— Ему ж ногу отсекли! Как он, колченогий, сражался?

— Не отсекли, — тихо рассмеялся рассказчик, — а подсекли. Объяснить разницу? Рана зажила, кости срослись, но Лейф, понятное дело, захромал и до конца дней опирался на свой клевец, как на клюку. Что, впрочем, не делало его менее опасным противником, чем до того. Его добрые земляки с Линсея скоро в этом убедились. Вышло так, что Хродгар и Ньяла остались на всё лето на Тангбранде — по причине, понятной каждому, кто изведал пьянящий мёд любви. Хаген же отбыл со товарищи погулять по фьордам. Праздник Мидсоммар они отметили в Равенсфьорде, а осенью Лейф и Бьярки решили наведаться на родной остров…

— Впрочем, — помолчав, едва слышно добавил Гест, — об этом я расскажу завтра.

Шумели сосны на Сухом Берегу. Шумело лазурно-зелёное море, весело пузырилось белыми барашками. Ветер, уже не ласково-тёплый, но ещё не безжалостно-ледяной, — бодрящий и братски-насмешливый бриз приятно холодил кожу. Небо, бездонное и синее, каким оно бывает лишь осенью, размеченное парусами облаков, отражалось на равнине волн. И в душе молодого линсейца, что стоял на берегу, опираясь на рогатину. Рядом на песке лежал оббитый железом щит. На поясе юноши — нож-скрамасакс и топорик. Парень был невысок, но крепко сложен. Лицо и руки из-под коротких рукавов серки бронзовели загаром. Юноша улыбался невесть чему, щурился на солнце чёрными глазами и чихал, и тогда его угольные кудри потешно тряслись. Вырядился сын бонда как на праздник — широкие штаны синего полотна подпоясаны узким, украшенным серебром пояском, на туфлях — медные пряжки, поверх цветастой серки — кожаная безрукавка с серебряными крючками. Подарок от брата.

Прощальный подарок от брата.

Сегодня был праздничный день. И праздничное небо.

Небо, под которым возвращается брат.

Небо, под которым не стыдно встретить смерть.

Молодые глаза разглядели белый парус на виднокрае. Затем — и вёсла. И человека на вёслах.

— ХЭЭЭЙ!!! — заорал паренёк во всю мочь лёгких. — Хвала дающему!!!

— Славься, кто слушал! — донёсся хриплый ответ, и дрогнуло сердце юноши — изменился голос, памятный с колыбели, сорвался о шторма, затвердел в битвах. — Славься, кто слышал![61]

Юноша не удержался — побежал в волны, вытаскивать челнок на берег. Пришелец хмуро улыбался, качая головой. Не укрылись от юного взора седые нити, прочертившие русые пряди на голове брата. Миг — и родичи обнимались, стоя на песке родного острова.

— Где тебя носило, Лейф? — спрашивал младший. — И что с твоей ногой?

— О том поговорим позже. — Лейф, прозванный Кривым Носом, отстранил брата, сурово глядя в глаза. — Ты схоронил мать?

— Откуда ты… — опешил юноша.

— Ты схоронил мать? — с каменным лицом повторил старший. И добавил мягче, — Кьяртан, не будь таким бобром. У меня есть знакомцы среди народа воронов, но и они не всё знают.

— На заднем дворе нашей усадьбы, — тихо проронил Кьяртан Бобёр, — под старой яблоней, как она и хотела. Там же и камень поставил. Поминки, правда, были скромные…

— Кто из наших был?

— Ну, кто, — Кьяртан начал загибать пальцы. — Даг Длинный и Даг Хельгасон, потом — кумовья мои, Армод и Скулли, Лингерда, кума, Магни, сынок мой названный — ох, это будет берсерк! Ирма ещё, Эльда, Ингвар, сын её — помнишь, лопоухий такой? Его теперь зовут Ингвар Земляника, о как! Ну там, соседи — Кунинги, всей толпой, Хельги Якорь, Вальгерда с Вишен…

— Да пропади они, — прервал Лейф. — Я тебя про наших родичей спрашиваю!

Кьяртан понуро молчал.

