— Люблю-ю Маруська, — томно произнес он, закатив глаза и образно показав, будто обнимает и целует девушку.

Возможно, что нахлынувшие лирические воспоминания вызвали бы в памяти итальянца еще и другие приятные русские слова, но этому помешал Сергей. Он, очевидно, решил переключить память своего собеседника совсем в другую сторону. По тому, как Сергей внимательно посмотрел на гондольера, как залучились морщинки в уголках его глаз, все поняли, что он задумал что-то ехидное. Подавшись немного в сторону венецианца, он спросил его, четко выговаривая каждый слог вопроса:

— Значит, Маруська люблью. Так! А Ка-тю-шу любишь?

Кто знает, может быть, Сергей имел в виду просто женское имя; возможно, он намекал, что так ласково называли во время войны грозное советское оружие, наводившее панику на вражеские войска, только результат получился совершенно неожиданный: черная фигура вдруг опустилась — гондольер присел, накрыл голову руками, как бы защищаясь от чего-то падающего сверху. Весь вид его изображал ужас, он протяжно и громко загудел:

— Катюша! У-у!

Это вышло очень смешно, и вся четверка разразилась дружным хохотом. Вскоре к ним присоединился и сам гондольер, переставший гудеть и смеявшийся теперь, пожалуй, громче всех. Несколько минут среди молчаливых стен венецианских дворцов раздавался раскатистый, неудержимый смех; из-за перил мостиков и окон домов стали выглядывать любопытные, с проезжавших мимо гондол важные туристы бросали на русских укоризненные взгляды.

И в этот момент, как в классических пьесах, в самый разгар веселья, раздался тревожный, взволнованный голос Жени Барского:

— Вон он! Вон он, опять здесь!

Это было возмездие, удар неумолимой судьбы за неуместное веселье.

Хохот мгновенно прекратился, все посмотрели, куда показывал Женя. За каменными перилами мостика они увидели хорошо знакомые «мышиные» глазки. На сей раз в них были удивление и испуг.

«Почему такой шум? Что это затеяли большевики? Не пора ли сообщать начальству?»

Друзья печально посмотрели на Михалева — прекрасно задуманная операция математика провалилась.

Прошло еще несколько дней. Поневоле пришлось свыкнуться с преследователем, теперь все старались просто не обращать на него внимания. Иногда шпик исчезал куда-то, и его заменял другой наблюдатель, на сей раз блондин, что редкость среди итальянцев. Молодой человек, он был, видимо, еще мало опытен, чтобы следить за такими важными персонами, как «русские коммунисты», поэтому часы его дежурства были кратки, и вскоре его вновь сменяли «мышиные» глазки.

Друзьям оставалось прожить в Венеции не более недели, и тут возникла новая трудноразрешимая проблема, Петр Иванович, чтобы оформить документы на выезд из Италии, должен был на два дня съездить в Рим. Отпускать его одного было рискованно — за ним мог увязаться шпик, и, кто знает, что может произойти в пути, когда руководитель будет один. Ведь у него будут все четыре паспорта! С другой стороны, сопровождать его никто не мог: хотя конгресс шахматистов и закончился, но ежедневные заседания комиссий требовали обязательного присутствия остальных трех в Венеции.

Что делать? Как поступить? Провести еще раз сыщика, выйдя в другие двери, теперь уже вряд ли удастся: обжегшись один раз, он стал более внимателен и в вестибюле гостиницы не отпускал подопечных ни на шаг. А что еще? Долго раздумывали все четверо, пытаясь найти выход, и уже решили было звонить в Рим, в посольство, с просьбой прислать кого-нибудь, кто мог бы сопровождать Петра Ивановича, как вдруг родилась новая идея. И тогда разыгрался заключительный акт венецианской драмы. На сей раз автором ее был Сергей.

В одиннадцать часов вечера в день отъезда руководителя из отеля вышла вся четверка; каждый нес с собой один из предметов «театрального реквизита», должного сыграть важную роль в предстоящем спектакле. Посторонний человек, наблюдая эту группу, тепло провожающую своего друга, не заметил бы ничего подозрительного, а между тем все здесь было построено на лукавстве и хитрости.

