– «Fossй»? – Коля потрогал носком башмака толстый кабель, проложенный от «апертьёра» к динамо. – По-русски это, кажется, будет «разрыв»? И что же тут разрывается?

– Если «по-простому», как выразился ваш друг – раздался за спиной знакомый голос, – то здесь разрывается ткань мироздания.

Облик Саразена изменился – и разительно! Цилиндр и элегантный сюртук пропали, сорочка испятнана машинным маслом и сажей, рукава закатаны до локтей, руки – большие, в мозолях от слесарных инструментов. Вместо пожилого университетского профессора перед Николаем и его спутницей стоял энергичный, средних лет, инженер откуда-нибудь из Бостона или Филадельфии. Американские-то манеры никуда не делись… – Ткань… э-э-э… мироздания? Боюсь, я не совсем…

– Скоро всё поймёте, юноша. А пока – прошу немного подождать. Саразен склонился к циферблатам на панели апертьёра.

– Придётся погасить апертуру. Катушки перегреваются, а это опасно.

Кривошеин извлёк из-под щитка пучок проводов с медными наконечниками-штырьками и по одному стал втыкать их в отверстия на своей краге – в точности телефонная барышня у панели коммутатора.

Шкалы засветилась. Апертьёр издал прерывистый звонок, какофония вспышек и механического движения в его недрах стала затухать. В зале сразу стало темнее. Распорядители засуетились, выставляя на улицу беженцев.

Саразен извлёк из жилетного кармашка часы.

– У нас около получаса, пока катушки не остынут хотя бы до восьмидесяти пяти градусов по температурной шкале Цельсия. Алексис, не будете ли вы любезны найти мсье Груссе? А я пока объясню вашему другу, что тут к чему.

Коля радостно встрепенулся – наконец-то!

– Между прочим, вы правы. – сказал Саразен, когда Кривошеин ухромал в глубину цеха. – Слово «апертура» латинского происхождения, и означает «дыра» или «устье». А в терминах оптики – действующее отверстие оптического прибора. Вы ведь изучали физику?

Прапорщик кивнул.

– Тогда мне будет гораздо проще. Как вы, разумеется, знаете, любой предмет обладает четырьмя измерениями. Три из них – длина, ширина, высота, четвёртое – продолжительность существования. Ограниченность человеческого разума до сих пор заставляла нас противопоставлять три пространственных измерения временнóму, лишь потому, что наше сознание от начала и до конца жизни только движется в одном его направлении.

– Это… – неуверенно отозвался Коля, – представляется вполне очевидным.

Откуда-то ему было знакомо сказанное профессором. Но откуда?

– Великолепно! – обрадовался Саразен. – С недавних пор выдающиеся умы нашего столетия стали задаваться вопросом: неужели четырьмя измерениями всё и ограничивается? Не может ли существовать и пятое, находящееся под некоторым углом к предыдущим четырём, как пространственные измерения, длина, ширина и высота находятся под прямыми углами одно к другому? Кое-кто даже пытался создать геометрию Пятого измерения – например, в этом направлении работал ваш соотечественник, математик Лобачевский. К сожалению, он не опубликовал свои труды целиком…

Коля механически кивал, словно китайский болванчик. Где он встречал эти объяснения? Уж точно не в учебнике физики.

– Вы, разумеется, знакомы с геометрией, и знаете, что на поверхности, обладающей двумя измерениями, можно сделать чертёж трёхмерного тела. А если оперировать категорией Четвёртого измерения, то можно при помощи трёхмерных моделей представить предмет в пяти измерениях. Улавливаете?

– Кажется, да, – неуверенно пробормотал прапорщик, уже потерявший нить рассуждений.

– В результате своих исследований я создал апертьёр, – устройство, позволяющее перемещаться не только в трёх привычных измерениях…

Колю вдруг осенило: Саразен почти слово в слово повторял разъяснения изобретателя из романа Герберта Уэллса. Когда-то они с приятелем-гимназистом заучивали эту книгу наизусть, надеясь отыскать в ней что-то, позволяющее подступиться к тайне путешествий во Времени.

