаза, сбегает, щекоча, по телу. Солнце било прямо в темечко, ветер, хоть и надувал парус, не пробирался между высокими бортами, и Олег с завистью поглядывал на кормчего: ветер трепыхал мужику рубаху, ерошил волосы.