Контакты с Суржиным доставили много треволнений. Его появление в команде с дохлой щукой, из вонючей пасти которой он извлек записку от моего друга детства Павки Шейченко, еще раз заставило меня понервничать. Я был, конечно, несказанно рад получить от него весточку, я был горд, зная что Суржин рассказал ему, кто я. Я был рад за Павку, что он командир местных партизан. Но, вместе с этой естественной человеческой радостью, пропорционально величине ее позитивной энергии, возросло и чувство тревоги. Ведь расширился круг людей, осведомленных о нашей секретной команде. Секрет перестал быть «секретным».
Проведение Ковельской и Раво – Русской операций добавили треволнений и нагрузки на сердечную мышцу. Посещение концлагерей в Галиции, – этих «высоко рентабельных» производств по физическому уничтожению людей, превратили мое сердце в камень. В Золочеве, в немецком военно-полевом госпитале, и была обнаружена трещина в моем сердце.
НОСТАЛЬГИЯ ПО ДЕТСТВУ И РОДИНЕ
Память уносила в прошлое. Вспомнились детские беззаботные годы. Большинство дворов в нашем поселке Кичкас принадлежало немцам – колонистам. Их было порядка восьми сотен, они располагались в долине старого русла Днепра. В майские дни там щедро цвели фруктовые деревья. С северной стороны поселек обрамлял вековой дубовый лес и цепочка мелководных теплых озер, заросших камышами. Немцы – заводчики Копп, Мартенс, Унгер построили в поселке цеха по выпуску сельскохозяйственного инвентаря, три паровых мельницы и два ветряка. Вблизи этих производств селились рабочие. Были построены склады и торговые лавки.
Поселок располагался возле мелководной древней Кичкасской переправы. В весеннее половодье ближайшая к острову Хортица часть поселка покрывалась водой. Вода подступала к высокому крыльцу нашего дома. В центре поселка стояла небольшая скала, за которой мы, поселковые дети, прятались от снарядов врангелевской артиллерии, бившей по махновцам. На отвесных краях скалы люди отмечали каждый год уровень поднятия днепровских вод. Правый и левый берега Днепра соединялись двухярусным железнодорожным мостом. Через верхний ярус моста проходили поезда, по нижнему шли телеги, запряженные лошадьми, и пешеходы. Мост был установлен над глубокой излучиной реки. Выше, где наблюдалось сильное течение, посередине русла возвышалась над водой скала «Разбойник». По преданию, об эту скалу разбился не один купеческий корабль. Севернее, в шести километрах начиналась гряда днепровских порогов. Пороги ревели круглосуточно, и звуки этого рева достигали поселка. Мост был взорван, и с него упали в реку два эшелона раненных красноармейцев. А через семь лет в Днепре появились огромные сомы – прожорливые свидетели человеческой трагедии.
Украинская церковно – приходская школа была бедной. Отец Антоний вынужден был вести занятия сразу со всеми четырьмя классами. Вся школа состояла из одного большого помещения, в котором было четыре ряда по 6-8 парт. Каждый ряд- отдельный класс. Как умудрялся наш священник учить всех сразу, я не мог взять в толк. Мне было всегда интересно, что он рассказывал старшеклассникам. В немецкой школе пастора Густава каждый класс имел своего учителя. Я часто посещал немецкую школу по просьбе своих друзей – немецких мальчишек и девчонок. Не знаю за что, но немецкие дети любили меня. В их среде я получил основные уроки общения на немецком языке. Удивительно, но приобретенные навыки и неполный запас немецких слов, позволили мне общаться в Испании с военнопленными немецкими советниками. На московских спецкурсах учителям, однако, пришлось долго и дотошно повозиться с моим произношением. Они добивались мягких интонаций, свойственных нижне – силезскому наречию в районе Бреслау (Вроцлава), пограничного города. Пограничные поляки знают немецкий, впрочем, как и пограничные украинцы Львовской области знают польский. Запомнилась зубрежка немецких военных терминов и первый учитель – наставник. Это было в начале курсов. Мне предоставили отдельную комнату с запирающейся дверью. Слышу резкий стук в дверь. Подхожу к двери и слышу мужской голос, который по немецки спрашивает:
–Разрешите войти?
Я молча открываю замок и распахиваю дверь. В комнату вошел мужчина в темном свитере и светлых брюках, плотного телосложения. Лицо пожилого человека, с большой лысиной и недовольным выражением. Он поздоровался со мной за руку и строго спросил на немецком:
– Почему вы, услышав стук в дверь, не поинтересовались, кто стоит за дверью, и сразу открыли ее? Отвечайте быстро и по-немецки!
