– Не стоит Эмму разуверять в правильности ее линии поведения, заставлять увидеть себя со стороны будто бы в истинном свете, потому что нельзя пройти сквозь «зеркало правды», не порезавшись об его острые грани. Не надо журить, разубеждать, предлагать одуматься. И одобрять не стоит, – сказала Жанна.

– Признав свои ошибки, не уронишь себя в своих глазах, – возразила Аня.

– Можно подумать, она о них не знает, – заметила Лена. – Только ей от этого не легче, может, даже наоборот.

– Жалость и сострадание тоже ранят, – сказала Инна.

– А по тебе так лучше открытая насмешка? – пробурчала Аня, припомнив старые обиды.

– Я в нокауте! Не приписывай мне несуществующих садистских наклонностей. Мне своих недостатков с лихвой хватает. Да и у тебя их предостаточно. Выражение неудачницы просто вросло в твое лицо. Есть люди, которые по разным причинам привыкли во всем искать страдания: кого-то ненавидят, на кого-то злятся. Им все плохо, хотя и работа у них есть, и жилье, и даже дети. Что, приземлилась на пятую точку и язык от удивления прикусила?

– А к твоему лицу приклеилось выражение наглого самодовольства и зубоскальства, – быстро придя в себя, выпалила Аня.

– Не боишься оскандалиться? – не осталась в долгу Инна, напористо и жестко глядя в глаза своей вовсе не предполагавшейся на данный момент жертве.

– Не о вас сейчас речь, – остановила по-петушиному раззадорившихся подруг Лена.

И вдруг Инна тихо сказала:

– Запомни, оживленное выражение лица делает тебя более чем красивой.

Блеклые глаза Ани оторопело заморгали.

– …Без потерь человеку не прожить, но если они позже, когда дети вырастут, вознаградятся, то еще куда ни шло, а если нет? Вот в чем вопрос.

– У Эммы прекрасные дети: умные, добрые. Не напрасно она всю себя им отдавала, – заверила Жанну Инна. – Как-то спросила Эмму: «У тебя не жизнь, а бесконечное преодоление. Зачем она тебе такая?» А она ответила: «Пока дети росли, не задумывалась. Не до того было. Я, как ты говоришь, преодолевала…»

– Дети у нее, наверное, нервные? И еще: благодарность и ответная любовь детей не всегда уравновешивают моральные затраты на их воспитание. Все равно внимания мужа хочется. А если всю жизнь одни обязанности и никаких прав… – вздохнула Жанна, не закончив свои рассуждения.

– «Цель воспитания детей – научить их обходиться без родителей». Так говорят французы. И Эмма справилась с этой задачей блестяще. Но она не может не баловать своих уже взрослых детей и маленьких внуков. Они ее счастье, – сказала Аня.

– Успехи детей – главный достойный венец собственной жизни каждой матери, – изрекла Жанна так, будто прочитала эту фразу в энциклопедии или даже на плакате в официальном учреждении.

– Но униженное состояние наносило вред ей как личности. И детям тоже. Оно того стоило?

– Это в арифметике все однозначно. Жизнь – не сумма четких постулатов, а миллионы неожиданных переплетений многозначных функций.

– Не знаю, не знаю… – пробурчала Аня. – Не усложняем ли мы ее сами своим неразумным поведением?

«Как старушки у подъездов», – мелькнула у Лены унылая мысль.

– Мне так жалко людей! Почему они портят друг другу жизнь? Что мешает им жить в любви? Их слабости? Они не знают, что такое счастье? Их учить этому надо? – направила Аня риторические вопросы в пространство.

– Несомненно надо учить. Отряжаю тебя в составе миссионерской группы путешествовать по стране, вразумлять людей и проповедовать теорию добра, – пошутила Инна.

– Любовь держит семью вместе. Ты любишь всех, все любят тебя. Ты забываешь о себе и думаешь только о других. И остальные поступают так же. Получается крепкая неразрывная связь. Возникает гармония... И во всем мире хотелось бы того же самого, – довольно натянуто добавила Жанна.

– Милости просим в «город Солнца». Уже вернулась из поездки в сказку на грешную землю?