— Стало быть, никого не было, — ухмыльнулся Кривой Нос. — И кстати, что-то я не вижу здесь твоих дружков — ни Дага Длинного, ни Дага Хельгасона, ни Скулли, ни Армода…

— А с чего бы им тут быть? — нахмурился Кьяртан.

— А с чего бы тебе тут торчать при оружии? — насмешливо покосился Лейф на щит у ног брата. — Или ты даже не стал звать их на помощь? Гордость не позволила, Кьяртан Боец?

— Вот за что я тебя уважаю, братец — соображаешь быстро! — восхитился Кьяртан. И уныло добавил, — обещались быть, но, думается мне, мало на них надежды. Но, тролльский зад, как же ты… а, ну да, вороны накаркали! Чего дивиться…

— Накаркали, — вздохнул Кривой Нос. — Ладно, придётся мне снова вытаскивать тебя из задницы. Вон и гости едут. Эх, здорово ж ты кое-кому в похлёбку нассал, братишка!

— Что умею, то умею, — расплылся в улыбке Бобёр, хвастая сколотым зубом.

На дальней сопке показались четверо всадников. Ехали с севера, но видом были похожи на жителей Сухого Берега — дрянная одежда, годное оружие, золотые цепи и кольца. У одного — даже в носу кольцо. Лейф хмыкнул: не понимал этого обычая.

— Отойди, братишка, — процедил викинг, оскалив не людские зубы — волчью пасть, — и смотри, как надобно очищать землю от сорняков.

Кровью облилось сердце Кьяртана — никогда старший сын Лейфа Чёрного не выказывал жестокости, хотя и был способен на недобрые дела. Нынче брат не узнавал брата. Волосы, заплетённые в косы, стянутые узлом на затылке — не тем, какими привыкли вязать волосы линсейцы. Жёсткая щетина — мокрый песок. Кольчуга на груди, светло-жёлтый парчовый плащ на плечах, перстни на пальцах. И — лёд в глазах. Острый, как кромки льдин, отколотых от берега. Море Севера, жаждущее крови, вскипело под веками брата. Подгибалась искалеченная правая нога, но улыбка на устах была улыбкой воина, не калеки. Кьяртану стало холодно.

— Скоро зима, — невпопад проронил он.

— Не для всех, — Лейф достал из-за пояса топорик, прошептал что-то, размахнулся — и восьминогий крюковой крест со свистом распорол воздух! А потом всадник, маячивший позади, вскинул руки и выпал из седла с пробитой головой. Стрела сорвалась из перебитого лука и ушла куда-то в сторону, ткнулась в песок. «Этого я не предусмотрел», — подумал Кьяртан с досадой.

Седоки, увидев такой поворот, переглянулись и подхлестнули коней.

Лейф — с мечом в одной руке и с клевцом в другой — сунулся под копыта переднего. Нацеленное копьё отвёл клинком, обернулся, выбросил клевец. Железный клюв вонзился чуть ниже лопатки всадника, тот заорал и съехал с конского крупа. Лейф подхватил его копьё, размахнулся и метнул. Не глядя. Следующий противник пригнулся, и напрасно — гадюка ран пронзила лошадиную грудь, и наездник свалился прямо под ноги викингу. Взмах меча — и наполовину отсечённая голова болтается на ошмётках позвонков и сухожилий, обильно блюя кровью.

Четвёртый всадник — лицо перекошено от ужаса и ярости — метнул в Лейфа копьё, но тот мигом ранее рухнул навзничь, а потом покатился к морю из-под конских копыт. Нападающий не успел развернуть скакуна, подковы, разрывая песок, пронеслись в альне от викинга, пока тот ужом вертелся на берегу. Потом вскочил и бросился в волны.

Кьяртан, не долго думая, ринулся на всадника. Тот заметил слишком поздно — рогатина с размаху ткнулась в живот, пробила кожаный доспех. Бобёр отскочил, выхватывая топор, но это оказалось лишним — последний боец с Торхенбарда неуклюже слез с коня, вырвал стальное жало, отбросил. Придерживая внутренности рукой, сделал пару шагов, не слишком твёрдых, бестолково махая мечом, а потом упал набок и больше не двигался.