– Я находился рядом и решил, что так будет быстрее.
– А, если кто-то постучал по ошибке? Вы поступили совершенно неправильно! Так делать нельзя! Немцы всегда спрашивают о цели прихода посетителя. Например, – чем могу быть вам полезен?
– Понял, учту, – ответил я упавшим голосом, смутившись от серьезного замечания. – Присаживайтесь, пожалуйста, – предлагаю я учителю, и тут же получаю второе замечание:
– Неправильно! Вы должны узнать у посетителя, кто он и зачем пришел! Лишь, убедившись, что вошедший действительно вам нужен, предлагайте ему присесть! Выслушивайте его до конца, не вступая с ним в разговор!
– Понял вас, – ответил я на русском, еще более смутившись.
– Снова неправильно! Почему перешли на русский язык?
Наставник тогда сбил меня с толку своими строгими замечаниями окончательно, и я стоял растерявшийся, не зная, что сказать ему. Увидев, что его психологический трюк «строгого начальника» удался, пришелец улыбнулся и представился:
– Старший майор Колесников Виктор Петрович, учитель современного немецкого языка. Моя задача – передать вам свой опыт общения в немецкой армии. Все разговоры будем вести только на немецком, и строго выполняйте мои указания. Учтите времени у нас очень мало!
Первый, «неправильный», день занятий длился 6 часов. Занятия шли в режиме диалога. Вопрос учителя – ответ ученика. Вопрос ученика – развернутый ответ учителя. Все последующие занятия длились по 14 – 16 часов. Но, удивительно, – эти занятия меня не утомляли. Виктор Петрович пристально следил за моим произношением, за мимикой мышц лица, за правильным выражением чувств, действием рук и всего корпуса тела.
– Виктор Петрович, вы готовите из меня актера немецкого театра?
– Запомните! Каждый разведчик должен быть актером и должен нравиться всем, с кем он общается. Держите себя свободно, не так как ученик перед школьным учителем. Ни в коем случае не водите глазами по сторонам! Пристально и смело смотрите в глаза любому собеседнику, – солдату, или генералу, без разницы! Улыбка,– вежливость с мужчинами и обходительность с женщинами!
В первый месяц замечаний было много. Я нечетко произносил некоторые длинные немецкие словосочетания, был вульгарным и не пластичным в мимике. Трудно мне давались актерские приемы. Анализируя свой уровень знания немецкого языка, я пришел к выводу, что больше тройки мой учитель мне не поставит. Позже, увидев результаты, Виктор Петрович начал меня хвалить. Мы часто обсуждали целые главы и стихотворения немецких авторов: Брехта, Гете, Шиллера, Ницше. Я должен был научиться вступать в полемику с собеседником, смело и аргументированно с ним спорить. Много времени уделялось немецким философам. Я мог пользоваться диалектикой Гегеля и с интересом читал «Всеобщую естественную историю и теорию неба» Иммануила Канта, по времени прогулок которого, жители Кенигсберга сверяли свои часы. С трудом постигал «коллективную душу» народа Освальда Шпенглера, штудировал его тяжкий труд «Закат Европы». А основатель «философии жизни» Фридрих Ницше и его сочинение «Воля к власти», помогли мне понять коллективную душу фашизма. Благодаря Виктору Петровичу я, можно сказать за месяц, окончил первый курс философского факультета.
Много времени учитель уделил немецкой культуре поведения в обществе. Мы вместе с ним просматривали и потом обсуждали немецкие кинофильмы. Другие учителя преподали мне уроки танцев и обхождения с партнершами.
Больше всего мне нравились уроки по искусству стрельбы. Здесь у меня было отлично. Я еще в Измаиле получил значок «Ворошиловского стрелка». Интересными были курсы вождения немецких легковых и грузовых машин. И меня и других членов команды научили разбираться во всех технических сложностях автомобилей захваченной абверкоманды. Это был наш кочующий по немецким тылам разведтабор, с походной кухней, оружейной мастерской, и даже со своей типографией. Учились мы многому: составлению топографических схем местности, обращению с радиоаппаратурой, фотографированию и составлению закодированных текстов. Обучали строевой подготовке, принятой в немецкой армии, ношению формы и оружия и другим «мелочам», вызывавшим у некоторых курсантов неприятие. Все пригодилось. Мы с благодарностью вспоминали наших наставников. Их замечания и советы не раз спасали команду от провала.
