К докладу польского правительства на Нюрнбергском процессе был приложен список библиотек, музеев, книжных и иных коллекций, которые стали жертвой расхищения и разграбления. Интересно, что думает об отце сын Франка Николас: «Мой отец был высокообразованным человеком, он имел почетное звание доктора наук по юриспруденции, которое он получил в Веймаре. Он мог читать наизусть «Фауста» Гете и знал множество других стихотворений. Он был очень образованным немцем и одновременно жалким преступником».
Жизнь Франка в Кракове, столице генерал- губернаторства, очень походила на цепь торжественных парадов, красивых сельских праздников, теплых встреч с радостными польскими селянами, которые забрасывали Франка цветами, вручали хлеб- соль. А он – в ответ – награждал их орденами и напутствовал на новые трудовые подвиги на благо рейха…
Да, очень нежно относился Ганс Франк к искусству. Для своих резиденций он украл из польских музеев наряду с картинами множество гобеленов, ценной столовой посуды, фарфора, ваз, подносов и блюд. Франк отличался необузданным тщеславием, и коллеги в насмешку называли его «королем Польши». Своим советникам он поручил выбрать из особого фонда, предназначенного для Линца, наиболее ценные изделия. В марте 1943 года Франк приказал отправить из Варшавы в Краков все первоклассные произведения. Можно сказать, что тем самым он спас варшавские ценности от уничтожения. Но он, конечно, хотел не этого. Франк делает вид, что его очень интересует это новое арийское искусство. Но ни один из экспонатов выставки нового немецкого искусства не попал в его личную коллекцию.
Симпатизировал Франк традиционной живописи, и неудивительно, что, едва приступив к своим генерал- губернаторским обязанностям, он сразу, как говорится, «запал» на одну из самых известных картин Леонардо да Винчи «Дама с горностаем». Картина принадлежала собранию музея Чарторыйских, там были еще два заслуживающих внимания Франка полотна – «Портрет молодого человека» Рафаэля и картина Рембрандта «Гроза». Вместе с другими ценностями картины были реквизированы и услаждали взор генерал- губернатора, которому после акций по уничтожению врагов рейха, несомненно, нужна была релаксация. Позднее Франк распорядился переправить «Даму с горностаем» в свой замок под Краковом для украшения личной выставки, устроенной в марте 1943 года в Вавеле.
Впрочем, однажды это все- таки обернулось ему боком. Это было в разгар войны. Массовые переселения резко ухудшили экономическое и социальное положение в его генерал- губернаторстве. Массовые, зачастую безосновательные расстрелы, проводимые СС и полицией, приводили к росту партизанского движения. Кроме того, СС вмешивалось в дела гражданской администрации генерал- губернаторства и плело интриги против Франка… Так всегда бывает, когда дела в целом в королевстве оставляют желать лучшего – крысы бегут с тонущего корабля и не щадят друг друга в борьбе за существование. И тут козырем Гиммлера против Франка стала именно любовь последнего к культуре и вытекающая из этого коррупция!
