– Человек всю жизнь себя воспитывает. Но только не Федор. «Зачем мне меняться? Я себе вполне нравлюсь, а если кого-то что-то не устраивает, это ваши проблемы». Так, наверное, он рассуждает. Эгоист не самокритичен и не терпит критики извне, – заявила Аня.

«Прямолинейная, честная, безыскусная. Но все-таки скучновата и пресновата. Перчику в ней не хватает», – мелькнуло у Лены.

– Воспитывать себя! А когда жить? – взялась дразнить Аню Инна. – Нечего тешить себя надеждой. Того, «кто надеется восторжествовать над человеческими слабостями, обычно постигает разочарование», – произнесла она, обнажив в довольно откровенной усмешке ровные, белые, явно искусственные зубы. И добавила уже с грустью:

– Отсюда годы, изглоданные внутренней опустошенностью, истерзанное сердце, потерянность. Нахлебалась Эмма Федькиного дерьма и не выплыла. И откуда, черт возьми, этот гад появился в ее жизни! Как из воздуха соткался. Знакомство с ним с самого начала ничего хорошего не сулило.

– И что ты такое говоришь! – рассердилась Аня. – Не сразу, конечно, но справилась Эмма. Победила, выстояла. Сила отчаяния помогла ей. Она чуть было полностью не умерла внутри себя. Про таких говорят: «Здесь не умерла, там не воскресла». Но ради детей она боролась и одолела свою боль, свою слабость. Это была ее победа не только над обстоятельствами, но и над собой.

Несправедливость в семье возможна благодаря полному или частичному согласию жертвы. Власть эгоиста и хама реализуется даже при условии, если её допускают очень разумные люди. Вот и Эмме пришлось заново учиться быть самой собой. Человечество, к сожалению, всегда поклонялось идолам силы и наглости, их ставило на постаменты. И отдельные простые, но хитрые человеческие особи тоже придерживаются тех же принципов.

– И теперь у Эммы в глазах гордость человека, дорого заплатившего за то, что того не стоило? – надменно приподняла свои и без того высокие брови Инна.

– Напрасно иронизируешь. Победа над собой – это самое трудное.

Лена, поправляя затекшие ноги, бессильно завалилась набок и чуть не застонала от острой боли. «Как бы не заболеть в гостях, – испугалась она, и это беспокойство поглотило все ее мысли. – И бабушка перед смертью совсем обезножила, даже по дому с великим трудом перемещалась... Смерть дана людям, чтобы они ценили время и берегли друг друга. Но они об этом начинают вспоминать слишком поздно, когда уже на грани».

Лена быстро взяла себя в руки и переключилась с грустных мыслей на простые, бытовые.

– «Страсти не рвутся в бой лишь по приказу добродетели». Насильно мил не будешь. – Это Аня кого-то грустно процитировала. – Мужчина, увлекшись другой женщиной, отдается на волю волн и уже не думает о семье.

От Лены не ускользнула ехидная улыбочка Инны: «Наш великий теоретик!»

– Не все такие, – гневно воскликнула Жанна. – Ты рискуешь нарваться на возражение.

– Но многие. Хочется в физиономию дать? Как я тебя понимаю! – насмешливо фыркнула Инна. – Я в молодые годы проводила опыт: на улице нагло и зазывно смотрела в глаза незнакомым мужчинам. Знаешь, встречались такие, что отводили глаза. Я завидовала их женам. Помню, тот эксперимент не принес мне облегчения, не вызвал подъема. Мужчины казались мне невыразимо ничтожными и подлыми. И я думала: «Где оно, настоящее мужское благородство? Где тот мужчина, который счел бы для себя позором бегать за каждой юбкой?» Мне и сейчас больно об этом вспоминать, – поведала Инна. – С недоступным мужчиной чувствуешь себя в полной безопасности. И тогда проступает уважение к нему, даже обожание, начинаешь замечать и ценить в нем то, что у других, может, и есть, но скрывается за жеребячьими потребностями и наклонностями. И возникает простая, чистая, честная, даже иногда возвышенная дружба, в которой нет ничего порочащего, пошлого и фривольного.

Инна грустно и разочарованно вздохнула.