Петр Иванович держал в руках небольшой кожаный чемодан. Что в нем? Казалось бы, какие могут быть сомнения: конечно, вещи, необходимые ему в пути. На самом деле это было не так — чемодан был пуст: в этом была одна из главных придуманных хитростей. Сергей нес шаровидную бутылку, обернутую сеткой из соломы. Понятно, скажете вы, лучшее итальянское вино, киянти, — подарок отъезжающему от товарищей. Опять не угадали! Бутылка тоже была пустой — это была еще одна ловушка, придуманная неистощимым Сергеем, И лишь в одном из двух свертков, которые получили Барский и Михалев, находилось все то, что необходимо было Петру Ивановичу для двухдневной поездки.

Поезд уходил около полуночи; билет Петр Иванович уже взял, но ехать на станцию было еще рано; следовало рассчитать так, чтобы Петр Иванович прибыл как раз к отходу поезда и сыщик, даже если бы он и бросился сразу на вокзал, все равно не смог бы обегать и осмотреть все вагоны.

Ночью воздух осенней Венеции свеж и приятен. Вокруг мягкая густая тишина, лишь где то вдали слышатся оркестры — это развлекаются туристы, засидевшиеся в ресторанах на площади Святого Марка. Редкий прохожий потревожит безмолвие рано замирающего города, да и тот, свернув за угол, быстро исчезнет в путаном лабиринте улиц. Таинственными черными силуэтами выделяются купола церквей и кровли дворцов; их неясные очертания с трудом угадываются во мраке южной ночи. Над головой иссиня-черный бархат неба, усыпанный миллионами граненых звезд.

План, предложенный Сергеем, отличался не только продуманными техническими тонкостями; в нем были учтены, казалось бы на первый взгляд, незначительные психологические детали. Может быть, неуспех первой попытки провести шпика заставил Буланова с особой тщательностью обдумать все подробности второй.

— Вы когда-нибудь ловили рыбу удочкой? — спросил он друзей. — Ловили. Тогда вы помните правило: никогда нельзя вытаскивать рыбу сразу. Вот вы увидели: поплавок задрожал, карась там или шелиспер тронул, червяка. Попробуйте немедленно дернуть удочку, рыба обязательно сорвется. Нужно поводить поплавок, утомить жертву, усыпить ее бдительность. И только когда она устала, забыла про всякую опасность, тогда дергайте удочку. Наверняка рыбка будет болтаться на леске!

Именно из этих соображений друзья не сразу приступили к спектаклю. Минут десять они погуляли по площади Святого Марка, затем зашли в какую-то лавчонку, открытую даже вечером. Преследователь терпеливо шел за ними. Когда друзья выпили по стаканчику лимонада в киоске, шпик в трех шагах от них спокойно рассматривал освещенную витрину. Но вот, по расчетам Сергея, подошло время. Он незаметно кивнул друзьям, тихо промолвил: «Пора!», и вся четверка отправилась «на сцену».

На углу улицы Мерчериа и одного из переулков четверо друзей остановились: именно здесь должен был разыграться решающий акт, здесь было намечено провести назойливого преследователя. Так как ночные спутники не раз уже раньше делали подобные остановки с целью сбить с толку шпика, то и теперь она не вызвала у него никаких подозрений.

Действующие лица спектакля расположились так: отъезжающий, «главный коммунист», стоял, опершись плечом на самый угол дома, спиной к переулку; в руках у него сверток с нужными вещами, взятый в обмен на чемодан у Михалева. Напротив Петра Ивановича, лицом к нему, Сергей: в левой руке у него бутылка, правой он отчаянно жестикулировал, о чем-то споря и что-то доказывая руководителю. Остальным двум артистам была отведена вспомогательная роль, не требующая высокой квалификации: как можно лучше загородить сцену своими спинами и сделать так, чтобы герой спектакля в нужный момент мог незаметно скрыться за кулисы. Правда, перед уважаемым математиком была поставлена еще одна задача, не имеющая ничего общего ни с интегральным, ни с дифференциальным исчислениями: он должен был, держа чемодан в руках, всячески выпячивать его перед сыщиком, внушая тому успокоительную мысль: «Не волнуйся, чемодан здесь, значит, и „главный“ еще здесь. Все в порядке!»