Мы с мужем переехали в Париж, когда я была на пятом месяце своей второй беременности. Моей первой дочке было полтора года. Мы жили в Нью-Джерси, и оба хотели приключений. Может, мы желали того, чего нам не давал наш брак, но мы еще не знали этого.
Мы были женаты уже семь лет, и у меня было довольно много проблем. Я ненавидела пригород, я пыталась написать свой первый роман, я еще сильнее пыталась продать свои рассказы, и хоть я и любила свою дочь, ежедневная рутина вызывала у меня ужасную скуку. Мой муж был недоволен ограничениями в компьютерной компании на занимаемой им должности и тем, что он работал без остановки. Неудивительно, что ему не нравилось приходить домой к ворчащей жене. Я сама тоже не испытывала восторга от вида уставшего, несчастного мужа в конце долгого дня.
Bonjour, Париж. Мой муж мечтал о работе в Городе Огней и убедил своего начальника отправить нас в европейское приключение. Я помню наш первый день в Париже – январь 1988 года, холодно, ветрено, но невероятно красиво. У меня был перегруз по всем пяти чувствам – самый глубокий вкус горячего шоколада в моей жизни, сияние Эйфелевой башни в ледяно-синем небе, восторженные крики детей, которые смотрели шоу марионеток в Люксембургском саду. У меня было странное чувство, что я сама – ребенок, как та девочка, которую я везла в коляске, и весь мир казался совершенно новым.
Мне нужно было такое изменение. Мне нужны были звуки нового языка (Voilà! Champignon! Bibliothèque! Что за волшебные слова!), вид модных француженок, идущих по улицам с шарфами, закинутыми за плечо, с длиннющими ногами в чулках в сетку. Мне нужны были новые вкусы – хрустящий багет, сложное Бордо, пикантные белые грибы с рынка, соленые устрицы из Бретани. Даже запахи были необычными – женщина за мной в метро пахла лавандовым садом, сырный магазин пах словно дождь и земля, книжный рядом с Сеной обрамлял мой путь ароматами древних текстов и сигарного дыма.
Вот что удивило меня в первую очередь – каждый день был похож на первый. Я шла по городу, широко открыв глаза, и все мои чувства работали не переставая. Я не помню, чтобы в Нью-Джерси я замечала запах зимы, или как дети изобретали игры на карусели, или как попрошайка в метро пересказывает историю своей жизни как поэму. Возможно, все это случалось и дома, но я была слишком занята, чтобы это замечать. В тридцать один год я вела такую жизнь, словно не ожидала неожиданностей. Мне были знакомы эти люди, эта еда, эти здания, эти парки, эти времена года. В Париже мне ничего не было знакомо.
Я проснулась. Я была полна энергии и хотела бродить по улицам часами, посадив дочку в коляску и прислушиваясь к той, что была в моем животе. Я начинала чувствовать себя столь же красивой, как женщины, шедшие по парижским улицам, демонстрирующие свою сексуальность быстрой походкой и облегающей одеждой.
Что же все это время делал мой муж? Я не помню. Знаю, что он ходил на работу. Знаю, что он часто ходил на вечеринки с ужином, а иногда мы ужинали вместе. Но этот восторг, который я чувствовала на улицах, это ощущение внутренней революции, это огромное удивление? Это все происходило не в квартире, не за завтраком, и, как это ни грустно, не в спальне. Я почти не обращала внимания на парня из моей старой жизни. Моя новая жизнь была на улице, на свежем воздухе, и она соблазняла меня день за днем и час за часом.
Я думаю, что он тоже медленно влюблялся в Париж. Он тоже описывал наш новый дом всем друзьям и семье. Он тоже словно бы был безумно влюблен. Разве это не прекрасно? То, что мы оба наслаждались парижской жизнью? У меня появились новые друзья-экспаты, которые были буквально противоположны во взглядах на свой опыт – один из них обожал Париж, а второй мечтал вернуться в объятия Нью-Йорка. Какой ужас, поделились мы с мужем. Как же нам повезло! Я сегодня поведу ребенка в музей! Я поведу двухлетку в парк! Au revoir! Bisous – целую!
