Витя:

– Трудно поймать «языка», не у всякого может получиться. Поэтому медаль дали. Солдатов много, а «героя» получают не все.

Галя:

– Солдат, а не солдатов. А какой человек может стать героем?

Саша:

– Он должен быть сильным, храбрым, хитрым, чтобы обмануть фрицев.

Витя:

– Я думаю, что героем может стать не обязательно сильный. Я слабый, но если бы мне дали винтовку, я всех фрицев поубивал бы.

Теперь каждый пытался высказать свое мнение о войне. Поднялся невообразимый шум. Галя подняла руки вверх.

Это сигнал: «молчок». Мы затихли.

Галя с улыбкой сказала:

– Урок окончен. Вы все молодцы. Я вами довольна. Главное, что вы хотите все знать. А понимание разным детям приходит в разное время. Одному в пять лет, другому в семь. Одни дети сначала растут, а потом умнеют, а некоторые сразу растут и умнеют. Поэтому в школу с пяти лет не берут. Все вы у меня умные и к восьми годам хорошо подготовитесь к школе.

Я ЧИТАЮ СТИХИ

Галя дала мне книжку стихов Пушкина. Каждое стихотворение я читала по три раза, чтобы лучше понять. Понравилось мне в них описание природы. «Мороз и солнце! День чудесный!» Здорово! Мне не надо заучивать стихи. Они сами западают мне в голову и душу. А потом я повторяю их себе для поднятия настроения или просто так, если мне хорошо. «Унылая пора! Очей очарованье!» Красиво!

Читаю стихи и представляю себе автора. Наверное, он очень чувствительный, веселый и счастливый человек. А я грустный ребенок. Тетя Маша говорила, что мое сердце не готово к радости. Оно, как очень больной ребенок, чувствует только боль уколов. Поэтому, когда Галя спросила мое мнение о книге, я честно ответила:

– Не очень. Но что мне понравилось, я выучила. Жизнь совсем не такая, как он пишет. Его бы к нам в детдом, – сердито добавила я.

Галя улыбнулась:

– Когда читаешь книги, забывай про свои неприятности. Живи жизнью героев. Возьми Некрасова, он тебе ближе.

И протянула мне новую книжку.

«Железная дорога». Это название, как гудок паровоза, вызвало у меня щемящее чувство тревоги, ожидание чего-то нового, бесконечно далекого и в то же время пугающе быстро надвигающегося. Я ушла в себя, в свои грустные мысли. Галя опять подошла ко мне, положила руку на голову и прошептала:

– Отключайся, читай вот здесь.

Я прочитала: «Славная осень. Морозные ночи. Ясные тихие дни». И замерла в немом восторге. Боже! Как просто! Славная осень. Не прекрасная, не великолепная, а славная. Какая прелесть! Осень бывает дождливой, ветреной. Прекрасной ее не назовешь, а «славная» – пожалуйста, подходит. Славная, потому что любишь, какой бы она ни была. «Славная осень. Морозные ночи. Ясные тихие дни», – бормотала я про себя. Ни одного украшающего словечка! Каждое слово стоит на месте, и его нельзя отодвинуть, чтобы добавить другое. Этот человек говорит то, что я чувствую, но не могу выразить. А если и выражаю, то лишь восклицаниями. Он так расставляет простые слова, что сердце переполняется удивительным чувством. Его строчки пробуждают во мне что-то новое. Они как бы трогают то одну, то другую струну моего сердца.

Я задумалась о том, что делает человека плохим или хорошим. И решила, что внутри каждого из нас уже заложено, каким он должен быть. Души людей, как сложные музыкальные инструменты, настроены по-разному. А жизнь дергает за эти струны. Одного она жалеет, нежно играет, подбирая все более сложные мелодии. Другим рвет струны, калечит душу. Если инструмент сделан хорошо, надежно, то, даже если часть струн и оборвется, все равно человек выдержит все трудности и сыграет свою красивую мелодию жизни до конца. У иного человека струны настроены и на плохое, и на хорошее. И его жизнь будет очень сильно зависеть от того, куда он попадет. Вот порвет жизнь много хороших струн, – и пропал он. А повезет, – может, выйдет неплохой человек. Но струны страха и других слабостей все равно будут мешать ему жить. Дай бог, чтобы реже трогала жизнь струны плохих чувств… У плохого дяди за забором душа – поломанная балалайка, а у хороших людей – сложный орган. Галя про него красиво рассказывала!..

