— Заблудился я, подскажите, краса ненаглядная, как выйти к лесу? — спрашивает у красавицы.
— Только объездной дорогой. Болото здесь, не пройдёте.
— Болото? Как же мне быть?
— Заночуйте у нас, а утром выведу вас на дорогу, она приведёт куда нужно.
— Не пойму, как попал сюда. Обычно гуляю по лесу. К болоту и не подхожу.
— Думу думали, вот и прозевали.
— Думал, вы правы. А вас не заругают, что чужого человека в дом привели?
— В нашем селе все друг другу помогают.
Вот так познакомились молодые и не заметили, как подружились. А потом и любовь у них случилась. Как прознали родители юноши, запретили ему с пришлой девкой дружбу водить. А он ни в какую…
«Люблю», — говорит, и всё. Родители не стали слушать пустые разговоры, закрыли сына в доме, не выйти и весточку не подать красавице. А ей срок вышел, тяжёлая она, рожать пора. Так в поле и родила девочку — копия мать. Все её кликали Полевая Фея. Подросла малютка, с птичками на их языке беседы вела. С рыбками, что в пруду водились, дружила. С травами, да с колосьями злаковых на своём языке разговаривала. Вот как-то раз снится матери её сон, что любимый в болото вступил, а выйти не может, зовёт её, зовёт на помощь. Ночью подскочила, платок набросила и туда. Прибежала и видит, вправду, задыхается суженый, затягивает его болото. Он увидел любовь свою и закричал:
— Не мог без тебя, сердечко моё ласковое, измучился.
— Сейчас, любимый. Иду к тебе.
— Не ходи сюда, затянет.
— С тобой и смерть не страшна.
Так они, обнявшись, и ушли. Поглотило их болото. После этой истории место стали звать «Смерть любви». И молодые туда ни ногой.
— Как страшно, крёстная, и жалко их.
— Это то, что люди сказывали. Таких историй пруд пруди. Не была там, не видела. Сама подумай, девушка послушницей в монастыре не служила. А вот их доченька, когда выросла, людям помогать стала. Талант в ней раскрылся. Но в русалки и феи никто не подался, — засмеялась Наталья Серафимовна. — Чего только люди не сказывают да не выдумывают. Слушать всех хлопотно и незачем.
Непонятное любопытство
— Наталья Серафимовна, дорогая, давайте прогуляемся. Своими глазами хочу увидеть то злополучное место.
— К болоту?! — Глаза крёстной округлились.
— Да.
— Ты глянь, какая смелая. Не пойду, и не проси. Туда не пойду. Путь заказан. — Я надула губы, как в детстве, когда обижалась на кого-то, и исподлобья посмотрела на настоятельницу. Она, не глядя на меня, сказала строгим голосом:
— Обижайся, своё решение не изменю. — Прошло мгновение, выражение лица крёстной изменилось, в глазах заиграли лучики света вперемешку со смешинками. Она нашла единственно правильно решение.
— Вижу, тебя эти истории озадачили. Я вот что подумала: для того, чтобы больше не возвращаться к этим событиям, предлагаю поехать к старой монахине, пусть сама тебе подтвердит.
— Поехали, вы правы, так будет лучше всего.
— Прямо сейчас?
— Почему бы и нет? До следующей службы долго ждать. Вы свободны.
— Что с тобой поделаешь, коль тебе так приспичило. Поедем. Их монастырь соседствует с нашим, сравнительно недалеко, в одной округе. Несколько вёрст отсюда. Твой энтузиазм кого угодно поднимет.
Добрались мы без особого труда. Дед Никифор, который привозил в монастырь дрова, благополучно доставил нас к месту. Мы вошли в комнату, и я проглотила язык.
— Ой…
— Что такое? — тихонько спросила крёстная.
— Это она приходила ко мне во сне, — прошептала я на ухо Наталье Серафимовне.
— Ты ничего не путаешь?
В ответ я покачала головой.
— Ну и ну…
Старая монахиня не удивилась нашему появлению.
— Я ждала вас, дети мои. Вспомнила меня, Ниночка? — Монахиня лукаво посмотрела на меня. — Вот и славно.
— Как вы узнали? — спросила я.
— Матушка Пелагея, племяннице покоя не дают рассказы о послушницах, сбежавших из монастыря. Сказывали, от несчастной любви они утопли или ушли в дремучий лес, преследовали молодых парней и затягивали в свои сети. Неужто правда это? — Крёстная сразу задействовала волнующую тему, чтобы положить конец моим расспросам и сомнениям.
