Мифы – это наши собственные интерпретации нас самих, нашей внутренней сущности в ее отношении к внешнему миру. Они являются теми повествованиями, историями, которые объединяют наше общество[7]. Мифы – важнейшая часть процессов, которые способствуют сохранению жизни в наших душах, привнесению в наше сознание новых смыслов в условиях сложного и зачастую бессмысленного мира. Такие аспекты вечности, как красота, любовь, великие идеи, могут появляться и проявляться в виде мифа внезапно или постепенно.

Поэтому мифы находятся в центре внимания психотерапии. Критически важно, чтобы психотерапевт позволял своему пациенту воспринимать его мифы со всей серьезностью, неважно, проявляются ли эти мифы в виде сновидений, свободных ассоциаций или просто фантазий. Каждый человек, испытывающий потребность в приведении в порядок потока своих чувств, ощущений, эмоций, мыслей, в том, чтобы все они были согласованы друг с другом независимо от того, имеют ли они свои внутренние или внешние начала, вынужден осознанно делать для себя то, что ранее делалось для индивидуумов семьей, церковью, государством, а также то, что проистекало из обычаев и традиций. В ходе курса психотерапии мифы могут служить связью для пациента, попыткой испробовать новые жизненные модели или даже стать толчком для того, чтобы пуститься во все тяжкие в стремлении заново выстроить ранее разрушенный жизненный уклад. Как говорит Ханна Грин, мифы – это то, что «разделяет с нами наше одиночество».

В последние декады мы наблюдаем устрашающую статистику самоубийств среди молодых еще людей. В 1970-е годы число молодых мужчин, добровольно ушедших из жизни, возросло многократно. Можно пытаться всеми многочисленными способами предотвращать эти самоубийства, например, вести телефонные беседы с людьми, находящимися в глубокой депрессии, и т. п. Но так как высшей целью остается погоня за деньгами; так как мы практически совсем не обучаем этике – ни дома, ни на уровне правительств; так как в этих молодых людях не заложено стремление к формированию своей жизненной философии; так как телевидение заполнено агрессией и сексом (притом что в нем полностью отсутствует элемент, направленный на то, чтобы научить любить) – и до тех пор, пока все это будет сохраняться, среди молодежи будут распространены депрессии и самоубийства.

Совсем недавно во время выступления на церемонии вручения дипломов в Стэнфордском университете один студент описал своих товарищей-выпускников как «не знающих, как соотнести себя с прошлым или будущим, имеющих слабое представление о настоящем, не имеющих жизнеутверждающих убеждений, ни цивильных, ни религиозных» и, соответственно, не имеющих «ни целей, ни способов для эффективных действий». Пока наш мир и наше общество остаются лишенными мифов, в которых выражены наши убеждения и моральные ценности, люди будут впадать в депрессию, как мы далее увидим, и совершать самоубийства. В следующей главе мы обратимся к некоторым причинам этой морально-этической опустошенности; сейчас же только скажем, что отсутствие мифов – это нехватка языка общения даже для того, чтобы только попытаться начать говорить об этих проблемах.

В состоянии, когда непонятно, куда следует двигаться далее, в котором мы оказались в самом конце двадцатого столетия, совсем неудивительно, что обезумевшие от отчаяния люди в массовом порядке обращаются к новым вероучениям, к восстановленным из небытия старым культам, стремясь найти там ответы на свои вопросы, связанные с общей тревожностью, облегчить свое чувство вины и снизить уровень своей депрессии и найти что-то, что сможет заполнить их жизненный вакуум. Они также обращаются за помощью и советом к астрологам[8]. Или цепляются за суеверия первобытного прошлого, которые проистекают из веры в колдовство[9].

Наш двадцатый век был первоначально объявлен эпохой рационализма, в которой просвещение и образование окажутся повсеместно распространены, а религия будет как минимум очищена от всех предрассудков и сама станет чем-то «просвещенным». И действительно, почти все основные цели эпохи Просвещения были достигнуты хотя бы частично: некоторые люди стали невероятно богатыми, большинство людей на Западе освободились от тирании, получили широкое распространение научные знания – и далее можно перечислять бесконечно. Но что случилось? Мы как человеческие существа запутались, произошла утрата моральных идеалов, мы опасаемся того, что грядет в будущем; мы испытываем неуверенность в том, что нам следует делать для изменения текущего положения вещей или для того, чтобы вывести нашу внутреннюю жизнь из опасных ситуаций. «Мы является самыми информированными людьми на земле», – утверждает Арчибальд Маклиш.

Мы тонем в фактах, но мы потеряли или теряем нашу человеческую способность чувствовать нечто, стоящее за ними… Наше знание сейчас идет через разум, через факты, через абстракцию. Мы, кажется, уже не способны на такое знание, которое было у Шекспира, который поэтому заставил Короля Лира воззвать к слепому Глостеру на вересковой пустоши: «…ты видишь, что творится на свете», на что Глостер ответил: «Не вижу, но чувствую»[10].

Мифы исчезают из языка только ценой потери человеческой теплоты, внутренних смыслов, ценностей – тех вещей, которые придают особый смысл каждой отдельно взятой жизни. Мы понимаем друг друга, идентифицируя себя с субъективными смыслами, присутствующими в языке других людей, ощущая то, что важные слова значат для них в их же собственном мире. Без мифов мы подобны расе, больной на голову, мы не способны продвинуться дальше прямого смысла слов и услышать, что говорит человек. Не существует более убедительного доказательства обнищания нашей современной культуры, чем популярное, хотя и глубоко ошибочное определение мифа как вымысла.

Жажда мифа и разочарование в связи с отсутствием адекватных мифов проявляются в употреблении наркотиков. Если мы не можем определиться со смыслом нашей жизни, то можем попытаться хотя бы на время вырваться из унылой рутины нашего существования путем «побега из собственного тела» с помощью героина, или крэка, или какого-либо еще наркотика, который сможет временно унести человека из этого мира. Такой «способ» мы нередко наблюдаем в процессе психотерапии: когда пациент ощущает свои перспективы как чрезвычайно сложные, он может решить, что все еще в состоянии хоть как-то поучаствовать в своей судьбе, передозировав наркотик или пустив себе пулю в лоб. Если мы в любом случае и в конечном счете обречены на полное небытие, то будет менее унизительно уйти из этого мира, громко хлопнув дверью, чем под свои стоны и всхлипывания.

Нынешнее массовое обращение к религиозным культам, в особенности молодых (но также и не очень) людей, является показателем отчаянного стремления к обретению мифов. Любая секта, обещающая блаженство и любовь, открытие внутреннего пути к какому-либо божеству, может рассчитывать на свою аудиторию, а люди будут слетаться под знамена нового культа, как бы он ни назывался. Джим Джонс и трагедия в Гайане, когда 980 его последователей совершили акт самоубийства только потому, что авторитарный Джонс потребовал от них этого, – это предупреждение всем нам, которое мы не можем позволить себе забыть.

Религиозные культы и секты обладают силой мифов, но не останавливают себя никакими социальными ограничениями, не имеют тормозов, не обладают никакой ответственностью перед обществом. Зов к мифу должен быть услышан, так как если мы не обретем адекватные мифы, то наше общество заполнит этот вакуум псевдомифами и верой в магию. Социологи предоставили нам данные нескольких опросов, имевших место в 1960-е и 1970-е годы, которые показывают, что вера в Бога отступает, а вот вера в дьявола, наоборот, усиливается[11]. Это является отражением распространения увлечения культами среди людей, ощущающих распад нашего общества и стремящихся найти какие-то способы объяснения этого явления.