Одно время, казалось, Гиммлер одержит верх в данном противостоянии. Франк предстал перед инквизиционным трибуналом в составе Гиммлера и Бормана. Под давлением серьёзных обвинений ему пришлось пойти на значительные уступки. Но вернувшись в Краков, он тут же отказался от почти всего сказанного на трибунале. Более того, он охарактеризовал донесения СД, на основании которых строилось обвинение, как «составленные на основе измышлений шпиков доносы, не имевшие ничего общего с реальной действительностью и представлявшие собой продукт ненависти в отношении государственной работы, проводимой в генерал- губернаторстве». Настоящую же войну против СС Франк начал после того, как узнал, что начальник СС и полиции Люблина Одило Глобочник начал выселение поляков для последующего поселения на освободившихся землях немцев. В своих публичных выступлениях он начал говорить о необходимости возвращения Германии в «правовое поле». За это Гитлер снял Франка почти со всех должностей, однако отставку с поста генерал- губернатора не принял – в ту пору, в конце войны должность эта виделась кандидатам уже очень и очень незавидной…
«Да, – подумал Даллес, рассматривая фотографию Франка – красивого, опрятного, подтянутого человека, производящего впечатление скорее заправского денди и ценителя искусства, чем нацистского палача. – Уж никак не скажешь, что человек этот причастен к преступлениям на территории оккупированной Польши и массовым казням… Резонируют с описанным в обвинительном заключении и его фразы… «Я внёс предложение положить конец системе концлагерей, и чем раньше, тем лучше. Дальнейшие аресты должны быть прекращены немедленно. Дела лиц, находящихся под стражей, следует проверить узаконенным порядком и разобраться с жалобами в отношении издевательств и надругательств…» «Фюрер, поддержи правозащитников!» «Никогда не должно возникать полицейское государство, никогда! Такое я отрицаю. Как национал- социалист и руководитель немецких правоведов, считаю своею обязанностью выступать против постоянного поношения права и его защитников в любой форме. Я протестую против того, что какое- либо правовое положение подвергается беспардонному критицизму и нападкам…» «Ни одна из империй не существовала без соблюдения законности и прав, а тем белее выступая против них. Народом нельзя управлять грубой силой, жизнь его в бесправном положении немыслима… Недопустимо, чтобы в государстве член общества лишался чести, свободы, жизни и собственности без предъявления ему соответствующего обвинения и судебного разбирательства…»
Он встал, прошелся по комнате, подошел к окну, из которого открывался вид на Дворец правосудия. Осень упорно не желала приходить, радуя нюрнбержцев вторым и даже третьим бабьим летом. Листья на деревьях уже подернулись желтизной, но, казалось, цвет этот стал следствием не усталости, сухости и недостатка влаги, свойственных флоре в это время года, а палящего солнца и тепла, сжигающих всю растительность будто самым жарким летом. Надо же, подумал разведчик, если бы Франк и такие как он все- таки одержали бы победу в войне, ничего этого на значительной площади земного шара не было бы – и уж, во всяком случае, в Польше, где он губернаторствовал. Только здесь, в Нюрнберге, все было бы по- прежнему…
Почему? Да потому что Франк, а не кто другой произнес, наряду с вышеприведенными философско- правовыми догматами, и такие слова: «Евреев необходимо уничтожать, где бы они нам ни встретились. Всех польских евреев мы не можем расстрелять или отравить газом, поэтому необходимо изыскивать средства для их уничтожения в больших количествах…» «Мы удержим генерал- губернаторство и более не отдадим его… Я открыто признаю, что наше правление здесь будет, возможно, стоить жизни нескольким тысячам поляков, в особенности из числа их духовной элиты… Мы ликвидируем сложившееся положение вещей в стране, осуществив это самым простейшим способом… Речь главным образом идет о том, чтобы выполнить великую национал- социалистическую миссию на Востоке. Поэтому нашей целью не будет создание здесь правового государства… Тот, кто станет казаться нам подозрительным, будет сразу же ликвидирован…» «С Польшей следует обращаться, как с колонией. Поляки станут рабами Великой Германской империи»!
Конечно, может быть, его тонкая натура протестовала против гитлеровских методов, но ведь он был плоть от плоти система! Если и возражал, то негромко и в пределах дозволенного. Если и протестовал, то вполголоса и только в специально отведенных местах. Если и бунтовал, то только, защищая себя самого. В отличие от тех же Канариса и Шахта, не принимал никакого участия в заговорах против Гитлера, ибо боялся за собственное благополучие. Так что суду подлежит однозначно! Но не расправе, а именно суду, так как, конечно, не может его кара совпадать с той, которой подлежали бы Гиммлер или Геринг. Но и совсем избежать наказания как недееспособное лицо он тоже не должен…
Совсем другое дело – Розенберг.