— Кто сказывал? — удивилась монахиня.
— Не знаю. Слухами земля полнится.
— Об этом ничего не слыхивала. А вот об утопленнице знаю.
— Расскажите, пожалуйста, матушка Пелагея, — попросила я.
— Слушай, коль так не терпится узнать. Сама, небось, томима любовной лихорадкой?
Я покачала головой.
— Чего ж тогда дознаёшься?
— С детства люблю сказки и легенды.
— Ах вот оно что. — Монахиня взглянула на меня недоверчиво. — Ну да ладно, только потом не жалуйся, что грустно или боязно тебе.
Я притихла в ожидании. Не пойму, зачем мне понадобилось узнавать всю подноготную тёмного потустороннего мира? Но отступать не в моих правилах.
— Обещаю, жаловаться не стану.
— Тогда слушай.
Монахиня подняла ясные очи в сторону окна, устремила взгляд к небесам, и в её зрачках разлилась синева моря летним днём. Она настроилась и заговорила.
Утопленница
— Недалеко от берега моря стояла рыбачья хибарка. Трудолюбивый рыбак Сидор не чурался никакой работы. Внимательный муж, заботливый отец жил своим трудом и был тем счастлив.
Ярина, супруга его, женщина неприхотливая, скромная, прилежно вела хозяйство и чем могла, помогала мужу. Любимая дочка Любавушка — добрая, ласковая, чуткая, словоохотливая, работящая. А красавица какая. Жили они дружно и добро наживали. Рыбак ловил рыбу, сам разделывал, вялил, солил. Жена из свежей рыбы уху варила.
Осенью в конце путины Сидор на зиму замораживал рыбу. А излишки на базар возил, продавал — покупателей на свежую рыбу много приходило. Он на эти деньги накупал жене и детям подарочки. Разделанную и нарезанную частями рыбу обменивал на крупы, муку, сахар, картофель. Из продавцов на базаре нашлось немало желающих, которые хотели обзавестись морской рыбёшкой. Вот и обменивались.
А что оставалось у Сидора в загашнике, бесхитростно раздавал нуждающимся. Добряком был рыбак.
Время шло. Любава — дочь младшая — повзрослела, похорошела, расцвела. Рыбак с женой приданое ей готовили.
— Сын и сам дорогу свою найдёт, а о дочери позаботиться надобно, — тихонько говорила Ярина мужу.
Вот как-то к господам, что жили в замке над морем, сын погостить приехал. Учился он далеко от родных мест, домой приезжал на побывку и нечасто — раз в году, летом. Юноша мечтательный, ранним утром любил сидеть у моря и на воду глядеть задумчиво. Как увидел Любаву, что поутру выстиранное бельё полоскала, в душу она ему и запала. Он к ней:
— Откуда ты, прелестное создание?
— Живу здесь. Отец рыбачит, мать по хозяйству хлопочет, я помогаю.
С тех пор Елизар охотно наведывался на берег, Любаву поджидал. А она, завидев его издали, летела стрелой. Так и подружились. Господский сын стал частым гостем в рыбацкой хибарке. Сидор и говорит жене:
— Видела, Ярина, как на Любавушку смотрит — тает, глазки масленые — влюбился паренёк.
— Что ты, муж, кто он и кто мы? Не надейся понапрасну. От скуки дружит с дочкой.
— Может, и от скуки, только смотрит на неё влюблёнными глазами. Сердечко заговорило, я же вижу. Меня не обманешь. Не буду возражать, коли у них сладится. — Довольный Сидор подмигнул жене. — Сын господский не избалован, к нам со всем уважением. А ты с недоверием к нему.
— Говорю тебе, не ровня мы ему. И думать нечего, брось, дело зряшное. Девочке нашей томительные переживания. Не нужен он ей.
Лето подходило к концу. Подбиралась осень золотая, разукрасив увядающую листву. Господский сын в дорогу собирался. Возвращаться пора пришла.
Любава прибирала в хибаре, мать на улице чистила посуду, отца дома не было. Девушка и не заметила, как на пороге откуда ни возьмись вырос Елизар.
— Попрощаться пришёл, Любавушка.
— Уже уезжаешь?
— Да.
— Надолго?
— На год. Отучусь и вернусь к следующему лету.
— Целый год? — заныло сердце девушки.