Литмир - Электронная Библиотека

– Ну… не думаю. Мой ученик говорил: «Я уважать себя и своих ребят хотел, за то, что наша служба идет на пользу моей стране. Я защитник! А чему меня научила армия? Хамству, жестокости. Еще подличать, быть двуличным, прогибаться под каждого. А главное ненависти к людям и к самой жизни. В этом проявляется мужское мужество и достоинство?» – глаза Ани опять увлажнились, а уголки губ задрожали. – Сколько я души в него вкладывала, пока он рос! Он был моим тайным любимчиком, сынком.

– В армии есть много чего недоступного моему пониманию. Есть ручные картофелечистки, даже электрические. Почему солдат заставляют работать обычными ножами? Повара не хотят лишить себя развлечения: возможности поиздеваться над подчиненными? А портянки? Это же архаизм, анахронизм, средневековье! Не пора ли их в музей сдать? – коснулась другой сферы деятельность Жанна.

– Они от нашей бедности. Финансы в нашей казне поют романсы, – уверенно сказала Аня. – Или воруют.

Не могла Жанна «прикрыть» больную кровоточащую тему. Старшему внуку подходил срок выполнять свой гражданский и мужской долг перед родиной.

– Не благо жить под постоянной памятью об унижениях. Она с неумолимой настойчивостью долбит, сверлит мозг. Каленым железом не выжжешь. Вот и пьет, заливает, затуманивает… Мать тревожится, жена плачет, ведь все вроде в семье нормально, так отчего же эти срывы, запои, отчего непредсказуемая жестокость? – Жанна задумалась. – …Мне много лет, но до сих пор меня дергает за сердце одно подростковое, непреднамеренное, неосмысленное предательство, ложь и оговор. Я в таких случаях ощущаю нехватку сил понять… и совсем не от недостатка знаний, а от чего-то еще другого… непостижимого… Трудно бывает, когда тебе казалось, что ты знаешь, как устроен мир, а потом оказывалось, что все твои знания – наивность, глупость, что всё куда сложнее. Нет, не сложнее… гаже, обидней. Когда никаких канонов… когда ты униженный, затравленный. Несправедливость лежит в основе мироздания? Иногда мы об этом забываем, а когда обстановка накаляется до взрывоопасной… Любовь, равенство, братство… Они на небе…

Много гадкого я узнала, что по детдомовским понятиям быть не должно, но было. Ну, понятное дело, если бы фрицы…

– Это после хорошего детдома, – заметила Аня.

– Наш был хороший, пока блатного директора не поставили. Он только показухой занимался, а с детьми при нем черте что творили. Благо я на выпуске была. Меня сильно не затронуло.

– Я бы не стала совсем уж однозначно… об армии. Наверное, не так много мест, где подобным образом «воспитывают героев», и не так уж много этих сволочей-старшин. Или как их там… – попыталась закрыть больную тему Инна. Ее поташнивало от стремительно нарастающего давления.

– Но для каждой матери ее ребенок – вся планета. Хотелось бы, чтобы на жизненном пути наших мальчишек было меньше бессмысленно-жестоких потерь. Отличник в учебе – это еще не гарантия дальнейшей счастливой жизни, – вздохнула Жанна, – Но…

– Подводишь к самой главной мысли? – усмехнулась Инна.

– Да. Мои ученики, в основном, возвращались из армии окрепшие, возмужавшие. Помню, приходили веселые, довольные собой, хвалились, что служили на границе. Дружно жили, интересно, многому научились. Начальник был как отец родной.

– Я горда учениками, которые переросли меня, но особенно, сумевшими преодолеть в себе страшные наследственные или приобретенные пороки, – сказала Аня, уводя подруг от тяжелой темы.

– Я к сверхсрочникам отношусь с подозрением. Мне кажется, там остаются те, которые не могут состояться на гражданке. А в армии они находят работу «по душе» и могут «проявить» себя в полную силу, в полный накал. Нет, чтобы порядок навести, а они наоборот приличных ребят ломают, – снова повело Жанну на тропу тоскливых мыслей. – Ну, допустим те от бескультурья, от злой неизрасходованной силы, от собственной обиды на кого-то другого, а тот образованный офицер, отчего?

– От того что начальник, от того что все дозволено и все шито-крыто, – покривила рот Инна.