Через год после нашего прибытия в Париж муж ушел с работы. Все ожидали, что мы соберем вещи, детей, береты и направимся домой. Mais non! Мы только начинали! Наконец-то мой французский стал довольно сносным. Я учила язык вместе с моими дочками, это был специфичный язык детских площадок, и хоть дети говорили без акцента, мой акцент был ужасен. Парижане все же были рады моим попыткам и были готовы поддержать разговор. Я попросила стилиста обрезать мне волосы и теперь носила девчачью стрижку пикси. Я начала обращать внимание на стиль, чего благодаря хиппи в нашей стране давно не делали. Я купила новую одежду для моего тела после беременности, и она подчеркивала мои округлости и делала меня более женственной. Соблазнительной.
Мой муж начал работать в проектах по консалтингу, а я – преподавать. У нас были сбережения, и мы бы использовали их все – все ради того, чтобы остаться в Париже. Новая любовь не проходила. Она даже становилась сильнее, ведь мы узнавали город все лучше и лучше и привыкали к парижским обычаям. Мы нашли самые хрустящие круассаны, идеальное бистро, любимый парк наших дочек, самый красивый маршрут для моей утренней пробежки, уютный джаз-клуб недалеко от дома, приятный маршрут прогулки вдоль Сены.
В начале нашего пребывания в Париже нас позвали на свадьбу. Мужчина пригласил меня на танец и, прижав меня к себе, прошептал на французском: «Я бы хотел заняться с тобой любовью». Теперь меня корежит, когда я вспоминаю, что я сделала потом. Я оборвала танец и рассказала об этом хостес.
– Он очень вежливо пытался вас соблазнить, – сказала она. – Можно было вежливо отказать. Или, если вы были заинтересованы, можно было сказать ему, что бы вы сделали с ним.
И так началось мое знакомство с правилами соблазнения.
Мы узнавали все больше правил. На ужине супруги никогда не сидели друг с другом. Предполагалось, что каждый сам должен был очаровать своего соседа по столу. Флирт витает в воздухе, а соблазнение – вокруг него. Это игра, в которую могут играть все. Разве это не весело?
Я сейчас представляю, как эти флиртующие французы и француженки пировали и наполняли друг друга сексуальной энергией, которую они потом приносили партнеру, домой. Но я не помню ощущения сексуальности, когда мы с мужем возвращались с вечеринок. Я помню, как я хотела не мужа, но мужчину постарше, который шептал мне в ухо грязные словечки на французском – un petite cours de français, ma cherie – во время ужина, или хитроглазого симпатичного мужчину в метро, который потянулся ко мне через сиденье и предложил мне пойти к нему домой.
В какой-то момент, примерно через четыре года нашей любви к Парижу, мы с мужем поняли, что наша собственная романтика как-то распалась. Мы не уделяли друг другу достаточно внимания, и мы препирались так, как обещали друг другу никогда не препираться. Когда он уезжал по делам, я прятала радость по поводу того, что какое-то время проведу без него. Когда я собиралась в Штаты с девочками, он неожиданно нашел какое-то дело, которое не позволило ему присоединиться к нам. Я не помню, как мы приняли решение начать ходить к семейному терапевту, и не помню, как мы ее нашли, но я отлично помню наш первый визит.
Она была француженкой лет пятидесяти, и она говорила на английском с сильным акцентом. Конечно, она была очень стильной (чертовы шарфы, я так и не научилась носить их правильно) и привлекательной, и слушала нас с пристальным взглядом. Когда мы закончили рассказывать наши истории, она ненадолго замолчала.
А затем сказала:
– Париж – это ваша любовница.
Она произнесла это с каким-то удовольствием. Она имела в виду: «Вы изменяете друг другу, отдавая кому-то еще все свои любовь и внимание?» или «Вы оба отвлеклись на страсть к Парижу, и каким-то французским образом это сохранило ваш брак»?
– Мы поговорим об этом на следующей неделе, – сказала она. – Наше время вышло. (Терапия – она на любом языке терапия.)
На следующей неделе у моей матери обнаружили рак яичников, и я улетела в Майами, чтобы побыть с ней. Жестокая шутка судьбы – у сестры мужа тоже нашли очень агрессивную форму рака, а ей было всего 27 лет. Несколько недель спустя, когда я вернулась в Париж, мы с мужем провели еще час с семейным терапевтом. Она послушала наши новые истории – о горе, о потере, о чудовищной дистанции между нами, о наших умирающих любимых и сказала:
