Человек разнообразных талантов, профессиональный путь начал он с должности журналиста в ленинградской газете. Статьи и фельетоны, а также многочисленные короткие рассказы, вышедшие из- под его пера быстро привлекли внимание читающей аудитории, среди которой был и высоко оценивший его автор «Матери» и «Буревестника». В квартире Горького на Кронверкском уже видевший себя в большой литературе начинающий журналист Шейнин бывал часто. Здесь он познакомился со Шкловским и с Фединым, с Эренбургом и Андрониковым, с Маяковским и Леоновым. Все шло как нельзя лучше, пока внезапно органы ГПУ не объявили массовую мобилизацию. После Гражданской кадров не хватало, а преступность была на очень высоком уровне, так что мобилизация подлежащего призыву гражданского населения была единственным решением вопроса. Шейнину выпало попасть на службу в органы защиты правопорядка.
Поначалу он совмещал работу оперуполномоченного с написанием заметок о жизни сотрудника уголовного розыска, но потом работы стало так много, что на личное пространство времени практически не осталось. Ситуация немного изменилась в лучшую сторону, когда в 1931 году его перевели на работу в Прокуратуру СССР на должность старшего следователя. Тут, в Москве, он познакомился со знаменитыми советскими драматургами братьями Тур, в соавторстве с которыми написал сценарий фильма «Ошибка инженера Кочина». Нашел время, чтобы поучаствовать в работе лаборатории по разработке «детектора лжи». Эта работа могла бы продолжиться и дальше, но в планы Шейнина- писателя и ученого неожиданно вмешалась война. Ни на день не прерывал он литературной и следственной работы, и даже случайное знакомство с Даллесом в освобожденном Берлине общительный и умный литератор использовал в творческом поиске…
Соавторы и старые друзья горячо поприветствовали друг друга. Обнялись также главы делегаций – Джексон и Вышинский.
– Как перелет? – дежурно поинтересовался главный американский обвинитель.
– Долетели скверно. Сами видите, – отмахнулся руководитель советской делегации, указав рукой на явные следы пуль на фюзеляже самолета.
– Это следы..? – уточнил Джексон удивленно.
– Так точно, мистер Джексон. Мы летели через Чехословакию, а там в горах еще постреливают. Определенно гитлеровские наймиты знали о том, кто находится на борту, и только чудо не позволило им довести свои замыслы до конца – не верь после этого в Бога…
– А почему не напрямую из Москвы? – поинтересовался Джексон.
– Слишком далеко. Обязательно садиться на дозаправку в Праге. Кроме того, на территории Пражской комендатуры мы храним огромное количество доказательств, которые подлежат перевозке в Нюрнберг. Даже не знаю, как при таких обстоятельствах советская делегация будет должным образом организовывать работу своих обвинителей в процессе…
– Не переживайте, Андрей, – браво хохотнул Джексон, похлопывая советского коллегу по плечу. – Для обеспечения нашей с вами безопасности здесь присутствует мистер Даллес из УСС…
Даллес был против такого представления, но глава американских обвинителей, видимо, не придавал значения его опасениям относительно поведения русских в преддверии процесса. Вышинский же все понимал прекрасно – он смерил Даллеса негодующим взглядом и отрезал:
– Тогда переживать надо еще сильнее. Зачем здесь разведчики? Мы на войне? Или он собирается выполнять агентурную миссию среди обвинителей по заказу политических кругов США? Думаю, присутствие таких господ здесь сейчас, в такой важный, ответственный и секретный момент, вдвойне недопустимо…
Шейнин вмиг отшатнулся от своего товарища. Аллен Уэлш не стал ничего говорить – он понял, что переубедить мастодонта не получится. Американцы с видом побитых щенков быстро разбежались по машинам и направились в «Гранд- отель», где должна была разместиться советская делегация…
Даллес прибыл в спешке – рейс задержали, и ему по прибытии едва хватило времени, чтобы соблюсти формальные процедуры и доложить о своем приезде генералу Эйзенхауэру как руководителю Американской оккупационной администрации посредством телефонной связи напрямую из Нюрнбергской комендатуры. Потом надо было успеть встретиться с Джексоном, который, как назло, спешил на встречу с русскими – важно было перехватить его до прилета борта Вышинского, чтобы поделиться целью приезда и мнениями Донована и Трумэна. Сделать это удалось только в машине – Джексон уже спешил на аэродром. Вся эта спешка лишила Даллеса возможности толком осмотреть городские пейзажи. И потому только сейчас из окна автомобиля он смог более или менее полноценно лицезреть древнейший германский город, в котором уже не в первый раз за последние 20 лет должна была решиться судьба всего цивилизованного человечества.
Вековая брусчатка старого города, остроконечные шпили зданий, словно сошедших со страниц братьев Гримм, древняя германская архитектура, тяжелые кованые ворота старинных замков (используемых уже давно совсем не по прямому назначению), узкие улочки – все это словно дышало историей Германии. Не только древней, в которую город этот навсегда войдет одним из судьбоносных, но и новейшей, немного подпортившей его репутацию… В 1927 году в Нюрнберге состоялся первый съезд Национал- социалистической рабочей партии (НСДАП), так как Гитлер считал, что готическая архитектура Нюрнберга наиболее полно воплощает германскую культуру. Главным местом действия были расположенные на окраине города Арена Луитпольда – площадь для демонстраций, вмещавшая до 150 000 человек, – и Зал Луитпольда вместимостью до 16 000 человек, в котором проходили собрания. По проекту Альберта Шпеера – ныне одного из подсудимых на предстоящем процессе – в этом районе должен был быть создан грандиозный комплекс «Цеппелинтрибуна», предназначенный для проведения партийных съездов. Выстроенные там колоссальные сооружения засняты в фильме Лени Рифеншталь «Триумф воли» и других произведениях тогдашних кинодокументалистов… В 1935 году здесь издаются Нюрнбергские расовые законы, окончательно исключившие евреев из жизни немецкого общества. В 1938 году здесь же происходит грандиозный (и последний) партийный съезд нацистов, в котором участвовало около одного миллиона человек. Во время бомбардировки 2 января 1945 года было разрушено около 90 % старого города, но, несмотря на это, в каждом квадратном сантиметре ощущалась связь времен, и ощущение это приободряло Даллеса, которому сейчас как никогда казалось, что именно в его руках бразды правления колесницей истории, что от него зависит ее следующий лихой поворот.
Примерно те же картины созерцал из другого автомобиля, двигавшегося по той же дороге, Андрей Януарьевич Вышинский. И мысли его посещали примерно те же самые. С той лишь оговоркой, что его в окружающей картине впечатлила не ее историчность, а порядок и относительная чистота, – конечно, в той степени, в какой она допускается положением оккупированного и пострадавшего от бомбежек города. Американцы, насадившие на своей территории свои порядки, для начала расставили всюду кордоны, затем постарались разгрести руины, убрать значительную часть крупного строительного мусора и начать восстанавливать то, что было разрушено их же бомбами. Вышинский не так давно работал на территории Советской оккупационной зоны в Берлине под началом маршала Жукова, которому оказывал правовую поддержку в первые дни после освобождения Германии. Так вот там он такого порядка и дисциплины не видел – всюду царила разруха, пьянство, разврат, мародерство, издевательство над мирными немцами. Здесь же жители оккупированного города жили в мире со своими новоявленными оккупантами, что было для Андрея Януарьевича в диковинку – не то, чтобы он считал, что мирных немцев надо бить и насиловать подобно тому, как делали это советские солдаты, но непривычно было ему видеть образцовый уклад. В какой- то момент он даже позавидовал удивительной покладистости и тактичности американцев, подумал, что неплохо бы нам поучиться у них этому, но уже очень скоро отогнал от себя эти мысли, вспомнив вдруг, что прибыл сюда не для дружбы, а для войны – пусть и закулисной – со вчерашними союзниками.