– Для сохранения души нужна постоянно действующая разрядка. Без душевной передышки жить невозможно. Это кончается болезнью. Очень важно иметь отдушину или хотя бы мелкие эгоистичные желания. Шопинг, например, за неимением лучшего. Надо непременно доставлять себе маленькие удовольствия и радости. В них заключена целебная сила расслабления, отвлечения и оптимизма. В этом и состоит мой секрет стабильно хорошего настроения. Рекомендую. – Голос Жанны прозвучал неуместно игриво и громко.

После этого замечания женщины долго лежали, не проронив ни слова. «Подсчитывают расходы», – с улыбкой подумала Лена.

«Жанне бы мои проблемы. Про что она тогда защебетала бы?» – зябко повела плечами Инна.

– …Любить и терпеть – истинно русское качество, – опять «возникла» Аня.

– На кого Эмма расточает сокровища своей души?! – возмутилась Инна. – Своим терпеньем мы развращаем мужчин. Федька отвратительно обращается с Эммой, а она, если разобраться, его еще и ублажает, порхая вокруг него. Даже глупец не уйдет от такой «жены-кормушки».

– Терпит ад и ублажает? До сих пор? Не думаю. Жирно ему будет, заразе, – сказала Аня.

– Без любви, по привычке. Он для нее до сих пор как старший и самый трудный ребенок, самая большая ее боль. А материнская любовь безразмерна, она может «растягиваться» и распространяться на большое количество детей. Ну не прогонит же она мужа из-за стола, где едят их дети? Какой-никакой, а все же отец. Говорят, человек способен терпеть ад в той мере, в какой любим, а получается, что в какой сам любит. Вот вам и открытие, – усмехнулась Инна.

– Не выдержал Федор экзамен на зрелось, – презрительно скривилась Аня. – Эмма жаловалась, что он, словно паук, опутывает и парализует ее, и она не может ему противиться. Сама поражается своей уступчивости.

– Собственная любовь опутала ее крепкой паутиной, а Федька воспользовался ею как ненасытный паук, – возразила Инна.

– Может быть, Эмма теперь уже простила Федора? Говорят: «Высший закон – любовь, высшая справедливость – прощение», – весомо сказала Жанна.

– Он же продолжает… Федьку она может и простит когда-нибудь, только себе этого никогда не простит, – усмехнулась Инна.

– Замысловато выражаешься, – задумчиво протянула Аня. – Хотя, конечно… Но он ей единственную жизнь исковеркал. Я бы не простила.

– Сначала вразумление, а потом прощение, – строго пояснила Жанна.

– Федьку вразумить? Ха!

– Всевышний за терпение ей вторую жизнь все равно не подарит. Если только на том свете. Помните: «Не все кончается со смертью».

– Опять апеллируешь к Богу? – рассердилась Аня.

– У этой фразы другой смысл, не бытовой, а высоко духовный, – заметила Инна. – Жанна, а ты, наверное, сказала бы: «Значит, Всевышнему было угодно, чтобы Эмма получила это испытание, эту незаслуженную кару. В мучении и в несчастье человек обретает душу. Лишь через беду можно возвыситься до принятия своей судьбы, до удивительного просветления и всепрощения, и прийти к Богу». Только у Эммы душа и так была прекрасная, просто ангельская! Она-то знала, что надо смиряться с недостатками мужа, жить, опираясь на лучшее в нем, на его достоинства. Что же твой Бог бессердечного Федьку не поучил уму-разуму, а на святую женщину свалил все беды? И у Них там, в Божьем царстве то же самое правило: кто везет, на того и грузят? Я не пойму: Эмма оставлена Богом или ревностно Им любима? В чем отличие? Великолепное безумие… точнее, глупость. Тебе, Жанна, надо выскочить из пут предопределенности и веры в загробную жизнь. В человека надо верить. Пусть на земле творит добро и радуется жизни, а не ожидает счастья на том свете.

– Толстой не верил в самостояние человека, утверждал, что Бог ему для подпорки нужен, – сказала Аня.

– А Чехов любил людей и верил в них.

– Сочувствовал, – уточнила Инна мнение Жанны.

«У них сплошное умозрение. Знать бы заранее, что таится в сердце каждого человека», – вздохнула Лена, тяжело задумалась над чем-то своим и незаметно для себя задремала, положив голову на плечо Инны.