Инна хотела что-то добавить или возразить, но задохнулась и только раскрыла опаленные жаром болезни губы. Потом тяжело откинулась на подушку и устало пробормотала:

– Ты не ошибаешься на этот счет? У молоденьких девушек тоже бывают неконтролируемые эмоции.

– Я не беру во внимание глупый юный возраст, – объяснила Аня.

– Ты о вечно юных мужчинах? – пошутила Лена.

– Жениться мужчинам надо после сорока, как в пушкинские времена, когда нагуляются, поумнеют и начнут жить без черновиков: без ошибок и падений, – серьезно провозгласила Аня.

– Истреплются донельзя морально и физически, – возразила Инна.

– Что же делать, если некоторые из них начинают понимать, что такое семья и любовь к детям только в преклонном возрасте? – рассмеялась Жанна. – А иногда эти простые истины и позже не доходят, потому что после того не значит вследствие того.

– А мы так все умные, – усмехнулась Лена.

– Да уж поумнее будем, – обронила Жанна.

– Не женщины у нас очень умные, некоторые мужчины слишком глупые и слабые… в некоторых вопросах. Вот и ловят их на лесть, на обнаженную грудь… и прочее, а жены с ними, не готовыми к семейной жизни, мучаются, – упрямо продолжила свою мысль Аня. – Я смотрю передачи про артистов и вижу, что взрослеют они в основном только к третьему браку, наверное, когда как мужчины уже на пределе своих возможностей.

«Надо же, даже в запале выполняет мою просьбу не говорить «все мужчины», – улыбнулась Лена.

– Опять ты путаешься в мелочах. Советуешь мужчинам длительное безбрачие, связанное с обетом целомудрия? Дружбу и любовь, не обремененные близким общением? Интересное, но неудачное предложение. Замуж надо выходить за молодых, неиспорченных, – сердито процедила Инна и объяснила вполне серьезно:

– Все беды у нас оттого, что мужчины хотят и рыбку съесть и на… кое-что сесть.

– Опять ты всех под одну гребенку, – тихо сделала Лена замечание подруге.

– После собственной трагедии в семнадцать лет мне хотелось мстить зрелым, жестоким мужчинам: взять в руки автомат и методично уничтожать всех подонков. Я понимала, что это глупо, но никак не могла выбросить из головы свою беду. Я искала способы избавиться от нее или хотя бы заглушить боль. Да… на ошибках мы взрослеем… Но лучше бы их не было… И только потом начался осознанный период моей жизни.

– «И такая на кровавом блюде голову Крестителя несла!» Где-то я читала, что у русской души нет состояния счастья. Она постоянно рефлексирует, чего-то ищет, сама от себя убегает, – сказала Лена, пытаясь увести Инну от личных проблем в область философии. А та все равно о своем наболевшем продолжила говорить:

– Не выношу современные жестокие фильмы, особенно те, в которых обижают ни в чем не повинных женщин и детей… Им, сволочам, несколько минут злого удовольствия, а у несчастных вся жизнь в тартарары. Поубивала бы всю эту нечисть… Маньяки, мерзкие твари… Их ведь не переделаешь!

– Вот поэтому нельзя эмоциональному русскому человеку давать в руки оружие, – сказала Лена.

– Я слышала, что существует некая странная зависимость от оружия. Если оно есть, то очень хочется выстрелить, – осторожно заметила Аня.

– Она есть только у детей, – успокоила ее Жанна.

– Телевидение не должно быть распространителем нетерпимости, жестокости, насилия и грязи, – раздраженно продолжила кипятиться Инна.

– Успокойся. Изобрази лицо попроще и отдыхай с удовольствием. Сейчас тебе о своем здоровье надо думать, а мировые проблемы пусть молодые решают. Ты сделала все, что было в твоих силах. Твои-то племянники – прекрасные ребята, – опять попыталась затормозить подругу Лена, старательно разворачивая разговор в положительном направлении.

– Каковы корешки, таковы и отросточки, – наконец расплылась в улыбке Инна. – Недаром я тратила себя на близких мне по душе людей. Старые кадры не ржавеют. А твой внучок радует тебя?

