— Даже если так, — помедлив ответила Кэй, подняв на напарника спокойный взгляд ясных глаз. — Натсуме, как ты думаешь, почему я перестала пытаться узнать, что ты скрываешь? Потому что внезапно у меня пропал интерес? Нет, такого со мной никогда не случается. Я просто поняла, что рано или поздно ты сам мне обо всем расскажешь. Когда будешь готов. Я верю, что у тебя есть веские причины для подобного поведения, и слишком дорожу нашим общением, чтобы насильно заставлять передо мной раскрываться. Если ты до сих пор мне не доверяешь, ничего страшного, я подожду, жизнь у меня длинная. Хотя, если я правильно угадала, то твоя еще длинней.

— Вот что меня в тебе умиляет, так это полнейшее неумение пользоваться тонкими намеками. И давно ты догадалась? — невесело ухмыльнулся Натсуме, задумчиво изучая взглядом свою нетронутую чашку.

— Подозревать стала давно, но почти убедилась в этом пару дней назад. Хоть ты и говоришь, что это тайна, ума не приложу, как тебя до сих пор не разоблачили. Ты что, серьезно думал, что твоя выходка с докладом Хлои пройдет незамеченной? Она, конечно, ни о чем не догадалась, но очень расстроилась за такую подставу. А вот если бы она еще слышала, как ты поешь, и была бы более наблюдательной, то у неё бы, скорее всего, тоже не осталось сомнений, к какой расе ты принадлежишь. Об этом довольно нетрудно догадаться, если отбросить описанные в книгах стереотипы. Только обиженный на сородичей русал мог написать, что женщины его расы просто жестокие твари, которые не могут вынести того, что их сыновья гораздо красивее и способнее них самих. Я только одного понять не могу, если это правда, то как ты ухитрился в таком случае выжить?

— Очень просто. Убил свою мать, когда она попыталась сделать то же самое со мной. Потом сбежал и долгое время скрывался, пока меня не нашел один полубезумный колдун, который оказался давним знакомым местного директора. Под мумию меня замаскировали просто потому, что это практически единственная раса, которая, не вызывая вопросов, может скрывать свое лицо, а прятаться мне приходится не по собственной прихоти. Во-первых, как ты помнишь, убийство русалки считается самым тяжелым преступлением, карающимся смертью, поэтому я числюсь государственным преступником. Во-вторых, само мое существование является прямым доказательством того, что они много лет скрывали собственное безумие. Сама понимаешь, если всплывет история о том, что они в порыве психического припадка убивают своих сыновей, а выживших отправляют в закрытую тюрьму, пряча от всего мира, дабы не разрушать придуманную ими же легенду, то эта новость всколыхнет весь мир. Находиться под властью лживых сумасшедших тёток не захотят даже вампиры. Кстати, это не единственное их отличие. Поэтому обо мне и знают только сам директор, доктор Робин и пара преподавателей. Ну и вот теперь ты, — внезапно оборвал свою исповедь Натсуме, искоса наблюдая за реакцией собеседницы.

— М-да, и что, ты планируешь всю жизнь скрываться? — задумчиво поинтересовалась вампирша, барабаня пальцами по опустевшей кружке. — Пусть у нас и не южные широты, настоящие мумии всё же встречаются почти во всех профессиях, а они тебя вычислят довольно быстро.

— Я пока еще не придумал, что буду делать после выпуска, — парень недоверчиво уставился на закусившую губу Кэй, с подозрением уточнив: — Это что, вся твоя реакция? Ты даже не усомнишься в том, что я тебе рассказал?

— А что, ты ждал, что я проникнусь праведным негодованием и откажусь верить во вполне себе складную историю? Я и сама не сомневаюсь, что русалки многое скрывают от остального мира. Тем более, что, если бы это было выдумкой, то директор посоветовал бы тебе придумать что-то менее провокационное для высшей расы, дабы, если история всплывет, ему не прилетело по шапке не только за укрывательство, но и за оскорбление правящего класса, — пожала плечами девушка, мягко улыбнувшись. — Брось, мы же, можно сказать, друзья, а друзья должны доверять друг другу. Так что не переживай, твою тайну я сохраню как собственную и, даже если мы разругаемся, никому ничего не скажу. Не представляю, что ты мне можешь сделать такого, чтобы я пришла к мысли, что это стоит твоей жизни.