– Ведь никакая мать не хочет иметь жестоких сыновей. Кто и что их такими делает? Гены, отцы, улица, армия, общество… Я читала, что на Севере женщины вкалывают наравне с мужчинами. Там иначе нельзя. Но это не делает их жестокими.

– О, ты не знаешь, какими жестокими бывают женщины, доведенные до ручки! В тюрьмах, например. Вот и делай вывод, – сказала Инна и накрылась простыней. Жанна последовала ее примеру, чтобы скрыть набежавшие слезы.

– В автомобильных авариях больше людей погибает.

– Аня, ты это в оправдание жестокости сказала? – насторожилась Инна.

– Остановитесь, – жестко потребовала Лена. –Недавно я шла мимо рынка, а там в это время на площади самодеятельный ансамбль бывших афганцев выступал. Прекрасные голоса, прекрасные тексты о гражданском мужестве, о «деревянных костюмах». Я и пяти минут не выдержала. Горло перехватила чужая боль, чужая беда. Опустив деньги в ящик, я с трудом оторвала ноги от асфальта. И стоя за киоском, долго еще не могла успокоиться, унять слезы. Рвали мне сердце слова: «Положит руку на плечо и скажет мне: «держись». И выше, и надежнее этой поддержки для них во время службы, наверное, ничего не было…

– Легко ввязаться в войну, да трудно из нее выйти. Я против того, чтобы помогать разрешать междоусобные конфликты в других странах. Правительства меняются и мы в их глазах уже не спасители, а агрессоры, захватчики. Зачем людей лбами сталкивать? Их ссоры имеют шанс прекратиться, они могут помириться, а мы на всю жизнь останемся их врагами, – сказала Аня.

– Но ведь приходится… Эти вопросы решать политикам, – заметила Инна.

Воспитание

– …У меня на стене висит фотография и две картины одного участка берега реки, но разных авторов. Я часто на них смотрю, сравниваю, пытаюсь понять, чем отличаются. Фото красивое, но какое-то неживое, чего-то в нем не хватает. Но чего? Вторая написана маслом. Прекрасная, очень тонкая, подробная работа. Классическая. Я очень ее люблю рассматривать. Но опять же мне в ней чего-то не достает. А третья – акварель. В этой картине душа то ли самой природы, то ли художника. Она с моей душой перекликается, в ней что-то мне близкое, глубоко личное, камерное. Она затягивает меня внутрь. Я там, на том берегу, среди кустов, в легком тумане… По мне так в ней есть чудо чувств и ощущений. Интересно, художник это сам понимает, чувствует хотя бы интуитивно?

– Думаю, да, – ответила Аня Инне.

– А в коридоре – печальный пейзаж. Одинокое дерево. Одинокая птица в серо-голубом предутреннем небе. Спокойная серая гладь воды…

– Хватит, надоело! – неожиданно взбрыкнула Жанна. (Что ее задело?)

– Что тебя раздражает? – удивилась Аня.

– Все! Я устала.

– …Мы жили жизнью страны, ее радостями и победами в предчувствии чего-то значительного, великого. Не за деньги работали, ради осуществления мечты. Стремились быть полезными, государственные приоритеты ставили выше личных. Мы не очень страдали от того, что чего-то не было в магазинах. Сейчас нет? Со временем будет! Москва не сразу строилась.

– Многого достигали за счет иллюзий и надуманного идеалистического энтузиазма.

– …Бесславный конец эксперимента, длившегося семьдесят лет. Развал страны, ор идет… Жаль. Мы куда-то проваливаемся, сломав что-то нужное.

– …Раньше на века строили, а теперь на десятилетия. В Италии сохранились здания времен Древнего Рима, периода правления императора Нерона. А Великая китайская стена? А наши храмы и дворцы? Забыли технологии, воруют?

– …Мы ждем от Думы постановки перед правительством серьезных, глобальных вопросов, допустим, о сохранения лесов на всей территории страны… Два года депутаты не могут принять закон о курительных смесях. Страна теряет молодое поколение, его выкашивают яды, а они принимают законы о снятии кондиционеров с объектов культурного назначения или обсуждают еще что-то более мелкое. Текущие вопросы можно решать на уровне министерств. Иначе зачем нам эти структуры, эти нахлебники? Будь моя воля, давно бы разогнала все лишние «шарашки» или создала более дееспособные.

20
{"b":"673370","o":1}