– В надежде, что кличку подхватят и не придумают что-то более злое? – спросила Инна. – Представляю, при ее росте иметь параметры 88х45х90!
– По нынешним меркам она вовсе невысокая и очень даже стройная. А у тебя какие ассоциации?
– Оглобля, верста коломенская, стропила.
– Приемлемо. Помнишь Ирку, которая в цоколь своей настольной лампы бумажку всовывала, чтобы в ее отсутствие ею никто не пользовался? Так вот она придумала обзывать Олю «глиста в корсете». Вот зараза! Но не привилась ее гадкая кличка.
– Гнида она и есть гнида – передернула плечами Инна. – Черт возьми, это попахивает завистью к Олиной осиной талии. Сочувствую Ирке. У нее, наверное, ее отродясь не было.
– Мы, женщины, бываем слишком на язык остры, – вздохнула Жанна.
Инна рассказывала:
… В НИИ на практике это было. До начала работы оставалось минут десять. Девчонки устроили из лаборатории примерочную: стали выхватывать друг у дружки шляпки и обезьянничать перед зеркалом. Лариса, какую шляпу ни померит – все будто на нее шиты. Тут появилась наша главная модница в шикарном пальто и в восхитительной шляпке. У Лариски глаза загорелись. Поломавшись, Наталья снизошла и величественным жестом сняла с себя парижскую обнову. Лариса надела ее… и все онемели. Перед ними стояла не «тарзанка», а девушка благородных кровей! Лариска сама обалдела от неожиданности и стала упрашивать продать ей сокровище. «Ты же сама видишь, что мне она больше подходит. Я займу денег, переплачу, я буду на всем экономить», – умоляла она Наталью. «Чтобы кто-то выглядел лучше меня? Я в ней на весь город одна единственная, неповторимая» – заносчиво отрезала хозяйка шикарной шляпы и гордо удалилась в свою лабораторию.
Лариска смущенная категоричным отказом принялась примерять шляпу широколицей и узкоглазой сорокалетней лаборантки, на которой это чудо советской моды – где, в каком хламе она ее отрыла? – сидело как первый блин, который всегда комом. Но даже это уродство украсило круглую Ларискину мордашку. Она удивилась, мол, думала, буду на пугало похожа. И тут же нашла объяснение этому явлению: «Я еще в деревне поняла, что шляпы – это мое, и отказывалась напяливать на голову платок, в котором выглядела чучелом. Зимой я одна на всю деревню в мужской шапке ходила, а летом в пилотке из газеты или плела себе широкополые шляпы. Технологию их изготовления сама придумала. Из любой бумаги плела длинную косу, пропуская внутрь медную проволоку от сгоревшего трансформатора, а потом сшивала из нее шляпу по спирали, начиная с тульи. В ней нельзя было под дождь попадать, а от жары она хорошо спасала, лучше платка».
– Инна, ты помнишь, как девчонки, отправляясь на свидание, надевали все лучшее, что находили друг у друга? – спросила Аня.
– До сих пор не могу забыть, как испачкала Валин плащ, а очистить пятна не сумела, разводы остались. Кто же знал, что этот сумасбродный Юрка осмелится прижать меня к смолистому стволу роскошной сосны? – грустно усмехнулась Инна.
– Получила Валя – та, что с математического – за отличную учебу от мамы подарок – прелестный бархатный костюмчик шоколадного цвета. Ее маме, которая работала на химическом заводе, в качестве премии выдали материал, какого в свободной продаже не купить. Лариса с одного взгляда поняла, что он идеально ей подходит: широкая юбка-парашют, строгий блузон с круглым вырезом «под горлышко» под ее длинную шею. Но претендовать на такую дорогую вещь не посмела даже в мыслях, только попросила разочек примерить.
Она выглядела как картинка из импортного журнала, которые приносила нам Дина. А Кира тогда пошутила: «Не зря модельеры утверждают, что легче всего одежду шить на палку. А Лариса не обиделась, как комплемент восприняла ее слова. Все понимали, что на невысокой полненькой Вале костюмчик сидел куда как менее выигрышно. Но кто бы мог расстаться с такой прекрасной вещью в наши скудные времена! Так вот, Лариса всю молодость мечтала о таком костюмчике. Но когда появилась возможность, то поняла, что этот цвет ей уже не идет, а более яркий бархат ей достать так и не удалось… – сочувственно сказала Аня.