Опять меня куда-то занесли фантазии. Надо читать, пока книжку не забрали. Жизнь крестьян и их детей меня совсем выбила из нормального состояния. Галя снова подошла ко мне и успокоила, сказав, что такое было до революции, а сейчас все иначе. Слезы вмиг высохли. И я стала думать, что не так уж плохо живу. А если бы ни ВЭЭС и ее компания, вообще жизнь была бы прекрасна и удивительна. Но это если бы, да кабы…

Потом я читала в этой книге отрывок «Родная земля» и представляла себе наш сад, лес, бабушку Мавру с ее усталыми руками, сгорбленного деда Панько в засаленной кепке, которую он носил весь год, кроме зимы. Видела его больные полусогнутые колени, добрую усмешку, а также молчаливых женщин из соседней деревни, которые часто ходят мимо нашего забора, нагруженные мешками и сумками…

В книжке не было картинок, и я решила сама придумать портрет автора. Это должен быть пожилой, очень грустный и добрый человек. Наверное, кто-то рвал ему в детстве струны души. Я нарисовала на листке портрет старого человека. Голова его опиралась на руки, потому что была тяжелая от грустных мыслей. А в глазах – глубокая скорбь за всех обиженных и несчастных. Наружные уголки глаз и губ опустила, потому что только когда у человека все хорошо, концы его губ торчат вверх. Рисунок Гале понравился.

– У Некрасова была борода. А идея правильная, – улыбнулась она.

Я рассказала Витьку про свои впечатления о книге.

– Много умничаешь. Когда вырастешь, наверное, будешь занудой, – пробурчал он.

От его слов я загрустила. Не хочу быть занудой. Побежала на кухню помочь бабушке Маврушке мыть посуду и поделиться переживаниями. Она, как всегда, внимательно выслушала меня и добродушно высказалась:

– Думаешь, ты, детка, много, потому что боишься всего вокруг. Страхи пройдут, а привычка размышлять останется. Это хорошо. А Витек не дорос еще тебя понимать. Мальчики умнеют позже. Помирись с ним. Он душевный.

Мне сразу полегчало.

ПРОЗА

Я заметила, что Галя часто приносит книжки только для меня. Сегодня она дала мне новую, с названием «Дети подземелья». Это не стихи. И хотя строчки в ней длинные, смысл их доходит даже быстрее, чем в стихах. Мне понравилось читать прозу. Но само слово «проза» вызывает у меня неприятные чувства. Я избегаю его, так как мне кажется, что оно таит в себе непонятную угрозу. Галя заметила это и строго сказала, чтобы я не усложняла себе жизнь фантазиями. Я из упрямства мысленно с нею не согласилась. Ведь трудно бросить игру, в которую привыкла играть. Вот слово «шуршать». Оно понятное и не страшное. Пройдись по осенней поляне, глубоко погружая ноги в опавшую листву. Что услышишь? «Шур-шу, Шур-шу». «Греметь, крошить» – сразу представляешь ломку, разрушение. «Стук» – «тук-тук» – дятел долбит дерево. А слово «проза» – не созвучно ни с чем. Оно просто в рифму со словом «угроза». Вот и все.

Снова погрузилась в чтение, и детдом для меня уже не существует. Я вместе с ребятами ношусь по улицам, плачу с Соней, дрожу от жалости, когда держу на руках умирающую Марусю, горжусь мужеством ее маленького защитника. Я живу жизнью каждого из них. Это меня обнимает за плечи отец, понявший, что его сын – настоящий человек. Это я краду из дому куклу для больной девочки, пытаясь спасти ее от «серого камня». Я представляю, как тайком ношу свои обеды в подземелье и спасаю крошку. Конечно, кукла, наверное, радость в жизни. Не знаю. У меня не было настоящей куклы. Но я бы сначала кормила ребенка и лечила. Хотя радость тоже, наверное, лечит. Почему богатые не помогают бедным? Не могут же все они быть злыми, плохими людьми? Почему одни бедные, другие богатые? Что-то в жизни есть такое, чего я никак не могу понять.

Книга заставила меня снова посмотреть на мою жизнь как бы со стороны. Я решила, что мне, пожалуй, еще повезло. От голода не умираю. Правда, иногда кажется, что лучше бы голодать, чем терпеть незаслуженные издевательства.