Но…как? Неужели и здесь повторилась история Лори-Груссе? Впрочем, у него ещё будет время в этом разобраться. А пока…

– Профессор, – заговорил он, чувствуя, как в желудке возникает ледяной ком, – вы хотите сказать, через вашу… хм… через ваш «разрыв» можно попасть в прошлое? Или даже в будущее?

Саразен покачал головой.

– Увы, мой юный друг, перемещение во времени противоречило бы такому фундаментальному понятию, как причинность. Представьте: некий путешественник отправился в прошлое и убил там кого-то из своих родителей. И тогда он сам, когда придёт срок, не появится на свет, а значит, не предпримет путешествия во времени и не совершит рокового убийства! Или, например, наш путешественник встретит в прошлом самого себя, и тогда получится, что один и тот же физический объект – а человеческое тело, безусловно, относится к таковым – существует в удвоенном числе, а это противоречит закону сохранения материи!

Коля вовремя подавил ухмылку. Не объяснять же, что он сам – живое доказательство возможности перемещений во времени?

– Я пытался усовершенствовать апертьёр так, чтобы он позволял перемещаться и во времени. Последний эксперимент состоялся только вчера, но, увы, он закончился провалом.

«А вот и нет! Профессор добился успеха – правда, сам он об этом не подозревает…»

– Таким образом, – с воодушевлением продолжал Саразен, – хоть я и потерпел неудачу, зато сумел освоить использование пятого измерения. Если вернуться к трёхмерным аналогиям, то наше мироздание – это листок бумаги в толстой пачке. Моё открытие позволяет преодолеть зазор между листками и проникнуть на соседний листок-мироздание. Или, если прибегнуть к аналогии из области электричества: соседствующие миры подобны медным пластинкам в конденсаторе академика Эпѝнуса[18], а апертура – пробой слюдяной прокладки. Такая аналогия даже более точна, поскольку для создания апертуры требуется электрический разряд большой мощности.

Таким образом, перед нами открылась возможность не просто переместиться в другое мироздание, но и путешествовать в обоих направлениях – туда и обратно. Представьте охвативший нас восторг, когда после первой же попытки перед нами открылся целый мир – дикий, первозданный, полный неведомых чудес! Условия вполне годились для существования людей, а потому мы решили основать там колонию. Мы – это я сам и те несколько сотен человек, которые доверились мне и решили поддержать мой проект. Со временем нас становится всё больше: кто-то жаждет познания, кто-то видит в Городе Солнца шанс на воплощение своей мечты. Но большинство переселенцев ищет спасения от несправедливости, угнетения, от произвола власть предержащих – как те бедняги, которых мы на ваших глазах переправили на ту сторону!

– А ваш апар…апертьёр точно открывает проход в другой мир? – неуверенно спросил Коля. – На Земле тоже полно мест, куда не ступала нога человека! Быть может, он отправил вас в какой-нибудь уголок Амазонии или, скажем, Новой Гвинеи?

– Сперва мы так и подумали, особенно, когда увидели тамошнюю растительность. Но первая же ночь всё расставила на свои места.

– Это уж будь благонадёжен! – раздался за спиной голос Кривошеина. – Ты бы видел ночное небо Солейвиля! Ничего общего с нашим, что в южном, что в северном полушарии…

Коля обернулся. Он услышал, как подошли «студент» и Груссе – гул механизмов заглушал шаги, да и внимание его целиком захватил рассказ профессора.

– Как вы сказали – «Солейвиль»? Это название того мира?

– Города, дружище, города! Профессор назвал его в честь утопии Кампанеллы, «города Солнца»!

– «Семь обширных поясов, или кругов, называющихся по семи планетам, окружают город, – нараспев процитировал Груссе. – Они символизируют разумное общественное устройство с изучением законов природы, воплощением коих является движение небесных светил. Аркады и галереи для прогулок, а также внешние стены укреплений и зданий украшены великолепной живописью, всё венчается храмом, воздвигнутым на вершине холма. На алтаре храма помещены глобусы, земной и небесный, а купол вмещает изображения всех звёзд вплоть до шестой величины, и с внешней стороны увенчан флюгером…»