– Значит, устыдиться самого себя, перестать быть гадом Федору уже не дано? Честь, достоинство, совесть – для него навечно химера? – осторожно высказала свое предположение Аня.

– Думаю, да, – четко и однозначно провозгласила свое мнение Инна. – Мне в этой связи высокие слова белого офицера Корнилова вспомнились: «Душа – Богу, сердце – женщине, голову – Отчизне. Честь – никому!» Да, были люди… в то время. Для них любовь, долг, верность, преданность – не фантазии, а истинные, прекрасные сильные чувства. Мельчает народ. Разве смог бы Федор задушить в себе «вдохновение любви» к разным женщинам и выбрать честь? Совесть к Федьке может частично вернуться, когда он уже не будет нуждаться в женщинах. Но можно ли это будет назвать совестью?

– Иногда человек взглянет на закат, услышит музыку, созвучную глубоко запрятанной струне своего сердца, или в книге прочтет несколько строк, резанувших его, – и перевернет свою жизнь, – с романтичным блеском в глазах сказала Жанна. – Со мной такое случилось. Во мне поначалу тоже было мало культуры. Если только в корнях… Но я воспитывалась, образовывалась. Бабушка говорила: ходи с гордо поднятой головой, живи по совести и хорошие люди тебя поймут и оценят».

– Если сил для того, чтобы перевернуть свою жизнь, окажется достаточно.

– Если есть в нем эта струна.

– А кому-то дубина нужна, чтобы по башке…

– Если, если… Мифы Древней Греции.

– У Федьки только хорошо поставленная вера в собственную гениальную… сексуальность. Ему ли меняться, – вставила шпильку Инна.

– Давайте прекратим блуждать в дебрях и потемках чужих душ, – попросила Жанна. Разговор стал ее раздражать и тяготить.

– Предложение отклоняется. Я полагаю, что самое время поговорить. Назрел вопрос. Сошлюсь на важность и незавершенность темы. – Инна весело, заговорщицки взглянула на Аню, ожидая от нее поддержки. – Сначала мужчина год-другой обхаживает, завоевывает женщину, а потом она всю жизнь старается его удержать, потому что он считает себя вольной птицей. А у женщины свобода пригвожденных к полу ботинок. Детишки. Какая перспектива! А противоречие состоит в том, что мужчина и женщина представляют себе семейную жизнь по-разному. И каждый не знает скрытых желаний партнера.

«Нынче откровения в цене. С Инниным острым язычком молчать – преступление», – усмехнулась Лена.

– Ни завоевывать, ни дать почувствовать себя женщиной мои мужчины не умели. Их так называемая любовь не выдерживала испытаний временем, бытом. Они обнаруживали во всем полную беспомощность и главное – нежелание. Им бы только попытаться сухими из воды выйти, да поменьше проблем на свою голову. Ну, и пивка побольше. Вот и показывала на дверь.

«Забыла, как сгорала в огне страстей, как ревновала, металась, словно в бреду, будто в угаре носилась на свидания», – по-доброму улыбнулась Лена, глядя на разволновавшуюся подругу, скрывавшую свои прежние истинные чувства к мужьям и выставлявшую напоказ только копившиеся годами обиды.

– Беспомощность у многих мужчин несравнимо большая, чем у нас, женщин, а, казалось бы, должно быть наоборот, – сказала Аня.

«С чем связана откровенность девчат? Случай представился? При иных обстоятельствах они бы не разговорились? – недоумевает Лена и снова окунается в свои размышления.

9

Аня сказала, обращаясь к Инне:

– Не унижай Эмму сочувствием. Не впадай в ошибку. Жизнь проста только для овоща. Счастья, ты же сама знаешь, без примеси страдания не бывает. Эмма приказала себе: «Очнись, напрягись, устрой себе мозговой штурм». И победила невзгоды. Она оправилась от шока и продолжает жить достойно, с чувством самоуважения.

– Когда поняла, что необходимо избавиться от жалости к себе? – мудро предположила Жанна.

– Конечно, теперь у нее нет широко распахнутых, безмятежных застенчиво-счастливых глаз. А у кого они сохранились? Даже у Аллы и Вали они полны печали. Наверное, о таких женщинах, как Эмма, писал Хемингуэй: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Федор унизил жену, но не сломал. Она смогла возродиться. Я уважаю ее.