— Спасибо. Я никогда никому об этом не рассказывал, но, если ты не врешь, то рад, что наконец смог хоть кому-то открыться, — тяжело вздохнул Натсуме, нервно покусывая губы. — Только знаешь… Раз уж у нас сегодня день откровений, то, наверное, мне стоит еще кое в чем признаться. Так сказать, комплексно, чтобы не оттягивать неприятный момент.

— Вся во внимании, — с готовностью отозвалась Кэй, ободряюще кивнув и отставляя кружку.

— Видишь ли, — русал, сообразивший, что тактично выразиться не получится, тяжело вздохнул. — Как я уже говорил, у моей расы крайне неустойчивая психика. Это заключается не только в неконтролируемом страхе перед тем, что кто-то может оказаться лучше, но и в патологической ревности. Мы жуткие собственники и, если что-то считаем своим, то готовы на всё, чтобы это сохранить. Это касается и вещей, и… существ, по отношению к которым мы проявляем симпатию. Раньше у меня не было ни первого, ни второго, так что я даже не понимал, что это такое. А теперь у меня есть ты. И я уже вторые сутки голову ломаю, как держать себя в руках, если меня всего трясти начинает, когда я вижу, что ты с кем-то, кроме меня, даже разговариваешь. Доктор Робин выдала мне успокоительное, но, судя по тому, что я ночью устроил у общежития, помогает оно слабо.

— Эм… И это тебя так плющит от простой дружбы? — со смесью ужаса и жалости уточнила вампирша. — Боги, что ж тогда с вами творится во время влюбленности?!

— Ну, если быть совсем откровенным, то, мне кажется, моя симпатия к тебе слегка выходит за рамки дружеской, — глухо проговорил Натсуме, низко опустив голову и с трудом выговаривая слова. — Я понимаю, что ты любишь свободу и довольно общительная по своей природе, поэтому просто прошу не удивляться, если внезапно я выкину что-нибудь такое… Из ряда вон выходящее. Я стараюсь себя контролировать, но поверь, это куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

— Я… Даже не знаю, что тебе на это ответить… — нервно хихикнула Кэй, которую второе откровение русала впечатлило куда больше. — Выходит, я тебе нравлюсь как девушка? И ты… Ой ё…

— Прости. Зря я, наверное, рассказал. Забудь, — тряхнув головой, криво усмехнулся парень, резко поднимаясь. — Просто прими к сведению и не обращай внимания.

— Нет, погоди. Стой, — Кэй подорвалась следом и поспешно ухватилась за перебинтованную руку отходящего парня. — Прости за такую реакцию, все просто так неожиданно складывается, что я растерялась. Ты мне тоже нравишься, правда. Я просто не думала, что всё будет… Так. Не обижайся.

— Я и не обижаюсь. Скорее, тоже растерян и не знаю, что делать. Я никого не подпускал так близко и не знаю, что в таких случаях делают другие парни, — не оборачиваясь, тихо признался русал, устало прикрывая глаза.

— Ну, ты не обычный парень, так что придется нам импровизировать, — неловко улыбнулась вампирша, чуть сжимая его ладонь. — Для начала предлагаю не торопиться и всё хорошенько обдумать. Потом сесть и обсудить возможные проблемы и последствия. И только потом выстраивать план действий, что-то решать…

— Или можно сделать всё куда проще, — усмехнулся Натсуме и, обернувшись, неловко склонился, мягко поцеловав в губы растерявшуюся от такого поворота девушку. Примерно через минуту парень слегка отодвинулся, лукаво улыбнувшись. — Полагаю, раз ты меня не наградила оплеухой, то решение уже можно считать принятым.

— Ты наглый и бессовестный гад, и я с тобой не играю. Я вообще-то хотела ко всему подходить с умом, а ты мне весь план испохабил, — невольно рассмеялсь Кэй, чуть склоняя голову. — Ладно, раз уж всё так складывается, то подробности предлагаю обсудить позже, а пока… Снимай бинты. Должна же я хоть твое лицо увидеть или ты даже теперь не покажешь мне свою неописуемую красоту?

— Покажу. Только подожди, хоть дверь запру, а то мало ли… — хмыкнул русал и направился запирать дверь, на ходу размышляя, что, наверное, доктор Робин была всё-таки права, и неплохо было бы её потом за этот совет поблагодарить. И что если всё сложится удачно, то зря он так нервничал и можно было признаваться даже раньше. И еще о многом он думал, правда, по большей части мысли его были довольно непристойные и в историю не попали.