– Хитренький. Удивляет он меня. Недавно собирал с отцом из конструктора машину, но считать сколько винтиков нужно для закрепления кузова не захотел, а просто разложил их против каждого отверстия с таким видом, что, мол, чего с ерундой пристаете. Или вот еще. Учился малыш сверлить своей детской дрелью, а толщина доски оказалась больше длины сверла. Андрюша спросил сына: «Что делать будем?» Малыш подумал и ответил: «Перевернем доску». Я была в восторге! А вот учиться читать не хочет. Не удается нам увлечь его абстрактным делом, по его мнению, не имеющим прямого интересного практического применения. Пробовала учить находить информацию в Интернете, делая запрос на клавиатуре. Но как только он узнал о возможности голосового приказа, то тут же отказался мучиться с буквами. Ему уже четыре года, а он только машинками интересуется. Просто помешан на них. Нас, взрослых, не устраивает его однобокое развитие, и мы всячески пытаемся расширить ареал его интересов.

Инна одобрительно закивала.

– Недавно я смотрела американский фильм. Там двое древних старичков, прощаясь, как-то слишком эротично и эмоционально целовались взасос. Мне было противно смотреть на их возбужденные сморщенные физиономии. Мне кажется, отношения между разнополыми субъектами в этом возрасте должны переходить в другую, дружескую, добросердечную стадию, направленную в сторону заботы и чуткости друг о друге, что ли, – предположила Аня.

– Согласна с тобой, – сказала Жанна. – Да и в молодости, мне кажется, нам, женщинам, не столько сам секс важен, сколько нежность, ласка, взаимопонимание. Не представляю как, поссорившись, можно

э т и м заниматься. Ведь это вершина… позитивных чувств. Ну, если только этим мириться.

Некоторые зарубежные фильмы я от внучек прячу. Те, в которых молодые люди друг с другом… как кошки с котами без любви и беспрерывно партнерами меняются. Ужас! Запад нам нездоровые развлечения прививает и навязывает, в болото, в ад тянет. А нам бы задуматься: стоит ли настоящую радость менять на разгул пошлости и сомнительные кратковременные удовольствия? Нежностью и душевностью человек, как хлебом, никогда не пресыщается, а чтобы насытиться запретным, дозы приходится каждый раз увеличивать, и заканчивается это быстро и трагически. Я в родительском комитете несколько лет заседала. Наслушалась всякого.

– Так они эти фильмы специально для нас «пекут», а наши чиновники от искусства за взятки берут все, что им предлагают. Своих-то детей они оберегают, а чужих им не жалко, – поддержала Жанну Аня. – С детства ненавижу чиновников. Помню, послали нас, городских детей, в поле собирать колоски. А там, на земле, между рядками полные канавки зерна пшеницы – хоть пригоршнями черпай. Я спросила одними глазами у бригадира: «Почему?» И он мне шепотом ответил, мол, из области не поступало разрешение на уборку, а потом дожди хлынули и ветра. Получалось, что за килограмм украденного зерна простого человека сажали в тюрьму, а чиновника, сгубившего весь урожай на корню, никто тронуть не смел. Я молча негодовала.

– Я в пятьдесят восьмом то же самое наблюдала, – подтвердила Жанна слова Ани. – Я предложила бабушке зерно для наших курочек с земли собирать, так она испугалась, на меня руками замахала. И все оглядывалась, не услышал ли кто из соседей мои слова. Сталина уже не было, а страх в людях оставался.

– Лена, помнишь как в шестьдесят четвертом нашего соседа за пять килограммов зерна посадили? Дурак, конечно. Самогонкой глаза залил. Так он на суде возмутился и с матами послал чиновников в поля посмотреть на результаты своей работы. Ну, ему и впаяли на максимум. Хорошо добавили за неподчинение властям. Все что можно приплюсовали. Долго дочка без отца росла, – припомнила Инна.

– Неискоренимые… – выразила общее мнение Аня.

«То секс, то чиновники… предметы их излюбленного брюзжания. Не ко времени…» – вздохнула Лена. И взор ее затуманился наплывающей дремотой.

– …Наши предки женились один раз на всю жизнь. И в мыслях развод не держали, – вернулась к прежней теме Аня.