– Не все мечты сбываются, даже такие скромные, – задумчиво заметила Жанна, что-то припоминая.
А на Инну это разговор навеял совсем другие воспоминания.
– Гадкий преподаватель перед глазами как живой встал. Лицо страшное, бледное в голубых прожилках. Нос огромный, синий, глазки поросячьи, злые, уши как у осла: огромные волосатые. Посмотрю на него – и вся аудитория плывет и дыбится. В седьмой раз пришла к нему на пересдачу… Получили задачи, билеты, сидим, готовимся. Час проходит, второй, третий… Молчим, боимся слова сказать. Мало ли как отреагирует. Потом он стал нас вслух пересчитывать. Опять мертвая тишина. Наконец он нас снова пересчитал и говорит: «Я пойду «Голубой огонек» смотреть, а вы все отправляйтесь в кино. Каждому пара найдется, я проверил». Нравилось ему издеваться, проверять нервную систему студентов. Каждый год из-за него два-три студента в психушку попадали. И моя соседка по комнате… Отец ее в детстве до крови избивал и она мечтала вырваться из-под власти деспота… А управы на доцента не найти. У него в обкоме «рука» была. И ноги ему студенты перед сессией ломали и гроб на семидесятилетие присылали…
Еще одно воспоминание всплыло в ее памяти.
– Когда отменил Хрущев в студенческих столовых бесплатный хлеб, совсем туго стало студентам. Раньше, бывало, после обеда набьешь карманы хлебом – вот тебе и ужин и завтрак. После столовой уже через час ходишь голодным. Хоть волком вой… А Лиля рассказывала: «Смотрю на горячий белый пирожок, слюнки сглатываю, но пересиливаю себя и покупаю шесть кусочков черного хлеба». Мишка еще больше от голода страдал. Спортсмен, два метра росту. Подрабатывал, конечно, когда время находил. А в столовую часто с пустой коробкой из-под торта ходил. Приметит, где на тарелках еда осталась, присядет к этому столику и тарелку в коробку незаметно положит. Иногда и с нескольких соскребет. Виртуозно это проделывал, продолжая весело балагурить со своим постоянным другом. А я ходила в гастроном нюхать запах дорого копченого осетра. За пять лет учебы так и не попробовала».
А мысли Ани перескочили на настоящее.
«…Зоя все о Мите, да о Мите. Будто ее самой не существует. Будто не принадлежит она себе… А все-таки он любил ее. Обидел как-то, и она осталась в саду с ночевкой. Так он рано утром за ней с первым автобусом приехал. Но потом опять обижал. Вот и пойми его… Может, приехал потому, что няньки боялся лишиться?
А почему он не хочет в семье быть откровенным? Знать, самому есть что скрывать. А почему не желает вникать в дела семьи? Чтобы не нести за нее ответственность, чтобы жена во всем была виновата, а он чистенький, хороший. А почему груб? Чтобы не приставали, давали вольно жить. А почему, если не ругается, то молчит? Боится высветить отсутствие эрудиции. Его поведение – проявление уязвленного самолюбия? И за что Зоя его любила?..
Почему Дмитрий любые слова жены воспринимает как укор, упрек себе? Может, мать взращивала в нем чувство вины и он постоянно оправдывался перед ней, а потом нашел более легкий способ – врать, перекладывать вину на кого-то и уже самому верить, что ни в чем не виноват. И на Зою переложил, и всю жизнь ее винил… Своей вины никогда не помнит, но чужую, пусть даже самую малую, никогда не забывает. А может он таким уже родился? Вряд ли.
…Недавно услышала от подруги интересное замечание: «Если мужчина к жене ласков и заботлив, то если даже у него на стороне есть «девочка», он не уйдет из семьи, а вот если холоден и зол – жди беды». Об этом надо знать и помнить каждой женщине, чтобы быть настороже или вовремя разойтись, пока «любимый» окончательно не угробил ей здоровье?
…А Инна все больше о себе говорит. Мужья не заслуживали? Так и Митя тоже… Но почему Зоя совершенно автоматически подчинялась мужу? Любила? Я думаю, привычку подчиняться не могла преодолеть. Детдом, иждивенка в семье. А Инна пошутила: «Проблема в том, что она в детстве не испытала сладости непослушания». А ведь и права! Как это мне не пришло в голову?
